Свидетели

Том Джолли выхватывает лук у одного из стрелков. Он натягивает тетиву, и наложенная на нее стрела долго движется вправо и влево за скачущей на коне колдуньей. И вот он спустил тетиву, и стрела ле­тит и, проникнув в узкую щель меж пластинами вонзается в грудь колдуньи, и она падает, и ее уносят.

— Победа! Победа! — кричим мы и бросаемся вперёд.

Французы бегут, и мы преследуем их до самых развалин Огюстена.

Колдунья убита, дьявол не помог ей. Заклятие снято, и победный рев наших труб доносится за реку.

Уже французы повернулись спиной, готовы бе­жать, когда внезапно колдунья появляется вновь. Она верхом на коне, и нету стрелы в ее груди. Эта стрела была о четырех острых зазубринах, такую не вытащишь из тела. Дьявол, дьявол помог своей слу­жанке, оживил мертвую.

Французы снова перед валом Турели.

Уже наступают сумерки, и в полумраке ярко белеет знамя колдуньи. Только что оно было в руках ее оруженосца. Сражаясь, он кому-то передал его. Зна­мя скрылось во рву, и за высоким валом его не видно. Колдунья прыгает в ров, хватает свое знамя, взби­рается на вал и кричит, ее голос доносится до нас:

— Когда знамя коснется стены — все наше! Поднимается ветер, качнул белое полотнище. Зна­мя касается стены.

Моими солдатами овладевает ужас. Мы бежим че­рез доски настила над взорванным мостом и укры­ваемся в маленьком форте перед Турелью.

Ведьма кричит мне:

— Гласдэл, Гласдэл, сдавайся! Жаль мне тебя и твоих!

И вдруг мы видим плывущее по реке пламя.

Барка, наполненная деревом, хворостом, смолой, горит высоким костром. Она плывет по течению и останавливается под мостом, и огонь охватывает дос­ки настила, охватывает нас огненным кольцом.

Мы горим! Горим! И мост под нами рушится, и мы падаем в реку, и тяжелые латы тянут нас ко дну.

Мои латы были самые тяжелые.

Глава седьмая

ГОВОРИТ

ЖАК ЛЕ БАЛАФРЭ

Я — Жак, по прозвищу ле Балафрэ, что значит «человек со шрамом на лице». Заработал я этот шрам не в честном бою, а любимый мой друг полоснул меня поперек носа ножом, которым резал сыр. Было это по пьяному делу, нас растащили, и мы помирились.

Я солдат. А ушел я из деревни в солдаты, потому что мне деревенская жизнь не пришлась по вкусу. Что ж это такое? Трудишься, работаешь не разгибая спины, а придут проклятые англичане и все дочиста заберут. Нет, уж лучше быть волком, чем овцой.

Пятнадцать лет я служил под начальством мно­гих капитанов, а уж лучше капитана Боскью ни од­ного не знал. Вот уж это был капитан из всех капитанов. Лев рыкающий! Мы при нем жили не тужили, плащи поверх лат были у нас шелковые и бархатные. За одну ночь проигрывали в кости все, что в кошеле звенело. Ничего не жалели, знали, что достанем.

Было это летом, годов двенадцать тому назад, когда Боскью взял город Компьен. Налетели мы ненароком, захватили бургиньонов врасплох, и тут мы по­праздновали. Все пригороды пожгли, подожгли пол­города. Такое адово пламя поднялось к небу — надо думать, в Париже это зарево было видно.

Жители выскакивали из горящих домов, тащили свое добро, что поценнее, а тут мы их хватали и кого убивали, а с кого требовали выкуп и дочиста их обо­брали. Вот это была жизнь!

После англичане отбили Компьен обратно, но мы с ними вели переговоры. Если они выпустят гарни­зон, мы сдадим им город без боя. Они согласились. Мы открыли им ворота, ушли нетронутые. А что уж там с горожанами дальше было, это не наше дело.

Конечно, за пятнадцать лет всякие бывали капи­таны; при одних было лучше, при других хуже. Но так случилось, что нынешней весной мы с моим ка­питаном не поладили. Не нравился он мне. Я и сбе­жал из его полка и очутился как бы не при деле.

А тут я услышал, что дофин собирает в Блуа боль­шое войско идти бить англичан, которые осадили Орлеан. Я и подался в Блуа.

Я так рассчитал, что с англичан ли, с орлеанцев ли какая ни на есть добыча будет. А я в то время сильно издержался, даже обносился весь — надо было подзаработать. Конечно, могло случиться, что меня там покалечат или убьют. Так уж такая наша служ­ба. Но я об этом не очень задумывался.

У нас в Блуа ходили слухи, что командовать на­шими войсками в Орлеане будет девушка Жанна. И будто она строгих нравов и требует, чтобы все бы­ло в порядке и никакого пьянства, никаких игр, ни­чего такого. Рассказывали, что она какую-то женщину из тех, которые всегда тащатся в обозе за вой­ском — всякие там прачки, и кабатчицы, и плясу­ньи,— будто она такую женщину собственноручно по­била ножнами от меча и всех остальных женщин тоже прогнала. Мы этому только посмеялись. Спокон веков солдаты всегда пили и грабили. Не сможет ка­кая-то девушка с нами справиться!

Были и другие слухи. Будто она может предсказывать. И будто она предсказала, что в пять дней сни­мет осаду с Орлеана и ни одного англичанина не оста­нется перед городом. Это, конечно, пустой разговор. Не такие солдаты эти англичане, чтобы какая-то де­вушка могла их победить. Однако же этот слух нам понравился, и мы бодро пошли к Орлеану.

Вот прибыли мы в Орлеан, и Жанна выехала нам навстречу. И как взглянули мы на нее, так сразу разобрались, что она не какая-нибудь, а совсем особенная и подобной ей еще свет не видел. Лицо у ней было улыбчатое, но мы вдруг поняли, что с ней шут­ки плохи. Настоящий командир, не чета нашим раз­бойникам-капитанам.

Самому мне это странно, но как увидел я её, в её белых блестящих доспехах, так почувствовал я себя будто сходил в баню и цирюльник подстриг мне мои космы и будто на мне надето все чистое и новое — со­всем будто я другой человек стал. И я хотел выру­гаться, а язык не поворачивается. Ну будто околдо­вали меня.

Было это четвертого мая. А шестого она взяла кре­пость Огюстен, а седьмого взяла Турель и освободила Орлеан. Все выполнилось по ее предсказанию.

Во время этих боев она еще больше поразила ме­ня, и я предался ей всей душой, потому что подобной храбрости я до того ни разу не встречал. Впереди всех бросалась она в самое пекло, не жалея себя. И, раненая, не удалялась с поля битвы, а вела нас за собой:

— Вперед! Вперед!

На другое утро, восьмого, в воскресенье, англича­не покинули остальные форты и бежали. А мы еще не остыли после наших побед и рвались их преследо­вать. Но Жанна нам запретила это.

— Смотрите,— крикнула она,— лицом они повер­нуты к вам или спиной? Пусть уходят, не убивайте их. Но если они захотят напасть на нас, защищайтесь смело и ничего не бойтесь, потому что вы победите!

После этого Жанна уехала к дофину, который был тогда в своем замке Лох, и целый месяц мы ее не ви­дели. Мы это не могли понять, потому что англичане еще сидели во многих сильных крепостях и городах по Луаре — и в Жарго, и в Мэнэ, и в Божанси,— ни­чего не стоило им опять осадить Орлеан, а Жанны ведь с нами не было, и они вполне могли победить нас.