Свидетельство Лабрюйера

– Поискать через адресный стол?
– предложил он.

На ее лице напряглись мускулы.

– Не хочу.

– Муж догадается, что вы на вокзале?

– Я просто уверена.
– По какой-то причине разговор был ей неприятен.

– А если объявить по радио? Как его фамилия?

– Иванов, - ответила она не сразу.
– Иванов Павел.

Денисов кивнул.

"Когда отказываются, - подумал он, - всегда называют Иванова либо Смирнова. В Москве их тысячи".

– Объявлять тоже не стоит, - сказала она.

– Почему?

– Я бы не желала...
– Она окончательно замкнулась.

– У вас документы с собой?

– Все у Павла.

– Вы тоже Иванова?

– Тулянинова... Я не меняла фамилии. Людмила. Можно Люда.
– Теперь она добавляла в каждую фразу одно-два лишних слова.
– Приехать с милицией! Нет уж, увольте!
– Она решительно отвела эту мысль.
– Предпочитаю вокзал. У себя, в Лимане, тоже работала на станции. Привыкла.

– Транспортница?

– Официанткой в железнодорожном ресторане...

Кто-то показался за дверью со стороны перрона. Тулянинова насторожилась: видимость по ту сторону стекла была ограниченна.

Вошел старшина. Он коротко взглянул на инспектора, на женщину, отошел к лестнице. Денисов понял: если ему придется отойти, Тулянинова останется под присмотром.

– И никакого другого адреса? Или телефона?!
– Денисов удивился. Друга или родственника?!

Тулянинова подумала.

– Разве в Донецке?! 91-159...

– Кто там?

– Они вместе учились, Шульман Слава. Я звонила, чтобы пригласить на свадьбу...
– Тулянинова неожиданно всхлипнула, сказала глухо: - Молодой семье, наверное, не следовало бы так начинать...

Что-то отстраненное послышалось Денисову в этой фразе, ее как бы произнесла другая женщина.

– Двести первый!
– Просигналил крошечный манипулятор под курткой.

– Извините.

Денисов вышел на площадь, зябко поежился. Морозить начало с вечера, однако не сильно. Потом задула поземка. На перроне еще стояли лужи, а здесь, на площади, снег лежал бурый, влажный, как нерастворившаяся кофейная масса. Над стеклянным кубом текли бесформенные зимние облака.

– Я слушаю, двести первый, - сказал Денисов в микрофон.

– Казанский вокзал передал приметы преступников.
– Антону будто прибавилось растерянности. Гиревик, человек физической исключительности, Сабодаш ничего не боялся, кроме ЧП. Поэтому именно в его дежурства все происходило.
– На мужчине коричневый бархатный костюм, плащ. Женщину хорошо не рассмотрели: молодая, среднего роста...

– Понял.

– Обрати внимание! Могут появиться у нас...

– Молодая, среднего роста...
– повторил Денисов.
– Мужчина в бархатном костюме...
– Он подождал, раздумывая.
– Тут дело такого рода...
– Он рассказал о Туляниновой и ее муже.

– Да ты!..
– Сабодаш даже задохнулся от волнения.
– Надо срочно проверить... Повтори телефон в Донецке!

– Квартира?! Алло, квартира?!
– кричал в трубку Антон.
– Донецк?

Телефонистка междугородной сразу же отключилась, ничего не слышала, не пыталась помочь. Телефон казался выключенным.

– Донецк?! Донецк?!

Денисов слушал дежурного по аппарату внутренней связи и смотрел в центральный зал: на исходе третьего часа в непрекращавшемся движении пассажиров наметилась некая разреженность. Волнение улеглось.

– Слушаю, - раздалось наконец ответное из Донецка.
– Вам кого?

– Из Москвы это!
– обрадовался Антон.
– Шульмана! Славу! Ну и спите вы! Здравствуйте...

– Кто говорит?
– спросил мужской голос.

– Шульмана можно?

– Шульмана?!

– Славу!

– Кто это?!
– спросонья мучительно допрашивал мужчина в Донецке.

– Я хочу спросить про Павла! Про Иванова!
– Сабодаш не хотел называть себя.

На том конце провода совещались. Потом трубку взяла женщина, Денисов услышал те же подозрительные нотки.

– Вас кто все-таки интересует?

– Павел Иванов, - сказал Антон.

Женщина подумала.

– Не знаем такого.

– А Шульмана?

Женщина повесила трубку.

– Денис!..
– Антон скрипнул зубами.
– Ты слышал?! Телефон, который дала Тулянинова или кто она в действительности... в Донецке просто липа! Сабодаш кипел от возмущения.
– Никакого Шульмана и никакого Иванова... Денисову показалось, что Антон вспомнит сейчас о разыскиваемом - в коричневом бархатном костюме, но Антона увело в сторону: - А может, наоборот?! Может, в Донецке о чем-то заподозрили?!

Денисов не успел ответить.

– Переговорили?
– ангельски проворковала вновь появившаяся телефонистка.
– Отключаю, мальчики.

– Будьте на дежурном приеме, двести первый!
– передал Антон уже по рации. В эфир он выходил только официально: "Двести первый". "Денис" годилось для непосредственного общения и телефона.
– Наблюдайте, как будут развиваться события...

В старой, не подвергавшейся реконструкции части вокзала пассажиров было меньше - лепные стены привлекали людей постарше. Здесь же находились междугородные телефоны, почтовое отделение. Обитатели залов распределялись неравномерно: на почте негде было яблоку упасть. За столиками и рядом с окошками для приема телеграмм стояли люди.

Мимо стреклянных кабин связистов Денисов служебной лестницей поднялся на антресоли. Теперь он сверху смотрел в центральный зал.

Иллюзия огромного аквариума не исчезала с высоты почти птичьего полета. Присмотревшись, Денисов различил золотистые и темные цвета Туляниновой. Она стояла у бокового стекла, смотрела на площадь - высокая, застывшая в напряженной позе.

"Молодой семье, наверное, не следовало бы так начинать жизнь..." вспомнил Денисов.
– Наивная фраза, ровным счетом ничего не доказывающая, и все-таки...

В дверях медкомнаты показался очередной пациент. Пожилой мужчина на костылях нес на проволочках еще мокрые рентгеновские снимки, осторожно, словно только что пойманные рыбины.

"Наивная фраза... Что заставило его снова к ней возвратиться? Наверное, когда-то слышал ее от жены?! Вечная вера женщин в сберегающую чистоту основ семейного очага".

Денисов вошел в медкомнату.

– Что-нибудь произошло?
– спросил дежурный врач.

Он выглядел неуклюжим и добрым, хотя и считался одним из опытнейших специалистов.