Свежо предание
Шрифт:
– Кис, кис, кис, - звала Надюша.
В полутьме лестничной клетки, под закопченной лампочкой в десять ватт, волосы у нее светились золотыми паутинками.
Откуда-то появилась пара голенастых, ободранных котов. Воинственные, бойцовые коты, крышеходы. Они с жадностью набросились на еду. Каждый ел и рычал на другого.
"...Как в сказке, - думал Костя, - девочка, ученица феи, и при ней коты..."
Вернулись на кухню. Вода уже согрелась.
– А передник у вас есть?
"Нет у меня ни передника, ни кота", - подумал Костя.
–
– Давайте.
Надюша надела пиджак задом наперед, и он оказался ей почти до колен. Костя застегнул пуговицы у нее на спине. Она загнула рукава и стала мыть посуду. Костя вытирал.
Рюмки она перетерла сама. Дышала в каждую, протирала и глядела на свет.
– Кажется, все.
Она оглядела строй розовых рюмочек, стопки тарелок.
– Завтра отнесете это все Ивану Михайловичу. Расстегните пуговицы. А теперь я пойду домой.
– Надюша, только не подумайте ничего плохого, но зачем вам уходить? Ведь поздняя ночь, ни автобусов, ни трамваев. Я, конечно, вас проводил бы, но дело не в этом. Вам далеко?
– На Петроградскую.
– Ну вот, а вы устали. Оставайтесь-ка. Я вас уложу у соседей, я знаю, где они оставляют ключи.
– Я боюсь.
– Ну, знаете, я не пошляк.
– Да не вас я боюсь, вот смешной. Боюсь, что соседи будут недовольны, что без их ведома кто-то ночевал.
– А они не узнают.
– Как сказать? Вдруг утром приедут неожиданно, и на тебе - жилица.
– Вот и хорошо. Я вижу, вы уже согласны, вы очень мило улыбнулись. Сейчас достану ключи.
На обычном месте, на кромке дверной рамы, ключей не оказалось. Где они могут быть? Он обыскал все возможные места...
– Нету ключей.
– Ну что же, не вышло, значит.
– Надюша, будет очень глупо, если из-за каких-то дурацких ключей... Ночуйте у меня. Я могу пойти на кухню.
– Нет, зачем на кухню? Я вообще не вижу здесь ничего особенного. Ведь спим же мы в одном купе с посторонними? Я даже охотнее переночую у вас, чем у соседей.
– Умница! Вот уж не думал, что вы такой молодец. Только вот горе: у меня нет простынь.
– Это ничего. Я ведь не из неженок.
– Я тоже. Это будет очень нахально, если я вам положу скатерть?
– Ту, на которой мы сегодня пили? Ну, нет. От нее, верно, пахнет селедкой. И красным вином. Целые лужи налили и солью засыпали.
– А еще говорите: не из неженок. Нет, не бойтесь, я вам не эту предлагаю, а другую. Девственно чистую.
– Прекрасно.
Костя вытащил скатерть и стал стелить Надюше на тахте.
– А вы?
– Я на сундуке. Видите сундук? Я на нем половину жизни спал.
– Вам же коротко.
– Стул приставлю.
– Смотрите, вам будет неудобно.
– Мне - неудобно? Мне не может быть неудобно.
– Мне тоже.
– Ну, ложитесь, Надюша. Я выйду в коридор, а вы пока ляжете. Потом я войду, вы отвернетесь к стенке, и я лягу.
– Нет, мне надо сначала помыться.
– Мойтесь, пожалуйста. Вот полотенце, чистое. Мыло на полочке справа.
–
Пойду, а вы пока ложитесь. Или, может быть, вам тоже надо помыться?– Зачем? Я уже сегодня мылся.
– Я так и знала. Мужчины вообще редко моются по собственному желанию больше раза в день.
– Иногда моемся, но мы не фанатики. Можно иной раз лечь и не помывшись. Особенно в день защиты диссертации. Сегодня я и без мытья хорош.
– Так и быть, не мойтесь, а я пойду.
Костя постелил себе на сундуке и лег. Ого, как он, оказывается, вырос с тех пор, как последний раз спал на сундуке! Ноги свисали на добрых полметра. Он повозился-повозился и переложил тюфяк на пол. Получилось прекрасное ложе. Вытянулся - здорово!
Вошла Надюша.
– Уже на полу, - спокойно сказала она.
– Да, вырос из сундука.
– Ну, отворачивайтесь.
Костя отвернулся. Она ходила, поскрипывала, чем-то шелестела, наконец, легла. Жестко заскрипела крахмальная скатерть.
– Вам удобно?
– Великолепно.
– Свет потушить?
– Пожалуйста.
Свет погас. В комнате постепенно заголубело Белая ночь. Голубая.
– Надюша, вы не спите?
– Нет, Костя.
– Можно вам задать один вопрос?
– Пожалуйста.
– Вас никто не ждет дома? Не беспокоится?
– Нет, я одна, как Иван Михайлович.
– И раньше были одна?
– Нет, я была замужем.
– А ваш муж...
– Его нет. Он погиб на войне.
– Простите, что я спрашиваю. Это нельзя?
– Нет, кажется, можно. Вы ведь по-хорошему спрашиваете.
– А детей у вас не было?
– Был один. Он умер. Во время блокады.
– Простите, Надюша, милая.
– Ничего, Костя.
– Вы плачете?
– Ничего, Костя. Это хорошо - иногда поплакать. Не думайте, что вы мне напомнили. Это всегда со мной.
– Костя, вы спите?
– Нет, Надюша, не сплю.
– Я вам все про себя рассказала, а вы мне - ничего.
– Это верно. Я расскажу. У меня была жена, Рора, Аврора. И сестра Циля. Перед самой войной я их отправил к тетке, под Житомир. Когда немцы заняли Житомир...
– Не надо, молчите, Костя. Я все поняла.
– Костя, вы еще не спите?
– Нет, дорогая.
– Вы плачете?
– Совсем немножко.
– Костя, вы очень любили Рору?
– Очень.
– Это плохо, что мы сейчас о ней разговариваем?
– Нет. Я сам об этом себя спрашивал и решил, что не плохо.
– Почему-то считается, что нужно молчать о самом важном. Верно это?
– Отчасти верно. Нет. Все зависит оттого, как говорить.
– Но трудно же всю жизнь молчать.
– Говорите, Надюша.
– Ну вот, я тоже очень любила Сережу, мужа. Но маленького я любила больше. Он ведь совсем недолго жил, а я его больше всех любила. Главное, это было почти одновременно. Накануне получила извещение, а на другой день мальчик умер. Я думала - так не бывает. Не верила. У меня все спуталось. Я виновата перед Сережей: из-за маленького я ему почти не уделила горя.