Светочи Чехии

Относительно, в городе было все спокойно. Чехи и немцы избегали друг друга; к тому же последние так были заняты переговорами по поводу голосов в университете, что всякое иное дело считали уже второстепенным.

Профессор Гюбнер был болен. На следующий день, после катастрофы, не успел еще он поговорить по своему с невесткой, как к нему явились Лейнхардты, отец и сын. Оба они не помнили себя от ярости и обвиняли Гюбнера в непростительной слабости к такой негодной, легкомысленной девушке, которая его же обесчестила, заставив изменить данному слову. Гинц особенно был вне себя, и это столкновение приняло такие размеры, что расстались они врагами; сам профессор заболел разлитием желчи.

Чтобы дать время всему успокоиться, Милота с женой, по совету Змирзлика, уехали на несколько недель из Праги в их имение.

Глава 11

Свадьба Ружены должна была быть в апреле, тотчас после Пасхи. Так как пост воспрещал большие празднества, то молодая девушка вела довольно замкнутый образ жизни, хотя в виду прибытия короля в Прагу и была представлена ко двору.

Вацлав был поражен красотой Ружены и милостиво ее принял, а королева София очень заинтересовалась ею, обласкала ее с чисто материнской нежностью и допустила в свой интимный круг. Часто брала она с собой Ружену, когда ездила, по воскресным и праздничным дням, в Вифлеемскую часовню слушать проповеди своего духовника Гуса.

Восхищение Ружены доблестным служителем алтаря росло изо дня на день; его избрала она в духовные отцы и относилась к нему с полным доверием.

Всем сердцем следила она за речью проповедника, когда, исполненный горячей веры, он провозглашал слова Христа и выставлял их светлую ясность и великий смысл, не требующий никаких людских пояснений, или горько осуждал тщеславие тех, чей долг был преподавать истины писания, а они зарывались в софизмы и искали не блага христианства, а лишь собственной выгоды или удовлетворение страстей своих. Восторженно рисовал Гус образ такого священнослужителя, каким он должен был бы быть: целомудренным, бескорыстным, кротким, самоотверженным и любвеобильным, как сам Божественный учитель их; затем, он строго сравнивал этот свой идеал с алчным, напыщенным, задорным и одержимым всеми пороками духовенством, осмеливавшимся в одежде Господней, с руками, запятнанными стяжанием и кровью, отправлять Божественные таинства.

Но если все, искавшие добра и жаждавшие послушать чистое евангельское слово, приливали в Вифлеемскую часовню, так что толпа стояла и на улице, тот, кто чувствовал себя задетым словами Гуса и видел пороки свои обнаженными, таил обиду и питал к нему все возраставшую ненависть.

Благодаря стечению обстоятельств, вифлеемский проповедник занимал положение исключительное, значение которого не сознавал только он сам, по своему искреннему смирению.

Его друзья и почитатели, на всех ступенях общественной лестницы, насчитывались тысячами; но росло также и число его врагов, и высшее духовенство с завистью смотрело на этого скромного служителя алтаря, которого только его знание и достоинства ставили во главе чешской церкви.

Ярость тех, которые считали себя изобличенными проповедями Гуса, была такова, что подчас выливалась в жалобах к королю. Вернувшись однажды из дворца, Вок со смехом рассказывал, что утром Вацлаву представлялась депутация каноников капитула Вышеграда с жалобой на Гуса за то, что он возбуждает народ против духовенства, унижает и поносит лиц, стоявших в духовной иерархии выше его, и которых он обязан был уважать.

Король спокойно их выслушал и с усмешкой ответил:

— Пока Гус гремел против нас, мирян, вы радовались этому; ныне дошла очередь и до вас, будьте же довольны тем, что вы теперь слышите. [43]

43

Pelzel. „Lebensgeschiehte des r"omischen und b"ohmischen K"onigs Wenceslaus".

По мере того, как приближалась свадьба, Ружена становилась все задумчивее и молчаливее, мучимая каким-то смутным предчувствием. В ее любящей душе неизгладимо жила память о любви к ней отца; в семье же своих опекунов она всегда чувствовала себя одинокой. Самыми близкими к ней людьми были Анна и Светомир, но и к ним она питала лишь спокойную привязанность сестры.

Со стороны человека, с которым она соединялась навеки, она ждала любви; но, несмотря на рыцарскую вежливость Вока, на подарки, которыми он осыпал ее, и даже на обнаруживаемую им страсть, молодая девушка не считала себя удовлетворенной. Своим серьезным, наблюдательным и проницательным умом Ружена понимала, что в забавных разговорах жениха слышалась привычная болтовня придворного волокиты, а в уверениях в любви проглядывали легкомыслие и опьянение страсти.

Тщетно искала она в глазах Вока той искры горячей и чистой привязанности, которой жаждала; а в голосе той исходящей из сердца нотки, которая бы согрела и связала их единым, неувядаемым чувством.

Накануне свадьбы Ружена чувствовала себя как-то особенно тоскливо, и ее охватило непреодолимое желание излить свою душу и попросить чьей-либо помощи или совета, который направил бы ее в темном, неведомом будущем.

Никогда еще, как в эту минуту, не испытывала Ружена того горького чувства, что она — сирота, и что у нее нет не только отца или матери, но и вообще никого близкого, с которым она могла бы поговорить от всего сердца. Она подумала о Гусе.

Он — ее духовный отец, и вместе с тем известный ей с детства друг, чистота, ум и доброта которого внушали полное доверие.

Венчанье должно было происходить в той же церкви св. Михаила, где была и свадьба Марги; но, по настоятельной просьбе Ружены, венчать должен был Гус. Хотя еще утром она исповедалась и приобщилась, тем не менее, Ружена послала письмо к духовнику с просьбой прийти и подарить час времени на беседу. Получив утвердительный ответ, она ушла в свою моленную и отдала приказ привести туда отца Яна, как только он придет.

По обычаю, канун свадьбы праздновался собранием молодежи и играми, но Ружена объявила, что последний вечер своей девичьей жизни желает провести в одиночестве и размышлении.

Придя в моленную, она преклонила перед аналоем колени и углубилась в молитву. Она не слыхала, как отворилась дверь, вошел Гус и остановился на пороге. Он долго глядел на нее, и какое-то неопределенное выражение мелькнуло у него на лице, потом подошел ближе и тронул ее за руку. Ружена вздрогнула и выпрямилась.

— Вы меня хотели видеть, дитя мое? Забыли вы какой-нибудь грех на исповеди, или просто желаете спросить у меня совета, — сказал Гус, опускаясь в кресло рядом с аналоем.

— У меня нет греха на совести, отец Ян! Разве что посетившие меня сомнения? У меня нет матери и вы — единственный человек, которому я могу сказать все без утайки, и который может просветить меня. Я решилась вас беспокоить, потому что чувствую сегодня какой-то гнет и тревогу.

— Говорите, я надеюсь, Бог наставит меня, как успокоить вас и рассеять ваши сомнения.

Ружена на минуту задумалась и затем начала тихим голосом:

— Завтра, я должна буду дать Воку клятву верности и любви на всю жизнь, а между тем, я не люблю его так, как должна бы любить.

Гус выпрямился.

— Вы не любите графа? Отчего? — удивленно и с расстановкой спросил он.

— Я не это хотела сказать, отец Ян! Только мне кажется, что с его, как и с моей стороны, любовь могла быть иная, — она наскоро и возможно яснее изложила то, что волновало ее, и затем прибавила: — Говорят, любовь — чувство могучее, всевыносящее и всепрощающее; а я сознаю, что не перенесу никакой обиды от Вока, никогда ему ее не прощу и не стану его в таком случае больше любить. Да и он, думается мне, поступит, также.