Светлое будущее

— И что… после всего уважать будешь?

— Кого… — удивленно, — коврика? — округлил очи идиотически.

Не выдерживаю такой рожи — и тотчас залилась звонким смехом.

— Ага… «коврика».

— Ну… не знаю, — задумчиво, витиевато, юля, повел, словно та барышня на первом свидании. — Если только он… — ну не знаю, — кривляется скотина, — щекотать не будет… и пачкаться часто, чтоб не пришлось его стирать. А тебя, кстати, при какой температуре в машинке гонять? Ах, да! — возмущенно. — Только не ручная стирка! Уж изволь! Я это… не любитель терок-перетерок.

Гогочу, зажмурившись, поражаясь его больной фантазии:

— И че ты такой дурак, Мира? А?

Молчит. А потому резво распахиваю веки и устремляю на него взгляд: улыбается. Поддается на мое участие:

— Между прочим, — заумный наигранный вид, — с кем поведешься… Это ты меня испортила! — рисует серьезность. — Я вообще всегда приличным мальчиком был!

Не выдержала — и громко заржала, заикаясь:

— Да ладно?! ТЫ?! Ни за что в жизни не поверю! Разве что на тебе потом кирпич упал… и не один. А каски не было.

— Ах, ты зараза! — шутливо зарычал — и тотчас принялся щекотать.

— Ей Богу! — внезапно послышался смех Жаровой. Топчет к нам: — Вы как дети малые! Вам по сколько лет?!

— Тринадцать! — живо выпаливает Мирашев, перебивая всякое мое желание по-своему сумничать. — Это все она! — серьезно кивает на меня головой. — Безобразная женщина! Схватила меня, скрутила — и приказала с ней жить!

Заржала я, отворачиваясь. Зажмурилась от стыда. Чую, как запылали щеки:

— Ты придурок, Мирашев! — ору ему едва не на ухо. — А за «женщину» — отдельно получишь!

— Ох-ох, — враз запричитал, паясничая. — Я, между прочим, качалку себе купил! Буду отбиваться!

Гогочу. Взгляд ему в глаза. Коварно, хитро щурюсь:

— Но тут-то ее у тебя нет! А у меня шампур — есть!

Округлил очи. Замер, не дыша. Еще миг — и дернулся:

— Не, ну вы слышали?! Эта Фестивалина меня на дуэль вызывает, и даже без повода!

Давлюсь смехом:

— Как так без повода? А честь дамы? По-моему, самый что не есть стандартный повод! И че за «фестивалина», а?! — злобно (наигранно) гаркнула я, показав кулак. — Признавайся… че это еще за хрень на твоем безбашенном, единоличном диалекте?

Загоготал, пристыжено отведя в сторону взгляд:

— И запомнила же… Да так. Лучше тебе не знать, — гыгыкнул.

— Мирашев, я тебя сейчас четвертую! А не буду распыляться на иглоукалывание! Быстро признавайся, что это еще за гадости!

Цыкнул вдруг кто-то позади нас. Обернулась я, устремил и взор Мира: Лешик стоял с «чернявеньким» шашлыком на шампуре.

— Держите, хохотуны! А то совсем уж сгорит!

— О-о-о! — взревела я. Ржу: — Это самое что не есть любимое для Мирашева: снаружи обгорело, а внутри — еще кровяку пускает.

— И все-то ты помнишь! — резво протараторил, съязвил. — Сейчас тебе «чупы» намешаю — и будешь тут бегать… фестивалить.

— Отсюда фестивалина? — мигом разворачиваюсь, невольно дернувшись, едва не выбив из рук своего нахала еду (что уже умудрился взять, забрать у Алексея).

Гыгыкнул:

— Нет, ты точно опасная женщина. Боюсь я уже тебя.

— Ну, всё! — гневно и окончательно. — Рыдать тебе сегодня долго и нудно… Жестоко накажу. Пусть только домой вернемся!

— М-м-м, — вдруг загадочно, вожделенно протянул. — Если это то, о чем я думаю, то… Ребята! — внезапно разворот — и кинул взор на Леху, что уже поскакал за новой порцией шашлыка. — А вы не знаете адрес ближайшего «секс-шопа»?

— А он у нас есть? — гоготнула смущенная Жарова.

— Еще как, — со стопроцентной уверенностью выдал Мирон, закивав головой. — Но тебе лучше туда одной не соваться — детскую психологическую получишь. Вон… своего кавалера под руку — и вперед, тогда да… может, даже че себе присмотрите.

Заржала парочка в момент, но смолчали, залившись краской.

— Слышь ты, эксперт, — стукнула озлобленно я в плечо Мирашева. — Хватит народ пугать. Лучше меня покорми!

— Опа! — съязвил, заливаясь ухмылкой. — Че это мы такие? Понравилось, что ли?

Тотчас уколол меня воспоминанием, отчего вмиг спрятала я взор, поежилась. Черт. За эту неделю… или сколько там уже прошло, мир как будто вовсе перевернулся. Вовсе смелость прошлое… и все стало не просто на свои места, а… явило в реальность самые мои несбыточные мечты (несмотря даже на кое-какие нюансы)… и страшно, невероятно осознавать, что всё «то» — было действительно… и не просто с кем-то, а со мной, с нами…

— Не грузись, — внезапно шепнул вкрадчиво Мира и поцеловал меня в губы. Отстранился. Глаза в глаза: — Я буду только рад, — ухмыльнулся. — Только пальцы мне не откуси, ладно? — гыгыкнул и тут же принялся нагло, резво, грубо заталкивать мне в рот огромный кусок мяса.

Давлюсь и едой, и смехом. Откусить кусок — и силой отстраниться.

Ржу сквозь напханный рот:

— Ты так мне пихаешь усердно, будто это не шашлык… а я не знаю что…

Рассмеялся, но еще миг — и состроил шутливую, возмущенную рожицу:

— Какие мы пошлые! Жуть! С кем я связался?!

* * *

Наевшись до отвала, развалились на земле. И опять каждый в своем углу: мы с одной стороны от беседки, на песке, ближе к реке, а те — с другой (в теньке да на травке).

— Слушай, Мир… — перевернулась я на бок, не размыкая его объятий — поддался. Взгляд в глаза: — Вот ты много обо мне знаешь. А я о тебе, — поджала губы на мгновение, — ничего.

Ухмыльнулся. Но миг — и вдруг, паясничая, прищурился:

— Нам, партизанам, не велено сдавать свои позиции!

Ржу:

— Нет, ну серьезно! Кто ты, откуда? Кто твои родители? Есть ли братья, сестры? Кто ты по образованию? — сложила «лапки» у него на груди и умостила сверху подбородок. И хоть не особо удобно было, а все же с удовольствием пялилась в полюбившееся уже до одури… лицо этого странного человека.

Хотел, было, видимо пошутить — отшутиться, как всегда. Но еще мгновение зрительного боя — и сдался. Хмыкнул. Шумный вздох — и отвел глаза в сторону. Взор поплыл около, а затем и вовсе устремился, утонул в небесной дали.

— Кто-кто… что? — не смог не съязвить. Прокашлялся: — Сам родом отсюда. Это вы — приезжие, «варвары»-налетчики, — гыгыкнул. Не отреагировала я на шутливый укор. Помолчал немного, сражаясь с какими-то своими тяжелыми рассуждениями, мыслями. — Родители… ну… мать ушла, бросила нас, когда мне было лет пять, а брательнику, — немного помедлил, — лет семь… Да, семь — на два года, если не путаю, он меня старше. И, да, — рассмеялся пристыжено. — Брат у меня есть, родной, — взор в очи. — И ты его даже знаешь, — поежилась я тотчас… лишь бы не Мазуров, умоляю (!) — Кряжин, — огорошивая, перебивая зародившуюся истерику. — Врач из больницы, который нам помогал. Жены фамилию взял. Вот так и разошлись мы окончательно… Вообще, мы очень разные… Вон, — кивнул головой на меня, — как вы с Риткой.