Светила
Шрифт:
– Боюсь, лекарство очень горькое, но вам тут же полегчает, – пообещал он и поднес флакон к губам юноши, поддерживая свободной ладонью его затылок. – Вот так, – приговаривал он. – Вот так. Легко пьется, правда? Еще глоточек. Вот так. А теперь откиньтесь назад, мистер Стейнз, и закройте глаза. Вы сразу уснете.
Покинув Хокитикский суд, Алистер Лодербек устремился прямиком в офис судового агента Томаса Балфура. Он шмякнул своим экземпляром купчей на «Добрый путь» о Балфуров рабочий стол, уселся без приглашения и заорал:
– Том, он все никак не уймется! Этот Фрэнсис Карвер
Балфуру потребовалось немало времени, чтобы осмыслить эту драматическую тираду, разобраться в подробностях страхования по схеме «защита и возмещение», что распространялась на «Добрый путь», и отважиться наконец предположить, что, вероятно, Лодербеку следует признать свое поражение, по крайней мере в этом раунде. Похоже, Фрэнсис Карвер все-таки взял над ним верх. Неоднозначная подпись – это, безусловно, мастерский ход; оспорить ее Лодербеку будет непросто, а что касается договора страхования на «Добрый путь», так Карвер действительно имеет законное право на эти средства и мистер Гаррити уже санкционировал выплату. Но политик не желал внять разумному совету: он упорно вздыхал, рвал на себе волосы и проклинал Фрэнсиса Карвера. К пяти часам терпение Балфура окончательно иссякло.
– Вы не по адресу обратились, – заявил он наконец. – Я ж в юридических тонкостях ни шиша не смыслю. Вам не со мной надо говорить.
– А с кем же?
– Ступайте потолкуйте с комиссаром полиции.
– Его нет в городе.
– Как насчет мирового судьи?
– Накануне выборов? Да вы с ума сошли!
– Тогда с Шепардом. Ступайте к Джорджу Шепарду, спросите, что он думает по этому поводу.
– Мы с мистером Шепардом не в ладах, – признался Лодербек.
– Ну, допустим, – раздраженно парировал Балфур, – но не забывайте, что Шепард не в ладах и с Карвером! Так что очень может быть, что он поддержит вас.
– А чего Шепард не поделил с Карвером? – спросил Лодербек.
Балфур неодобрительно нахмурился.
– Карвер срок отбывал под началом у Шепарда, – объяснил он. – На каторге. Шепард был сержантом исправительной колонии на острове Кокату, в Порт-Джексоне, а Карвер отбывал там срок.
– Во как! – удивился Лодербек.
– А вы разве не знали?
– Нет, – покачал головой Лодербек. – Откуда бы?
– Я думал, вы в курсе, – отозвался Балфур.
– Да я Джорджа Шепарда в двух шагах не узнаю, – твердо заявил Лодербек.
Обер Гаскуан покончил со своим делом в Резервном банке ближе к вечеру; когда часы пробили пять, он уже вернулся в здание суда и теперь составлял отчет по судебным заседаниям за прошедший день для «Уэст-Кост таймс». То-то он удивился, когда вдруг открылась входная дверь и вошла Анна Уэдерелл.
Девушка небрежно с ним поздоровалась, спеша обменяться рукопожатием с мистером Друганом. Они перебросились несколькими словами (Гаскуан ничего не расслышал), а затем юрист жестом пригласил ее в отдельный кабинет и закрыл за собою дверь.
– Что там у Анны за дела с Друганом? – осведомился Гаскуан у своего коллеги Берка.
– Без малейшего понятия, – отозвался Берк. – Она уже заходила, пока ты в банке был. Хотела поговорить с юристом по личному вопросу.
– А мне почему не сказал?
– Тоже мне новости! – фыркнул Берк. – Ого,
а вот и начальник тюрьмы Шепард.Джордж Шепард направлялся через вестибюль прямиком к ним.
– Добрый день, мистер Гаскуан, добрый день, мистер Берк, – поздоровался он.
– Добрый день.
– Я пришел за ордером на арест китайца.
– Все готово, сэр.
Берк побежал за ордером. Шепард ждал, сдерживая нетерпение, – подбоченившись и барабаня пальцами. Гаскуан ел взглядом закрытую дверь кабинета. Внезапно за ней послышался глухой стук – как если бы кто-то упал с лестницы, – а в следующий миг раздался вопль Другана:
– Помогите нам – помогите кто-нибудь!
Гаскуан кинулся к кабинету и распахнул дверь. Анна Уэдерелл лежала на полу ничком, смежив веки, полуоткрыв рот; юрист Друган стоял перед ней на коленях, тряся ее за руку.
– Ни с того ни с сего взяла и вырубилась, – недоумевал Друган. – Прямо вот так и рухнула. Качнулась вперед – и бух на стол! – Он умоляюще обернулся к Гаскуану. – Я ничего такого не делал! Пальцем ее не тронул!
Сзади подошел тюремщик:
– Что тут происходит?
Гаскуан опустился на колени и склонился над девушкой.
– Она дышит, – сообщил секретарь. – Давайте ее приподымем.
И он привел девушку в сидячее положение, дивясь, как она исхудала и исчахла. Голова ее бессильно откинулась назад; Гаскуан поддержал ее, подставив согнутую руку:
– Она головой ударилась?
– Да ничего подобного, – заверил Друган с перепуганным видом. – Просто завалилась набок. Похоже, пьяная. Но когда она вошла, казалось – у нее ни в одном глазу. Я клянусь, что пальцем ее не тронул.
– Может, просто обморок.
– Вы, оба, головой подумайте, – вмешался Шепард. – Я аж отсюда лауданум чую.
Гаскуан тоже чувствовал густой горьковатый запах. Пальцем он разжал Анне челюсти.
– Рот не запачкан, – сообщил он. – От лауданума язык бы побурел, верно? И зубы окрасились бы.
– Отведите ее в тюрьму, – приказал Шепард.
– Вы хотите сказать, в больницу… – нахмурился Гаскуан.
– В тюрьму, – отрезал Шепард. – Мне осточертела эта шлюха вместе с ее клоунадой. Отведите ее в полицейское управление – и пусть ее прикуют цепью к поручню. Да усадят прямо, чтоб дышать могла.
Друган все качал головой.
– В толк не могу взять, что произошло, – сетовал он. – Она ж пришла трезва как стеклышко, а в следующий миг вдруг вся обмякла и тут же…
Входная дверь снова распахнулась.
– Мистер Цю к мистеру Другану, – возгласили от входа.
Сзади подошел Берк:
– Простите, мистер Шепард, вот ваш ордер на арест мистера Су.
– Мистер Цю? – удивленно обернулся Гаскуан. – Он-то тут что делает?
– Заберите шлюху, – приказал тюремщик.
Су Юншэн, скорчившись на голых досках под кроватью Джорджа Шепарда, слушал, как колокол на уэслейской церкви вызванивает половину шестого, – как вдруг в дверь коттеджа снова постучали. Повернув голову набок, он ловил отзвук шагов Маргарет Шепард. Вот она дошла до конца коридора, приподняла щеколду, отодвинула засов, а затем квадрат света на ситцевой стенке снова расширился, и китаец ощутил знобкое дыхание свежего воздуха. На сей раз свет сделался голубее и мягче, а тень в дверном проеме потускнела до приглушенно-серого оттенка.