Свидетель

Я закусила палец, и боль обожгла на миг, но затем постепенно стихла.

Что лучше, - спросила я себя, возможно, ходя с ума, - тысячу раз или один, но последний? Нестерпимо, но уже навсегда?
– Я куснула себя за палец сильнее, пока не почувствовала соленый вкус крови, и прошептала: - Я принимаю всё, что будет. Я принимаю боль. Я принимаю унижение. Я принимаю смерть. Пусть...

Надкушенный палец горел болью, но по телу внезапно растеклось успокоение. Словно уже нечего было бояться. Даже если самое страшное еще впереди.

Открылась дверь.

* * *

Он вошел в комнату и застыл на пороге.

«Странное освещение», - подумала я, рассматривая его светящиеся желтым контуры. Села. Сердце по привычке дрогнуло, дыхание сбилось. «Спокойнее», - сказала я себе.

Пауза затянулась.

– Я готов выплатить компенсацию. За ущерб, - наконец, сказал Валерий напряженным голосом.
– Назови сумму.

Я тяжело вздохнула.

– Любую, - добавил он.

Неожиданно. В голове было пусто, надо было подобрать слова, но они будто растворились во мраке.

– Ты мне ничего не должен, - ответила я тихо.

– Опять пионерствуешь?!

– Нет. Я не имею к тебе претензий. Всё останется между нами.

– Но утром...

– Считай, что всё случилось по обоюдному согласию.

Валерий молчал, обескураженный.

– Тебе понравилось, что ли?
– его контуры приблизились ко мне.

Почему он не включает свет? Во что играет? Не все ли равно? Я не играю ни во что, надоело.

– Нет. Это было ужасно, - ответила я.
– Не в этом дело.

– А в чем? Хотя... я понял.

«Вряд ли», - подумала я, глядя на его контур напротив меня, совсем рядом.

– Включи, пожалуйста, свет. Устала от темноты, - попросила я.

– В смысле?

Золотистый контур его головы взметнулся в сторону окна.

– Я имею в виду, если можно, включи электричество или открой ролл-ставни. Какой сейчас час?

Валерий подался вперед. Его пальцы вцепились во что-то, наверное, в задник кровати.

– Посмотри на часы на стене. Они перед тобой.

– Я посмотрю, когда включишь свет. Слишком темно.

На меня полилось его сосредоточенное, тревожное внимание.

– Здесь светло, - выдавил он.
– И за окном тоже. Сейчас только двенадцать.

Я вздохнула.

– Если тебе угодно шутить, пожалуйста. Делай, что хочешь.

Его контуры приблизились ко мне, стали ярче и исчезли.

– Я не шучу...

Темнота перед глазами окрасилась световыми пятнами, я ощутила его запах, услышала, как он дышит. Волнение запульсировало в висках, я обернулась в одну сторону, потом в другую в поисках его контура. «Что он задумал?» Мышцы сжались от страха, волна дрожи пробежала по спине. «Я принимаю всё, - твердила себе, чтобы не забыть, - я принимаю».

– Где ты?
– спросила я, стараясь скрыть тревогу в голосе.

– Прямо перед тобой, - совсем близко послышался сдавленный голос.

Что-то яркое промелькнуло, и я почувствовала прикосновение его пальца к кончику моего носа. От неожиданности я отдернулась. Его руки схватили мои плечи и резко потянули вперед, в яркое желтое пятно, средоточие тепла и его запаха. Он отпустил меня через секунду, прислонив спиной к подушке у изголовья кровати. Теперь уже аккуратно, словно хрустальную статуэтку. Послышался шорох, шум движения и тяжелый вздох. Повернув на звуки голову, я увидела снова его контуры.

– Ты не видишь, - хрипло сказал Валерий. Не зная, куда деть руки, он развернулся, прошагал к окну и обратно. Затем опустился на кровать рядом и проговорил почти умоляюще - так, словно кто-то держал его за горло, пропуская вздохи через один: - Я же не... Разве так бывает... Ты хоть что-нибудь видишь?! Хоть что-нибудь?...

И я поняла: он не играл. Он был испуган до того, что готов был бежать от меня, сломя голову.

– Контуры... только твои контуры...
– прошептала я.

Я ослепла!
– молнией рвануло в голове осознание, пугая до чертиков. Закрыв лицо руками, я заплакала. Тихо, но Валерий услышал. Он неловко тронул меня за предплечье, не зная, что делать, и отпустил тут же, словно устыдившись прикосновения.

– Я принимаю всё, принимаю...
– не обращая на него внимание, бормотала я, как молитву - чтобы не забыть, чтобы не забиться в истерике от ужаса. Готовясь к смерти и унижениям, я забыла о том, как люблю свет, и его у меня забрали... Красным всполохом взвилось в темноте возмущение, но тут же погасло - и это испытание надо пройти, нельзя роптать, - понимала я, - я пообещала принимать всё, и это тоже придется... Надо! Я должна! Возможно, так и выходят из игры... И, значит, я согласна на темноту. Я принимаю и ее.

Дыхание Валерия стало прерывистым. Он поднялся. В напряженной пустоте пауза длилась чересчур долго.

– Я найду врача, - бросил он, наконец, и выбежал, спасаясь от меня и от того, что наделал, будто от этого можно было убежать. Даже дверь за собой не закрыл...

* * *

Наступил конец света, в буквальном смысле. Темнота... Пугающая, объемная, осязаемая, как ужас, она растворила в себе целый мир. Сложно было отделаться от ощущения, что она - продолжение чьих-то «воспитательных мер». Оставаясь в смутном неверии, я осторожно встала с кровати и пошла туда, где исчез светящийся контур Валерия.

Только оставшись без света, понимаешь, как много он дает. Так, наверное, всегда - всё используешь, как должное, пока не лишишься. Без света мир сужается до контуров, до расстояния вытянутой руки и звуков. Говорят, слепые слышат лучше... Слепая...
– язык не поворачивался так назвать себя, мышцы снова напряглись, будто готовясь отразить удар извне. Всё-таки ударившись плечом об угол шкафа, я выставила руки и направилась во мрак. Не больно наткнулась лбом о торец открытой двери и оказалась за пределами комнаты.

Я не стану бояться, не стану ненавидеть, - повторяла я, - не буду кормить «голодных демонов». Слишком много жизней мы их кормили, этих ненасытных гадов, питающихся низменными страстями, - претов, как их называют буддисты. Раньше упоминания о них я считала мифологией, выдумками древних, теперь, когда я столкнулась с ними лицом к лицу, я знаю, что они реальны. Живут, как вирус, в каждом из нас и ждут, когда мы затемнимся, чтобы выпустить их наружу и накормить до отвала. Но я больше не стану. Осознанно отказываюсь! А Валерий? У него свой выбор. Даже издалека я чувствовала след его вины - он тлел, словно искры от костра на сухой земле; чуть дунь, прикрыв ладонью, и разгорится, обожжет больно. Говорят, чувство вины - хороший крючок, на него подсаживают и получают над человеком власть. Мне не нужна была власть над Валерием, мне бы только освободиться самой...