Светочи Чехии

— Для Ружены, которая больна, будет место на скамье рядом с вами, отец Ян; а меня оставьте у ваших ног, я нигде так хорошо себя не чувствую, — сказала Анна, поднимая и усаживая подругу.

Волнение так обессилило Ружену, что Гус должен был прийти на помощь и поддержать ее.

Она вздрогнула, заслышав звон его оков.

— Вы в цепях, отец Ян? О, чудовища! Как обращаются они с праведнейшим из людей, со святым!

Гус неодобрительно покачал головой.

— Не говорите так, дочь моя, и не сравнивайте меня, великого грешника, с угодниками Господа!

— Полноте! Какой грех и когда совершили вы? — возразила Ружена.

Гус грустно улыбнулся.

— Все человеческие грехи, дочь моя! В юности я очень любил общество, изысканные наряды, игру в шахматы, тщеславился успехами в науках, был склонен к гневу. О! Перечень моих заблуждений — длинен и возложенное на меня Богом испытание — вполне заслужено!

— Вы все давно уже искупили страданиями! А мы с Анной и Светомиром замышляем устроить ваш побег, иначе враги вас убьют.

Гус отрицательно покачал головой.

— Благодарю за преданность, дети мои; но знайте, что если бы даже открыты были двери моей тюрьмы, — я и тогда не ушел бы, пока не оправдаю себя перед всеми. Я никогда не изменю правде, ради спасения моего презренного тела, и не дам моим братьям пагубного примера бегства перед опасностью. Да и что делать мне потом с моей жизнью — запятнанной, бесславной и ни к чему не нужной?

— Да ведь они же предадут вас ужасной смерти, все вам изменяют и преследуют, — не выдержала Анна, со слезами на глазах.

— Я знаю, что император осудил меня даже раньше моих судей! Но, если моя смерть может послужить примером братьям, — я охотно жертвую собой.

— Отчего нет правды на свете? — простонала Ружена.

— Разве преследуются когда-нибудь ложь и неправда? И что значит моя смерть, если Иисус умер на кресте? А сколько утешения дарует мне милосердие Господне? Бог поддерживает меня, посылает мне друзей, которых ничто не смущает, как, например, пан Ян из Хлума, приходивший сюда пожать руку несчастному, всеми покинутому и презираемому еретику. Сегодня вот вы обе пришли…

Он остановился, увидав, что Ружена побледнела и в изнеможении прислонилась головой к его плечу.

Уже при первом взгляде на графиню, Гуса поразила страшная, произошедшая в ней перемена, — ее смертельная бледность, лихорадочно горевшие глаза и что-то необъяснимое, налагаемое на человека дуновением смерти. Теперь же, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, Ружена казалась мертвой, но по-прежнему прекрасной, исполненной той чудной, воздушной красоты, в которой не было ничего земного.

— Негодяй Бранкассис отравил ее и теперь не помогает никакое средство, — торопливо шепнула Анна, смачивая водой из кружки лоб и виски Ружены.

Та скоро открыла глаза и, встретив взгляд Гуса, в котором ясно отражались тревога и сожаление, разрыдалась.

— Отец Ян! — вскричала она, схватывая обеими руками руку Гуса, — вы тоже видите, что смерть моя близка? Я чувствую, что она уже наложила на меня свою ледяную руку и все-таки боюсь, так боюсь умереть! Я хочу жить!..

Рыдание заглушили ее слова. Жалость охватила сердце Гуса.

— Не надо предаваться мрачным мыслям, дитя мое, и думать, что ваша мимолетная слабость — предвестник смерти, — участливо сказал он, нагибаясь к ней, — У молодости неистощимый запас сил, и я твердо надеюсь, что вы выздоровеете. Помимо этого, не следует считать смерть палачом, это — добрый гений, нисходящий с неба, чтобы утолить страдание и возвратить наши души на их небесную родину. Смерть ужасна лишь грешнику, душа которого, обремененная проступками, в стыде и наготе, является к высшему Судии; перед ней закрыты врата райские, пока она не искупит своей вины в тяжких мучениях! А вы — молоды, невинны, чисты и веруете в Бога; вам нечего бояться того мира, на пороге которого вас встретит обожаемый отец. Молитесь только с усердием и верой, а Господь сделает все для вашего блага и счастья.

В эту минуту приоткрылась дверь, и послышался голос тюремщика:

— Время уходить, милостивая госпожа!

— Сейчас, добрый Роберт, они уйдут, — ответил Гус, вставая.

Обернувшись к Анне, он положил ей руку на голову.

— Прощай, дитя мое! Благодарю за твою привязанность, которая служит мне сладким утешением. Будь тверда в жизни и останься любящей сестрой Ружене.

Он нагнулся к ней, благословил и поцеловал в лоб, а затем обернулся к графине, смотревшей на него со слезами на глазах. Горечь расставанья навеки сжимала ей сердце; мысль, что она в последний раз видит его чистый, любящий взгляд и никогда уже не услышит более голоса глубоко чтимого друга, с детства поддерживавшего и наставлявшего ее в трудные минуты жизни, — было ей невыносима. Ружене казалось, что она снова теряла отца; она судорожно зарыдала и, обняв Гуса, прижалась своей золотокудрой головкой к его плечу.

Сердце Гуса тревожно забилось; его тоже мучила тоска разлуки с единственной женщиной, внушившей ему, хотя и чистое, бескорыстное чувство, но которое, тем не менее, напомнило ему, что он человек. В эту минуту великий двигатель жизни, управляющий мирами и существами, проснулся в нем и на его бледных щеках заиграл слабый румянец. Взгляд Гуса с любовью покоился на Ружене; затем он порывисто прижал ее к себе и, подняв ее опущенную головку, долгим, вдумчивым взором смотрел на нее, словно хотел навек запечатлеть ее черты в своей памяти.

Но железная воля уже торжествовала над мгновенной слабостью. Дрожащими губами коснулся он лба Ружены, отступил шаг назад и поднял руку, словно благословляя ее.

— Теперь ступайте, дети мои! Бог благословит вас, поддержит и наставит.

Бледная Анна, шатаясь сама, взяла Ружену под руку и увлекла вон из кельи. Обеспокоенный их долгим отсутствием, Светомир, к счастью, встретил их в коридоре, так как графиня лишилась чувств, и тот едва успел ее подхватить.

Когда носилки тронулись в обратный путь, Анна нагнулась к неподвижно лежавшей Ружене.

— Счастливица! — чуть слышно пробормотала она дрожащими губами. — Творец тебя создал, чтобы быть любимой всеми; даже в его сердце ты заняла первое место.

Оставшись один, Гус опустился на скамью и закрыл лицо руками; пережитое волнение было еще слишком живо в нем.

„Homo sum”, — не то с тоской, не то с упоением пробормотал он.

«Не последнее ли это испытание в жизни, — невольно спрашивал он себя, — или это милость Господа, пославшего ему эту умирающую женщину, скошенную преступной рукой в полном расцвете молодости и красоты. Расположение, которое привело к нему в тюрьму Ружену и Анну было, по истине, даром небесным, и сознание, что его оплакивает столько любящих сердец, служило ему утешением. Чувство же его к Ружене, лишенное даже тени эгоизма и тонувшее в заботах о ее благополучии, — Бог, конечно, ему простит».

Мало-помалу, покой возвращался в его измученную душу; ему казалось, что порвалась последняя связь с землей, что он освобождается от плоти и уносится в светлые области мира иного.

Вдруг вспомнилось ему чудное видение, бывшее накануне свадьбы Ружены; смысл его становился теперь совершенно понятен: яростной толпой, копошившейся в бездне и забрасывавшей его каменьями, да грязью, — оказались слетевшиеся на собор его враги; а огненное, подхватившее его облако, будет пламенем костра, который завтра, может быть, поглотит его тело. Да, теперь все ясно: проповедываемую им истину он должен был запечатлеть своей кровью; ему оставалось только просить Бога поддержать его в предстоящих мучениях.