Светлейший князь 4

«Родненький ты мой. Решать тебе, но я всегда с тобой», — в голове явственно твердо и участливо прозвучал голос жены.

Я оглядел присутствующих и отчеканил.

— Властью данной мне вами и подтвержденной Государыней Императрицей я, Григорий Иванович Крылов, Светлейший Князь Усинский, приговариваю изменников, обманувших всех нас, растоптавших наше доверие и вступивших в преступный сговор с врагами к смертной казни — расстрелу.

Я достал из своей командирской сумки написанный сразу же после последнего допроса текст приговора, взял перо, подписал его и протянул Степан. Тот молча прочитал текст, достал наше главную гербовую печать, аккуратно поставил на ней оттиск и вернул мне.

— Приговор привести в исполнение публично сегодня же здесь в Туране, — я продолжил говорить, протянув утвержденный текст приговора Лонгину. Подразумевая этим, что он будет техническим организатором приведения приговора в исполнение. — В войсках, на военных предприятиях и среди китайцев провести разъяснительные беседы. Отпечатать и во всех наших поселениях вывесить листовки с изложением сути дела. Проинформировать о случившемся Ольчея. И последнее, кто не согласен с моим решением?

Молчание знак согласия. Но неожиданно для меня заговорил Лонгин.

— Я согласен с вашим решением, Григорий Иванович. У меня вопрос. Со мной приехало пять китайцев, двое с Хяргас-Нура. Они заявили, что изменники заслуживают смерти и готовы казнить их. Пусть китайцев расстреливают они, а нашего я лично сам. Он нам много горя причинил.

Последней точкой в этом деле были два письма. Одно ушло в Минусинск, другое в Иркутск.

Торговля c нами приносила большие барыши. Наши товары в конечном итоге продавались с большими накрутками уже в Иркутске и Красноярске. А в Европейской России, Пекине или Европе стоили бешеных денег.

Поэтому я потребовал от властей Иркутска провести следствие и наказать виновных. Их я смело назвал изменниками. Что было абсолютной правдой, так как несмотря на уверения Петра Сергеевича, возможность внезапного массового копирования нашего оружия противниками России существовала.

А в письме окружному начальнику я вообще немного передернул, написав, что рассматривал возможность продажи небольших партий наших ружей властям округа. Но после этого ЧП передумал.

Наша агентура в Минусинске Красноярске и Питере не раз докладывала об интересе к нашему оружию. А здесь вдруг такая заковыка случилась. Так что разборка полетов в Иркутске должна быть на самом высоком уровне.

Попытка диверсии против нас дала совершенно неожиданный результат. Резко ускорились все работы по строительству дирижаблей и Арсенала. А в мастерской Лаврентия вообще совершили трудовой подвиг и первому марта он с гордостью доложил, что теперь они могут каждый месяц делать по три новых многозарядных винтовки а-ля Мосин.

Всё это Лаврентий успел мне сообщить когда я в полдень первого марта приехал на завод с Лонгином и Ерофеем, где нас ждали Петр Сергеевич, Яков и Игнат. Степан и Леонтий Тимофеевич немного отстали в дороге и должны поехать с минуты на минуту.

За последнее время как-то само собой сложилось, что все наши животрепещущие вопросы решались группой именно этих товарищей. Я полностью момредоточился на строительстве дирижаблей и Леонтий Тимофеевич стал у нас везде, где можно вторым лицом. Что кстати очень даже пошло на пользу, жалоб на него не было, а многие дела стали делаться быстрее и главное эффективнее.

Мой тесть как говорится слово знал, да и за наши общие дела болел всей душой. Машенька однажды обсуждая какое-то его спорное решение назвала отца эффективным менеджером.

Услышав это выражение, я как говорится выпал в совершеннейший осадок. Но она со смехом напомнила мне, что я когда-то употребил это выражение и объяснил его значение. Других аргументов у супруги кстати не было и я был вынужден с ней согласиться.

Я решил воспользоваться задержкой в дороге Степана и тестя и сначала заскочить на минутку к Лаврентию. В том, что он приготовил приятный сюрприз у меня сомнений не было.

И действительно в оружейной пирамиде мастерской стояли целых пять новеньких винтовок и лежало десять обойм на шесть патронов.

Я хорошо в своё время знал легендарную мосинскую винтовку, много раз стрелял из неё и сразу же увидел отличия а изделиях Лаврентия.

Первое, что бросилось в глаза, был укороченный ствол и отсутствие примкнутого штыка, который конечно наличествовал. Но он был отдельно от винтовки и его не надо было носить постоянно примкнутым.

Приклад на первый взгляд был поудобнее и винтовка производила впечатление достаточно легкого и удобного оружия. Самой большой гордостью Лаврентия была полнейшая взаимо заменяемость деталей винтовки. Он пообещал мне продемонстрировать её при первой же возможности.

Накануне Лонгин получил какое-то донесение из Китая и попросил срочно собрать совещание на заводе. Что за донесение он рассказать не успел. В Усинск его в буквальном смысле привезли в полубессознательном состоянии.

Ерофей приказал положить Лонгина спать и послал за мной в Мирскую станицу, где мне свои успехи демонстрировали наши конезаводчики. Лонгин возражений против не имел и в итоге когда мы приехали на завод после трех часов сна был бодр и свеж.

Когда я вернулся в Усинск, Ерофей молча протянул мне донесение полученное Лонгином. Оно уже было в Туране расшифровано и изложено на понятном нам языке.

Новости были крайне не приятные. До Пекина дошло известие о провале операции по захвату нашего оружия и расстреле лазутчиков. Как и предполагалось за всем этим действительно стояли оставшиеся в Китае немногочисленные иезуиты.

Хэшэнь от них получил очень большой аванс и теперь они требовали эти деньги обратно. Естественно всесильный фаворит отдавать их не хотел и был в ярости. Пикантность ситуации придавал сам факт требования.

Вся эта ситуация показала, что на деле он бумажный тигр и всесильный фактически только в Пекине и окрестностях. И ничего не может сделать ни нам, ни иезуитам, скрывающимся где-то в горах на западе Китая. Дела на фронте, то осада восставшего Кашгара шли тоже из рук плохо.

Да и осадой это назвать было сложно. Кокандский хан резко передумал участвовать в этом деле и его воины ушли восвояси. Но это было полбеды.

Второй половиной было возобновление торговли с Кашгаром и мало того, среди кашгарцев появились добровольцы из Средней Азии, пришедшие на помощь своим единоверцам.

Но императорский фаворит бумажным тигром себя не считал и начал собирать большую армию.

Хэшень о чем-то договорился с иезуитами и они опять появились в Пекине и их неожиданно оказалось достаточно много. Среди них не меньше двух десятков явно имеющих военный опыт, которым было поручена подготовка нескольких отрядов к военному походу.