Свидетели

Она ответила:

— Не было у меня в мыслях коснуться одного из этих священных мечей, помещенных в часовню на вечную память и славу. А есть там безымянный меч, зарытый неглубоко в землю позади алтаря. Этот меч я попрошу вас привезти мне.

— Ох-ох-о! — воскликнул я.— Да кто же мне позволит рыться в часовне, да еще за алтарем, да еще уносить оттуда меч?

— Позволят,— сказала она.— Мой духовник брат Пакерель, напишет письмо, а я подпишу «Жанна». Я умею подписывать свое имя. По письму позволят.

Я подумал, что действительно такая о ней идет молва, что, пожалуй, позволят. К тому же мне давно хотелось съездить в Фьербуа, посмотреть там на ме­чи, да все времени не было. Однако же откуда она могла знать, что там зарыто за алтарем? Я так и спросил её.

— Мои голоса сказали мне,— ответила она.

Я про эти голоса уже слыхал и не стал расспра­шивать подробней, а в тот же день поехал в Фьербуа.

Когда я прибыл туда и показал письмо, меня про­вели в часовню, и действительно совсем неглубоко в земле я нашел этот меч, и никто не мог объяснить мне, кто и когда закопал его. Все очень удивлялись и говорили, что это чудо. Но я так думаю, что гвоздь, на котором висел, этот меч, от времени заржавел и переломился, а меч упал. Никто его в этом темном углу не заметил, и постепенно занесло его пылью и землей. Слой земли был совсем тонкий, едва при­крывал его.

Меч оказался никуда не годный, весь изъеден­ный ржавчиной. Я полировал его, пока он заблестел, но предупредил Жанну, что металл поражен и меч непрочный — от удара может сломаться.

Она ответила, что нет у нее намерения ни уби­вать, ни ранить, но не бывает вооруженного рыцаря без меча. И меч будет висеть у нее на боку, а в руке она будет держать свое белое знамя. И я уже знал, что с ней не стоит спорить, и не стал настаивать.

Жители Фьербуа, восхищенные чудом, заказали мне для этого меча двое ножен. Одни из красного бархата для каждого дня, а другие из золотого сукна для праздников. И послали их в дар Жанне. А я, со­мневаясь, как бы меч невзначай не сломался еще в пути, сделал ему в защиту третьи ножны, из крепкой кожи.

За мою работу мне заплатили доходом с трехсот акров доброй земли, цену десяти боевых коней.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Октябрь 1428 года —

17 июля 1429 года

Глава первая

ГОВОРИТ

УИЛЬЯМ ЭПЛЬБАЙ

Я — Уильям Эпльбай, главный бомбардир англий­ского войска, идущего на Орлеан, и со мной мои бом­барды — бочоночки, толстые и короткие, настоящие красотки и послушные, как ягнята. Куда я их наве­ду, тотчас начнут плевать огнем и каменными ядра­ми — прямо огнедышащие драконы. Но я мало на­деюсь, что придется мне пострелять в свое удоволь­ствие. Эти арманьяки, как только увидят наше вой­ско, наших рыцарей, закованных в сталь, наших знаменитых лучников и в руках у них луки, длин­ные, в человеческий рост,— как только увидят нас, душа у них шмыгнет в пятки и они тотчас откроют ворота и вынесут нам на блюде ключи от города: покорно-де просим пожаловать.

И вот мы идем на Орлеан.

Мы идем левым берегом реки, чтобы отрезать Орлеан от юга, откуда он может ждать помощи. Северная сторона и без того им опасна. Там наши гар­низоны в Божанси, и в Мэне, и в Жарго и длинный ряд наших крепостей до самого Парижа.

И вот мы подходим к Орлеану, и тут нас ждет не­предвиденное.

Нам известно, что на левом берегу против самого моста есть предместье Портеро, где нам удобно будет расположиться. И вот так штука... Нет Портеро. Нигде нет. Ни тут, ни дальше по реке. Сами, не дожидаясь нас, разрушили его, сожгли, сровняли с землей. Что же нам теперь, спать под открытым не­бом? Ну, погодите-ка, мы вам покажем.

И мало того. У входа на мост крепость Турель, а на самом мосту, между тринадцатой и семнадцатой арками, башня. А они укрепили вал и бойницы кре­пости и сняли каменный настил моста между крепо­стью и башней, а провал перекрыли досками, узкими мостками. А, так-то вы приготовились к нашей встре­че. Ничего, встретимся!

Я выбираю позиции, с которых удобно простре­ливать город. Мои люди устанавливают там пушки и бомбарды, огромные, грозные чудовища, бронзовые драконы с отверстой пастью. Приходится располо­жить их на самом берегу реки. Почва здесь рыхлая, и окованные железом колеса до самых ступиц увя­зают в земле. Под них подкладывают бревна, припод­нимают колеса рычагами — пиками и шестами. Подвозят телеги с ядрами и порохом.

В воскресенье утром из города доносится пере­звон со всех колоколен. А, трусишки, небось все по­бежали по церквам, на коленях бьют лбом об пол, вымаливают у всех святых избавление от погибели?..

Вот вам погибель, и ничто вам не поможет. Бах! — стреляет первая бомбарда и, будто непрерыв­ные раскаты грома, вторая, и третья, и десятая.

Не хотите сдаться по доброй воле, так вот же вам — бах! — музыка погромче ваших колоколов.

Ядра летят в юго-восточную часть города от Шатле, у моста, и до крайней угловой башни, и каждый выстрел в эту густую кучу домов несет смерть.

Пусть рушатся крыши над вашими головами, ды­бом встаёт мостовая, черепицы летят по воздуху, как осенние листья... Бегите, бегите во все стороны, спа­сайтесь, как муравьи из разрушенного муравейника! Еще не то будет...

Не будет вам муки для хлеба, будете жевать сы­рой овес, будете тощие, как тушка зайца, подвешен­ная за лапки в лавке мясника, будете голодные; как ни затягивай пояс, не удержать души в теле. И я об­стреливаю и уничтожаю двенадцать их водяных мельниц на берегу реки.

А завтра мы возьмем крепость Турель и отрежем Орлеан от левого берега, от юга, от всякой помощи.

В серых сумерках рассвета, невидимые, мы под­ступаем к Турели и внезапно, по зову трубы, появ­ляемся на верху вала и бросаемся в атаку.

Сверху опрокидывают нам на голову жаровни с кипящим маслом. Из ворот крепости кидаются нам навстречу ее разъяренные защитники. Мы бьемся лицом к лицу, пронзаем их пиками, разбиваем им головы боевыми дубинами, рубим их мечами. Четы­ре часа продолжается битва, но они превышают нас числом, и мы отступаем.

Погодите, погодите! Смеется хорошо, кто смеется последним. Я — Уильям Эпльбай, бомбардир, и мне хорошо известны сила и коварство пороха.

Два дня и две ночи напролет, сменяя друг друга для короткого отдыха, мои люди ведут подкоп под Турель. Подложив порох, мы поджигаем пропитан­ные смолой подпорки.

И Турель взлетает на воздух.

Когда дым и пыль рассеиваются, мы видим, что разрушены укрепления и бойницы, но часть крепо­сти еще стоит в развалинах и деревянная башенка на самом верху чудом цела. А французы не в силах долее защищать крепость, отступают в город и на прощание взрывают три арки моста и сбрасывают в реку доски, прикрывающие прорыв.

Мы занимаем Турель, то, что осталось от нее, и поднимаем на башне наше знамя.

Теперь Орлеан отрезан от левого берега.

Наш военачальник, граф Салисбюри, поднимает­ся на башню и сквозь узкую амбразуру смотрит на город. Отсюда его хорошо видно.

Это большой город, больше мили вдоль берега ре­ки от восточной угловой башни до западной, а в ши­рину больше полумили от реки и до ворот у париж­ской дороги. Над высокой стеной остроконечные крыши и зубчатые верхушки башен.

И вдруг оттуда, из второй башни налево от моста, вырывается язык пламени, и каменное ядро переле­тает через реку и попадает в эту узкую амбразуру, прямо в лицо Салисбюри.