Свободная культура
Шрифт:
Когда мисс Боланд заявляет, что что-то не так с конференцией, «имеющей целью отречение или отказ от таких прав», она утверждает, что WIPO преследует свой интерес, влияя на выбор отдельных лиц, владеющих правами на интеллектуальную собственность. Что WIPO почему-то должна стремиться помешать индивидууму распорядиться правом на интеллектуальную собственность. Что интересы WIPO заключаются не просто в максимальной поддержке прав на интеллектуальную собственность, но и должны реализоваться наиболее радикальным и запретительным путем из всех возможных. История именно такой системы собственности хорошо известна в англоамериканской традиции. Она называется «феодализмом». При феодализме не только собственность принадлежала горстке людей и структур. И не только права, прилагавшиеся к этой собственности, были мощными и пространными. Феодальная система еще и руководствовалась сильной заинтересованностью в том, чтобы собственники в рамках системы не ослабляли феодализм посредством выпуска на свободный рынок людей или собственности, находившихся под их контролем. Феодализм зависел от максимального контроля и концентрации. Он боролся со всякой свободой, которая могла помешать такому контролю.
Как утверждают Питер Дрейос и Джон Брейтуэйт, это именно тот выбор, который мы теперь делаем в отношении интеллектуальной собственности [240] .
У нас будет информационное общество. Об этом можно говорить с уверенностью. Наш единственный выбор сейчас заключается в том, какое информационное общество предпочесть – свободное или феодальное. Тенденция складывается в пользу феодального.
Когда разразилась эта битва, я принялся вести ее летопись в блоге, отчего сразу последовали оживленные диспуты в комментариях. У мисс Боланд нашлось несколько сторонников, попытавшихся объяснить смысл ее заявлений.
240
См. Drahos with Braithwaite, Information Feudalism, 21020.
Я принимаю критику в адрес академичного утопизма. Я тоже считаю его глупым, и я первым бы стал указывать на абсурдно нереалистичные идеалы теоретиков прошлого (не только нашей страны). Но раз уж кажется глупостью предположение о том, что роль государства должна сводиться к «нахождению равновесия», тогда считайте меня идиотом, потому что это знак того, как всерьез все запущено. Если каждому должно быть ясно, что правительство не ищет равновесия, что государство просто является инструментом наиболее могущественного лобби, что идея функционирования правительства по другому стандарту нелепа, что мысль о том, чтобы требовать от государства правдивости, а не лживости, просто наивна, тогда кем же мы, самая могучая демократия мира, стали? Может быть, и безрассудно ждать от высокопоставленного государственного чиновника правдивых речей. Возможно, только сумасшедший верит в то, что государственная политика представляет собой нечто большее, чем прислужницу наиболее влиятельных интересов. Может, и глупо ратовать за сохранение традиции, бывшей нашей неотъемлемой частью в течение почти всей нашей истории, – свободной культуры. Если это безумие, тогда пусть безумцев станет больше, и поскорее. Есть моменты, внушающие надежду в этой борьбе, и моменты неожиданные. Когда Федеральная комиссия по связи (FCC) замышляла послабления в правилах владения, что привело бы к дальнейшему росту концентрации собственности на медиа, против этих изменений выступила своеобразная двухпартийная коалиция. Возможно, впервые в истории настолько разные интересы, как NRA, ACLU, Moveon org, Уильям Сафир, Тед Тернер и CodePink «Женщины за мир» сплотились, для того чтобы противостоять этим изменениям в политике FCC. Небывалое число писем (700 000) пришло в адрес FCC с требованием назначить новые слушания и добиться другого результата.
Такая активность не остановила FCC, но вскоре уже широкая сенатская коалиция проголосовала против решения FCC. Заседание враждебно настроенных сенаторов перед голосованием показало, насколько мощным стало это движение. В поддержку решения FCC не было тогда предпринято ничего существенного, и за расширение и продолжение борьбы за дальнейшую концентрацию медиа никто не ратовал.
Но даже такому движению не хватило важного кусочка мозаики. Подобная пестрота не несет в себе ничего плохого. Свободе не угрожает один лишь факт, что некоторые становятся очень богаты, или то, что крупных игроков – раз, два, и обчелся. Плохое качество «биг-маков» или «роял-чизбургеров» не означает еще, что вы не сможете достать хороший гамбургер в другом месте. Опасность концентрации медиа исходит не от концентрации, а, напротив, от феодализма, который эта концентрация в связке с изменениями закона о копирайте порождает. Дело не просто в том, что горстка мощных компаний контролирует вечно растущий медийный ломоть. Суть в том, что эта концентрация может обращаться также и к обрюзгшему спектру прав – прав собственности в исторически крайней форме, и это превращает укрупнение в беду. Таким образом, важно то, сколько людей сплотилось, чтобы требовать конкуренции и большего разнообразия. Однако если это сплочение рассматривать как выступление исключительно против укрупнения, то ничего особенно удивительного в этом нет. У нас, американцев, длинная история борьбы с «крупностью» – плохо это или хорошо. Наша мотивация в такого рода борьбе не является чем-то новым.
Нечто новое и очень важное произошло бы, если бы такое же количество сторонников собрались бы под знамена борцов с растущим экстремизмом, прикрывающимся идеей «интеллектуальной собственности». И не потому, что равновесие противно нашей традиции (на самом деле, как я уже говорил, баланс и есть наша традиция), а потому, что извилина критического мышления об охвате чего-либо, называемого «собственностью», в нашей традиции почти атрофировалась. Будь мы Ахиллесом, это стало бы нашей пятой и послужило бы причиной трагедии. Пока я пишу эти заключительные строки, новости переполняются историями об исках RIAA к почти тремстам пользователям [241] . Эминема только что привлекли к ответственности за «сэмплирование» чьей-то музыки [242] . История про Боба Дилана, «ограбившего» японского сочинителя, только что отгремела [243] . Инсайдер из Голливуда, настаивающий на своей анонимности, рассказывает об «изумительной беседе с двумя владельцами одной студии. У них есть чрезвычайно старый контент, который они хотели бы использовать, но не могут, потому что не в состоянии начать выкуп прав. У них десятки ребятишек, умеющих делать исключительные вещи из этого материала, но для предварительной утряски всех правовых вопросов понадобятся десятки адвокатов». Конгрессмены обсуждают возможность применения вирусов для вывода из строя компьютеров, которые могли использоваться для нарушения закона. Университеты угрожают отчислением студентам, использовавшим компьютеры для обмена контентом. А по другую сторону Атлантики ВВС только что объявила о намерении создать «Архив креатива», из которого британские подданные смогут загружать контент ВВС, нарезать, смешивать и сплавлять его [244] . А в Бразилии министр культуры Жильберту Жиль, будучи сам легендой бразильской музыки, вступил в организацию Creative Commons, для того чтобы выпускать контент и выдавать свободные лицензии в этой латиноамериканской стране [245] . Я поведал мрачную историю. Технология даровала нам новую свободу. Кое-кто начинает потихоньку понимать, что эта свобода не ведет к анархии. Мы можем пронести свободную культуру в двадцать первое столетие, не обобрав артистов и не угробив потенциал цифровой технологии. Надо лишь приложить немного ума и, что важнее, проявить волю к тому, чтобы превратить RCA нашего времени в Косби. Здравый смысл должен восстать и биться за освобождение культуры. Как можно скорее, если мы надеемся вообще реализовать этот потенциал.
241
John Borland, «RIAA Sues 261 File Swappers», CNET News com, сентябрь 2003 г.,com com/2100-1023-5072564.html; Paul R. La Monica, «Music Industry Sues Swappers», CNN/Money, 08.09.2003,cnn com/2003/09/08/technology/riaa_suits/; Soni Sangha and Phyllis Furman with Robert Gearty, «Sued for a Song, N.Y.C. 12-Yr-Old Among 261 Cited as Sharers», New York Daily News, 09.09.2003, 3; Frank Ahrens, «RIAA's Lawsuits Meet Surprised Targets; Single Mother in Calif., 12-Year-Old Girl in N.Y. Among Defendants», Washington Post, 10.09.2003, E1; Katie Dean, «Schoolgirl Settles with RIAA», Wired News, 10.09.2003,wired com/news/digi-wood/0,1412,60366,00.html.
242
Jon Wiederhorn, «Eminem Gets Sued… by a Little Old Lady», mtv com, 17.09.2003,mtv com/news/articles/1478649/20030917/eminem jhtml?headlines=true.
243
Kenji Hall, Associated Press,
«Japanese Book May Be Inspiration for Dylan Songs», Kansascity com, 09.07.2003,kansascity com/mld/kansascity/entertain-ment/6258047.htm.244
«BBC Plans to Open Up Its Archive to the Public», пресс-релиз BBC, 24.08.2003,bbc co uk/pressoffice/pressreleases/stories/2003/08_august/24/dyke_dunn_lecture shtml.
245
«Creative Commons and Brazil», Creative Commons Weblog, 06.08.2003,org/weblog/entry/3788.
Послесловие
По крайней мере, некоторые из тех, кто дочитали до этой страницы, согласятся со мной: надо что-то делать, дабы сменить направление, в котором мы движемся. В заключение опишу и возможные действия. Я разделю вывод на две части: о том, что любой может делать прямо сейчас, и о том, что требует содействия законодателей. Если можно извлечь некий урок из приведенной истории трансформации здравого смысла, то заключается он в следующем: чтобы решить данную проблему, нужна перестройка мышления многих людей. Это значит, что движение должно родиться на улицах. Оно должно привлечь на свою сторону множество родителей, учителей, библиотекарей, созидателей, авторов, музыкантов, кинорежиссеров, ученых – чтобы все они пересказали эту историю собственными словами и чтобы разъяснили своим соседям, почему эта борьба настолько важна. Как только движение выльется на улицы, появится надежда повлиять на Вашингтон. Мы все еще демократическая страна. Мнение людей имеет значение. Не такое важное, как хотелось бы, особенно когда нам противостоит RCA, но все-таки имеет. И в итоге я набросал проект изменений, которые Конгресс мог бы одобрить, чтобы обеспечить свободу культуры.
Мы и сейчас
Здравый смысл остается на стороне поборников копирайта, потому что до сих пор дискуссия велась с позиций двух крайностей – либо так, либо эдак, третьего не дано. Или собственность, или анархия; или тотальный контроль, или разорение артистов. Если выбор таков, они победят. Ошибка кроется в исключении середины. Обсуждают крайности, но в решении данного вопроса возможны не только они. Есть те, кто верит в максимальный копирайт («все права защищены»), и те, кто отвергает его («никакие права не защищены»). Первые убеждены в том, что следует испрашивать разрешения, прежде чем как-либо использовать охраняемое копирайтом произведение. Вторые полагают, что все должны иметь возможность обращаться с контентом по собственному усмотрению, получено разрешение или нет.
Когда интернет только появился на свет, его изначальная архитектура была ориентирована на нарушение всяких прав. Контент можно было копировать полностью и задешево, обеспечить соблюдение прав было нелегко. Таким образом, независимо от чьего-либо желания, действительный режим копирайта в оригинальной структуре интернета обозначался как «никакие права не защищены». Контент «брали» невзирая ни на какие права – по сути, они не охранялись. Такое положение спровоцировало реакцию (отрицательную, хотя и не вполне адекватную) правообладателей. Эта реакция и послужила темой данной книги. Посредством законодательства, правоприменения и реструктуризации Сети правообладатели смогли изменить сущность первоначальной интернет-среды. Если изначальная архитектура по умолчанию держалась на отсутствии всяких прав, то в будущем она придет к состоянию защиты всех прав. Архитектура и право, относящиеся к строению интернета, будут создавать окружение, в котором – все больше и больше – придется выспрашивать разрешение на использование контента. Мир «вырезания и вставки», который сегодня определяет суть интернета, станет миром «получения разрешения на вырезание и вставку», настоящим кошмаром творческого человека. А требуется как раз золотая середина. Вместо «все права защищены» и «никакие права не защищены» пусть будет «защищены некоторые права». Таким образом можно и копирайты соблюдать, и дать авторам возможность освобождать контент, когда они сочтут нужным. Другими словами, необходим способ восстановить ряд свобод, прежде воспринимавшихся нами как должное.
Если отступить от баталий, которые я здесь описываю, проблему можно увидеть и с других точек зрения. Подумайте о конфиденциальности. До интернета большинству из нас не приходилось беспокоиться насчет информации о своей частной жизни, которую мы передаем миру. Если вы заглядывали в книжный магазин и пролистывали некоторые труды Карла Маркса, вам не приходилось задумываться над на тем, как объяснить свои книжные пристрастия соседям или начальству. «Конфиденциальность» ваших хобби была гарантирована. Откуда такие гарантии?
Если размышлять в терминах модальностей, описанных мною в десятой главе, ваша конфиденциальность обеспечивалась неэффективной системой сбора информации, из чего вытекало рыночное ограничение (дороговизна) на такой сбор данных кем-либо. Если бы ЦРУ подозревало вас в шпионаже в пользу Северной Кореи, то, несомненно, вашу конфиденциальность нельзя было бы гарантировать. Но и это лишь в том случае (надеюсь), если бы ЦРУ сочло оправданной трату тысяч долларов на слежку за вами. Однако слежка за большинством из нас (опять-таки надеюсь) не окупается. Чрезвычайно неэффективная архитектура реальности обеспечивает всем нам возможность наслаждаться относительной конфиденциальностью. Ее гарантирует нам сама природа. Не закон (не существует закона об охране «конфиденциальности» в общественных местах) и, во многих случаях, не нормы поведения (любопытство и сплетничество суть простые развлечения), а естественное состояние нашего мира дорого обходится всякому, кто пожелает за нами следить. Теперь войдите в интернет, где стоимость отслеживания браузинга, к примеру, стала совершенно ничтожной. Если вы пользуетесь услугами Amazon, то при просмотре страниц портал собирает информацию о том, что именно вы посещали. Вы об этом можете судить по расположенному сбоку списку «недавно просмотренных» страниц. Сейчас из-за самой архитектуры Сети и функции файлов cookies информацию стало легче собирать, чем не собирать. Природа исчезла, а значит и любая обеспеченная ею «конфиденциальность» пропала тоже. Amazon, разумеется, не проблема, а вот насчет библиотек уже пора побеспокоиться. Если вы относитесь к числу этих сумасшедших «левых», которые полагают, что люди имеют «право» торчать в библиотеке, не докладывая при этом правительству, какие книги вы там читаете (я сам такой же левак), тогда вас, пожалуй, обеспокоит это усовершенствование технологий мониторинга. Если собирать информацию и классифицировать действия людей в электронном пространстве становится так просто, то обусловленная естественной средой конфиденциальность испаряется. Именно это объясняет стремление многих людей определить понятие «приватности» в интернете. Все дело в осознании того, что технология может отобрать у нас то, что даровано природой, и многие от этого порываются ввести законы, выполняющие функцию природы [246] . Самое важное здесь – благоволят к вам эти законы или нет. Мы должны предпринять решительные шаги к тому, чтобы сохранить ту разновидность свободы, которая прежде гарантировалась сама собою. Теперь технологические изменения вынуждают приверженцев конфиденциальности активно выступать там, где прежде неприкосновенность частной жизни сохранялась по умолчанию.
246
См., например, Marc Rotenberg, «Fair Information Practices and the Architecture of Privacy (What Larry Doesn't Get)», Stanford Technology Law Review 1 (2001): par. 618,cc/notes/72.pdf (описание примеров, в которых технология определяет политику конфиденциальности). См. также Jeffrey Rosen, The Naked Crowd: Reclaiming Security and Freedom in an Anxious Age (New York: Random House, 2004) (перечисление компромиссов технологии и конфиденциальности).
Похожую историю можно рассказать о зарождении движения за свободное программное обеспечение. Когда компьютеры впервые стали коммерчески доступны, весь софт – и исходные тексты, и двоичный код – был свободным. Программу, написанную для машины Data General, нельзя было запустить на компьютере IBM, поэтому ни та, ни другая компания не заботилась о контроле за программным обеспечением. В таком мире появился на свет Ричард Столлмен. Занимаясь исследованиями в МТИ [247] , он всем сердцем полюбил сложившееся сообщество единомышленников, в котором свободно можно было исследовать и совершенствовать программы для компьютеров. Будучи сам находчивым и талантливым программистом, Столлмен привык рассчитывать на свободу дополнять и модифицировать работы других людей. По крайней мере, в академической среде это совсем не кажется радикальным. На кафедре математики всякий волен возиться с предложенным кем-либо доказательством. Если вы думаете, что сумеете лучше доказать теорему, можете взять работу другого и изменить ее. Среди филологов, если вы уверены в том, что сделанный коллегой перевод недавно найденного текста грешит изъянами, вы смело беретесь за его улучшение. Таким образом, Столлмен всегда считал очевидной возможность поковыряться в машинном коде и улучшить его. Это же тоже знания. Почему они должны быть вообще вне критики?
247
Мичиганский Технологический Институт. (Прим. ред.).