Свежо предание
Шрифт:
Юра внезапно оглянулся и замолчал.
– Ты чего?
– Ничего, так.
– Послушай, Юра. Что происходит кругом? Ты что-нибудь понимаешь?
– О чем ты?
– О космополитах.
– Кое-что понимаю.
– И что?
– Вопрос сложный, - Юра говорил нехотя, через силу.
– Обстоятельств здесь много.
– Почему это стало возможным у нас? И почему сейчас именно?
– Думаю, есть объективные причины.
– В чем они?
– Младенец! Израиль. Государство израильское. Какое-то отечество появилось у вашего брата...
– Какое там к черту отечество? Для кого из нас оно отечество? Да пошли меня туда...
– Знаю,
– Какие факты?
– У многих евреев - родственники за границей, теперь - в Палестине или к ней тяготеют... Вот и получились вы в своей стране иноземцами.
Костя выругался.
– Не принимаю я этого. Да просмотри меня всего насквозь... Я и языка-то еврейского не знаю, никогда не слышал. И таких большинство.
– Любезный, неужели ты думаешь, что кого-нибудь интересует твоя личность? Ты - единица в некоей рубрике, и дело с концом.
– Не верю я, не могу поверить...
Скрипнула дверь, и оба вздрогнули. Вошел Николай Прокофьевич. Старик за последнее время частенько стал заходить к ним, слушал споры, давал советы... А советы были дельные. Башковитый старик. Оба привыкли к нему, не боялись.
– О чем спор?
– спросил Николай Прокофьевич петушиным голосом.
– Об антисемитизме, - брякнул Костя.
– Ух ты! Так-таки об антисемитизме? И что же вас заинтересовало?
– Исторические корни антисемитизма, - напыщенно сказал Костя.
– Вообще или в нашем отечестве?
– Главным образом в нашем отечестве.
– Гм, - задумчиво сказал Николай Прокофьевич.
– Трудная тема. У этого дерева много корней. Глубокие корни. Проследим, например, один корень. В нашем отечестве, как вы знаете, в семнадцатом году произошла революция. Слыхали? И вот после революции, как грибы после дождя, полезли кверху евреи...
– А отчего?
– Отчего?
– Он поднял вертикальный палец.
– Очень просто. Русская старая, потомст-венная интеллигенция была частично уничтожена физически, частично оказалась в эмиграции. Оставшаяся часть- пришипилась, съежилась, понемножку саботировала, вы этого помнить не можете, а я помню. Сам саботировал. Все мне казалось, что беспорядку много. После - привык. Знаете, в беспорядке даже особый шарм нахожу.
– Ну а евреи?
– спросил Костя.
– Погодите, всему свой черед. Знаете ли вы, что, если бы не хронический беспорядок, мы, может быть, и войну бы не выиграли? Попробуй-ка немецкого рабочего перебросить с его заводом куда-нибудь в Сибирь. Морозы, жилья нет, брр... Немец - культурный человек: лапки кверху - и сдох. А наш рабочий, к беспорядку привычный, воспитанный на авралах да на латании дыр, копает себе земляночку, разгружает станочки, смотришь - через месяц-другой работает завод, продукцию выпускает. Мы, русские, как клопы. Нас вы вести нельзя. А знаете, до чего живуч клоп? Где-то я читал, что в покинутых зимовках на севере через десятки лет находили живых клопов. Каково? Мороз шестьдесят градусов, жрать нечего, а живет. Молодец клоп! Кстати, с чего я начал?
– С евреев. От еврея до клопа, - сказал Юра. Николай Прокофьевич строго покосился на него горячим глазом.
– Ну, вот, я и говорю, что после революции сильно стали прорастать евреи. Были у них преимущества перед нашими. При равной худородности большая культурность. А народ вообще способный...
– Николай Прокофьевич, а разве бывают народы способные и неспособные? спросил Костя.
– К сожалению, бывают. А с
евреями - статья особая. Вековые-то преследования даром не прошли, выковали и характер, и волю, и сплоченность. Любовь к детям. Любовь к родичам. Это ведь коренные черты еврейские. И мудрость... Приходилось вам говорить со старым евреем, который все понимает?– Приходилось. У меня такой дедушка.
– Это - мудрость особая. Горькая такая, спокойная... с юмором. Разговариваешь с ним и сам себя чувствуешь этакой балаболкой... Я ведь, в сущности, пустой человек... А? С чего я начал?
– С антисемитизма, Николай Прокофьевич. Старик трубно высморкался.
– Это со мной бывает. Говоришь-говоришь и забудешь, куда вел. В Средней Азии есть такие реки: никуда не впадают, все по арыкам расходятся. Вот эдак и я. По арыкам пошел.
Ну так вот. Восстановим ход мыслей. После революции в большую силу вошли евреи. Это я, впрочем, уже говорил. И не один раз. Старческая болтливость. А дело-то в том, что досада, раздражение против евреев все время в народе копились. Знаете такое рассуждение: почему он, а не я? Чем он лучше меня? Страшная штука. Русские, в сущности, делятся только на две категории: антисемиты и погромщики.
– А кто же вы, Николай Прокофьевич?
– Я? Что за вопрос! Конечно, погромщик. Антисемит - он идейный. Это человек страшный. Немцы - те антисемиты. С системой. А погромщик - тот попроще. Он - человек добрый, он евреям зла не желает, а вот увидит, что по переулку пух из перин летает, - и он туда. И заметьте, у каждого погромщика есть свой любимый еврей. Мойша там или Ицка, которого он во время погрома себе под кровать прячет. Так что вы, Костя, рассчитывайте. В случае чего милости просим.
– Спасибо, Николай Прокофьевич.
– Знаете, как по-старинному благодарят? Один: "салфет вашей милости!" А другой - "красота вашей чести!" Это я недавно в одной книге прочел. Так о чем же я? Снова забыл. Ах да. Антисемитизм все время тлел в народе потихоньку, только ходу ему не давали. Теперь - дали. Ох, страшное дело, когда крикнут народу: ату его!
– Да не крикнули же, Николай Прокофьевич!
– Шепотом крикнули. Я ведь об этом думал. Знаете кривую Пеано?
– Нет, не знаю, - сказал Костя.
– И вы не знаете?
– прищурился Николай Прокофьевич.
– Тоже не знаю, - сказал Юра.
– Молодежь! Сливки технической интеллигенции, а общее образование - как у кормилицы. Так слушайте. Итальянский математик Пеано (чур меня, не к ночи будь помянут, типичный иностранный ученый!) построил особую кривую. Эта кривая заполняет квадрат, то есть проходит через любую точку внутри квадрата.
– Разве так может быть?
– То-то и есть, что может. Да я вам покажу, как она строится. Дайте-ка лист бумаги.
Старик начертил квадрат.
– Вот, изволите видеть, как она строится. Рано или поздно такая кривая пройдет через любую точку квадрата.
– Вижу, - сказал Юра.
– Действительно, забавная штука. Не вижу только связи с нашим разговором.
– По арыкам пошли, Николай Прокофьевич?
– спросил Костя.
– На этот раз не по арыкам. Кривая Пеано имеет к нашему разговору прямое отношение!
– А именно?
– Видите ли, до революции была черта оседлости. Заметьте - черта, кривая. Это была обычная, честная кривая. По одну сторону от нее евреям можно было жить, по другую - нельзя. Теперь у нас тоже есть черта оседлости. Только это - не обычная кривая, а кривая Пеано. Она проходит через каждую точку территории. И ни в одной точке не ясно - можно там жить или нельзя?