Светлейший князь 4

— Григорий Иванович, нигде в мире, — господин инженер слово нигде выделил голосом, а затем и повторил, — подчеркиваю нигде, по щелчку пальцев не смогут быстро скопировать наше оружие. Это только кажется, что его казенную часть можно сделать быстро и как вы говорите на коленке.

Я всегда удивлялся, почему такая простая оружейная система как винтовка Ремингтона появилась только во второй половине 19-ого века как и унитарный патрон. И Петр Сергеевич изящно мне это объяснил.

— Но это только кажется. Пятнадцать лет назад в мире еще не было таких технологий и думаю нет и сейчас. Здесь необходима высокая техническая культура и точность в обработке металла. В ручную конечно это сделать можно, наш Лаврентий тому пример, да и отдельные охотничьи ружья у нас и в Европе тоже. Но без наших станков и оборудования массовое производство невозможно.

Петр Сергеевич сделал паузу и подытожил.

— Не желательно конечно, но большой беды не будет если даже что-то и уйдет в чужие руки.

— Тогда, следуя вашей логике, Петр Сергеевич, — логически продолжил я его мысль, — мы можем смело продавать например наши гладкоствольные ружья и бумажные патроны к ним?

— Можем, — подключился к разговору Яков.

Он до сего момента молчал и только кивал головой соглашаясь с господином инженером.

— Но береженого Бог бережет. И до поры до времени этого делать не надо.

Через неделю Лонгин прислал депешу:

«Враг обезврежен, сообщников взяли. Подробности при личной встречи. Арестованных под конвоем везу в Туран».

Тюрьмы у нас не было, так еще ни разу не возникало необходимости в таком заведении, а вот кая гауптвахта была. На этом настоял Ерофей. Совершенно неожиданно для всех он однажды сразу же после последнего сражения на Енисее в очень категорической форме потребовал её появления заявив, что настоящей армии без губы не бывает. Тут я с ним был полностью согласен.

Когда началось преследование отступающих маньчжуров, один из младших командиров нашей гвардии выразил несогласие с приказом командира полка капитана Михайлова.

Всё это произошло на наших глазах, Ерофея и моих. Полковник тут же продублировал приказ и уже вечером пожалел об этом. Сержант всё равно сделал по своему и в результате погиб.

Эту историю мы сразу после окончания боев обсуждали на первом же Совете и Ерофей потребовал учреждения гауптвахты.

— Приказ начальника — закон для подчиненного. Мертвые сраму не имут, сержант конечно погиб героически, но этого не случилось бы, если он, просто не рассуждая, выполнил бы приказ. А мне дураку надо было раньше об этом думать когда два умника начали возмущаться зачем гвардейцы занимаются строевой подготовкой. Была бы губа, посадил бы их суток на пять и ни каких проблем.

Я с полковником был целиком и полностью согласен, но было видно что с ним большинство членов Совета не согласны. Полковник тоже это отлично видел и в качестве аргумента обвел всех взглядом.

Иногда он был у него таким тяжелым, что как говорится язык к небу прилепал при попытке возразить.

— Без гауптвахты дисциплины и соответственно армии не бывает. Мордобоем заниматься я не желаю, а так глупо людей терять — нож под сердце. Самому лучше голову подставить. Раз я командую нашей армией по вашему общему решению, то позвольте мне и решать как это делать.

После этих слов полковника решили все чисто армейские вопросы передать полностью с его компетенцию, в том числе и вопрос наличия гауптвахты.

Через полгода у нас их было целых две. К первоначально созданной губе в Усинске, быстро подавилось такое же заведение в Туране. Сделано это было по просьбе Ольчея.

Наводить строгий порядок среди своих воинов бесчеловечными методами монголов и маньчжуров он не хотел, а вот арест на губе, который был сопряжен с муштрой на плацу, ночными учебными подъемами и обязательным выполнением каких-нибудь грязных работ, оказался очень действенной мерой.

Глава 17

У нас за всё время на губе побывало девять гвардейцев. Два из них сидели там за самоволки. Это были совсем молодые ребята только что призванные на службу. Расставание со своими дамами сердца даже на несколько дней для них были невыносимы и пришлось лечить этот нетерпеж гауптвахтой.

Шестеро были говоруны и умники, обсуждающие приказы командиров. И один был случай совершенно вопиющий по моему мнению. Один из гвардейцев поругался со своей женой и напился в хлам. Сделал он это на службе.

Сутками на гауптвахте дело не ограничилось. Пан Казимир сразу же пустил в ход свои пудовые кулаки, да еще и лично погонял глупую бабу.

Самое интересное, что его действия вызвали всеобщее одобрение и гвардейская половина через какое-то время поклонилась ему в ноги за науку. Но Ерофей был в ярости и готов сам был навещать своему офицеру, но сдержался.

Казимир в итоге десять дней просидел на хлебе и воде под арестом в штабе, а на губе появилась офицерская камера.

Через какое-то время с подачи Ольчея на губу стали сажать и гражданских. У нас это почти всё были гуляки. Таких было мало, но к сожалению из песни слов не выкинешь.

А вот Ольчей своих этим способом лечим достаточно широко. Оюн Дажы быстро оценил этот метод и тоже стал его практиковать.

Вот на эту гауптвахту Лонгин и доставил арестованных: русского лжестаровера и трех китайцев.

Денис не ошибся. Засланного казачка он раньше встречал. Гадкий, беспринципный человечишко. В своё время принявший активное участие в разграблении оставленного имущества Леонтия Тимофеевича. Его в конечном итоге признали всё, кто пришел к нам с моим тестем.

На допросе он рассказал, что два продажных иркутских купца были наняты китайцами для организации захвата нашего оружия. Для этого один из самых верных сообщников под маркой старовера проник к нам. Остальные четверо из той группы были как говорится ни приделах.

Эти же купцы в своё время организовали и большое жизненное приключение своему конкуренту. Об этом негодяй признался так сказать попутно.

Китайцев-предателей самостоятельно вычислил Илья Михайлов. Когда ему доложили, что двое китайцев с северного берега Хяргас-Нура внезапно отправили свои семьи в Китай, он насторожился, приказал их тут же арестовать и допросить.

Китайцы раскололись тут же и сдали своего сообщника из Улангола, которого Илья уже брал вместе с Лонгином. У него кстати семьи не было.

Закончив допрос, я поплелся в наш штаб в Туране. Я именно плелся, а не шел. На душе была какая-то пустота. Лонгин и шел сзади и похоже у него состояние тоже не самое лучшее.

В штабе меня ждали Ерофей с со своей Софьей, Степан гордеевич, Шишкин, Леонтий Тимофеевич и все, пришедшие с ним. В помещении стоит чуть ли не звенящая тишина.

Никто, даже Ерофей с Лонгином, не поднимают глаза. Все понимают, что сейчас надо решать судьбу этих людей, которых по всему надо приговаривать к смерти. И тут Машенька подняла опущенную голову и посмотрела прямо мне в глаза.