Свидание со смертью

— Вам это кажется чем-то невероятным? Однако это действительно так. И у той, и у другой — врожденное стремление быть кем-то значительным, острая потребность выразить свое «я». Ее пылкое честолюбие и природную живость постоянно подавляли. Бедной девочке не давали возможности выразить свою яркую романтическую индивидуальность. Nous allons changer tout ca! [78] — усмехнулся он. — Прошу меня извинить, — он спешно поклонился и бросился вслед за удалявшейся девушкой.

78

Но мы все это исправим! (фр.)

— Доктор Жерар чрезвычайно увлечен своей работой, — сказала Сара.

— Это сразу чувствуется, — заметил Пуаро.

— И все же — как он может сравнивать ее с этой кошмарной старухой?.. — строго сказала Сара. — Впрочем, я однажды даже пожалела миссис Бойнтон.

— Когда это было, мадемуазель?

— Я вам уже рассказывала — тот случай в Иерусалиме. Мне вдруг показалось, что я все не так воспринимаю. Ну, знаете, как это бывает — в какой-то момент вдруг все видишь по-другому… В общем, я недолго думая к ней подошла и начала нести всякую чушь!

— О, не стоит преувеличивать!

Вспомнив свой разговор с миссис Бойнтон, Сара мучительно покраснела. Это воспоминание всегда вгоняло ее в краску.

— Я почему-то возомнила себя этакой миссионеркой! Потом, когда небезызвестная вам леди У, впилась в меня каким-то подозрительным взглядом и сказала, что видела, как я беседовала с миссис Бойнтон, я поняла, что она, скорее всего, слышала наш разговор. Тут уж я почувствовала себя настоящей идиоткой.

— Так что вам ответила тогда миссис Бойнтон? Вы хорошо помните ее слова?

— О да. Они произвели на меня неизгладимое впечатление. «Я никогда ничего не забываю. Запомните это. Я никогда не забываю ничего — ни поступка, ни лица, ни имени». — Сара вздрогнула. — Она с такой злобой все это произнесла, хотя даже на меня не взглянула. У меня и сейчас звучит в ушах ее голос…

— Это настолько вас взбудоражило? — участливо спросил Пуаро.

— Да. Я в общем-то не из пугливых, но как представлю себе ее хищную, торжествующую ухмылку, как услышу этот скрипучий голос… О-о! — Она передернула плечами, словно что-то с себя сбрасывая, и взглянула Пуаро в глаза:

— Мосье Пуаро… я, наверное, не должна спрашивать, и все же… вы… вы уже выяснили что-то определенное?

— Да, мадемуазель.

— И… что же именно? — Ее губы дрожали.

— Я выяснил, с кем разговаривал Рэймонд Бойнтон тогда вечером в отеле «Соломон», — со своей сестрой Кэрол.

— Кэрол… Ну конечно! — вырвалось у нее. — Вы ему сказали… — сбивчиво продолжила она, — вы спросили его… — Она так и не решилась закончить фразу.

— Это… так много значит для вас, мадемуазель? — грустно спросил Пуаро.

— Для меня это — все! — ответила она. Потом выпрямилась, расправила плечи. — Но я должна знать.

— Он объяснил мне, что это был просто нервный срыв, — мягко сказал Пуаро, — не более того. Что они с сестрой были слишком измучены. Но как только рассвело, задуманное показалось им обоим нелепой фантазией.

— Понятно…

— Мисс Сара, а вы не хотите сказать мне, что вас так пугает? — мягко спросил Пуаро.

Она повернулась к нему: на лице ее была написана обреченность.

— В тот самый день… мы какое-то время были вдвоем, без посторонних. А потом он сказал… что должен вернуться один… сказал, что должен что-то сделать — именно сейчас, — пока его не оставила смелость. Я подумала, что он просто хочет рассказать ей… о нас. Но вдруг он имел в виду… — Она осеклась.

Глава 13

Надин Бойнтон вышла из гостиницы и в нерешительности остановилась. Мистер Джефферсон Коуп, давно уже ее поджидавший у входа, торопливо бросился к ней.

— Пойдемте в ту сторону, вы не против? По-моему, та дорожка самая красивая.

Они шли рядом, и мистер Коуп все время что-то говорил. Речь его звучала не смолкая и, пожалуй, несколько монотонно. И было непонятно, заметил ли он, что Надин его не слушает.

Когда они свернули к каменистому, пестревшему цветами склону холма, Надин вдруг прервала его:

— Джефферсон, простите, но мне нужно кое-что вам сказать. — Она побледнела от волнения.

— Да, конечно, дорогая. Я готов принять любое решение. Только не мучьте себя, умоляю вас.

— Вы догадливей, чем я думала… Так вы знаете, что я хочу сказать?

— Мы все зависим от обстоятельств, так уж устроена жизнь, — ответил Коуп. — Внутреннее чувство подсказывает мне, что теперь, когда обстоятельства изменились, ваше решение тоже может перемениться. — Он вздохнул. — Не бойтесь огорчить меня, Надин, и поступайте так, как вам велит ваше сердце.

— Вы так добры, Джефферсон, — растроганно сказала она. — Так терпеливы и великодушны. Я дурно с вами поступила. Это… просто непорядочно с моей стороны.

— Погодите-погодите, Надин. Ну зачем вы… Я ведь всегда понимал, на что могу рассчитывать, а на что — нет. С первых дней нашего знакомства я горячо вас люблю и почитаю. Главное для меня — чтобы вы были счастливы. Ничего в этой жизни я не желал сильнее. Когда я понял, что вы несчастны, я страшно расстроился. Скажу вам честно: я во всем винил Леннокса. Я полагал, что он не имеет права удерживать вас, раз не может дать вам счастья. — Коуп перевел дух и продолжал:

— Однако теперь, после нашего путешествия в Петру, я понял и то, что некоторые вещи от Леннокса не зависели. Он вовсе не был таким уж эгоистом по отношению к вам, он просто чересчур терпимо относился к своей матери. О мертвых дурно не говорят, но я все-таки позволю себе заметить, что ваша свекровь была на редкость нелегким человеком.

— Да, вы совершенно правы, — еле слышно проговорила Надин.

— Вчера вы сказали мне, что решились покинуть Леннокса. Я мысленно вам аплодировал, ибо вы заслуживаете совсем другой жизни… Я вполне оценил вашу искренность: вы не стали притворяться, будто испытываете ко мне какие-то особые чувства — я вам просто симпатичен. Я и этому был рад. И желал лишь одного: заботиться о вас и дать вам то, чего вы заслуживаете. Должен признаться, вчерашний день был счастливейшим в моей жизни.

— Простите меня, милый Джефферсон! — воскликнула Надин.

— Не нужно меня жалеть, моя дорогая, я все время чувствовал, что мои мечты так и останутся мечтами. И заранее настроился на то, что уже на следующее утро вы перемените свое решение. Ну так вот… теперь все совсем иначе. Теперь вам с Ленноксом никто не будет мешать.

— Да, — тихо сказала она. — Я не могу оставить Леннокса. Простите меня.

— Мне нечего вам прощать. Мы снова станем просто старыми друзьями и… забудем тот наш разговор.