Сводный босс

Не мешкая ни секунды, перебрасывает через меня сначала одну ногу, потом вторую, и пальцами впивается в волосы.

— Борща переела, матрёшка? — сиплю и сам не узнаю свой голос. Ну это потому что я в шоке.

— Почему ты всегда так много разговариваешь, Гас? — шепчет, дразня персиковым дыханием мой лоб.

При звуке моего имени, произнесённого её развратным ртом, по позвоночнику разливается огненная лава, несясь прямиком к паху. Пришла сама, называет меня по имени. Что, вообще, происходит?

Но посторонние мысли мгновенно покидают голову, как только матрёшка тащит острые ногти по моей шее и спускается к кадыку. И вот эти её кошачьи повадки заводят ещё больше, вызывая желание сжать её плечи до хруста и впиться зубами в ключицу. Пальцами скользит под ворот моей футболки и начинает ёрзать на коленях, потираясь тканью ширинки о моего каменного младшего. В этот момент явно чувствую, как горячо и влажно у неё между ног, что пальцы покалывает от желания протолкнуть их в её трусики, и проверить догадку. Кровь закипает в ушах и мощной волной устремляется к члену. Не удивлюсь, если потеряю сознание, потому что она собралась там вся до последней капли.

Это же матрёшка, русская ведьма, которая должна вылететь в свой Совок, благодаря твоему смачному пинку, нашёптывает внутренний голос. Но моё сдуревшее либидо шлёт его на хер, и говорит, что подумает об этом позже. Ну а кто бы сказал по-другому, когда шикарная задница искусно полирует член, который уже неделю ведёт себя так, словно облопался виагры.

Матрёшка не сводит с меня взгляда, а я не могу оторвать от неё своего. Мы словно воинственные джедаи, скрестившие световые мечи в поисках чистейшей энергии. В её кошачьих глазах огонь и разврат, и в данный момент я не хочу думать, в чём причина подобной метаморфозы. Может быть, она решила сделать из меня своего папика, а, может, просто хочет трахаться. Какая мне сейчас разница, когда чугунная гиря оттягивает трусы, а каждое её движение бёдрами лупит искрой по темени.

— Хочешь меня? — шепчет матрёшка, запуская коготки мне под футболку.

— Пиздец как хочу, — признаюсь, и руки сами тянутся, чтобы сжать её бёдра.

Какая же у неё шикарная задница, круглая и упругая, с идеальным прогибом в пояснице. Настоящий трамплин. И талия такая тонюсенькая, что я могу целиком обхватить её ладонями. Глотаю слюну вожделения, сгребаю её ягодицы и сдавливаю между собой. Матрёшка, как резиновая игрушка, на которой нажали нужную кнопку, издаёт хриплый стон. Самое, блядь, возбуждающее, что я слышал в жизни. Мозг окончательно дуреет и кубарем летит в кроличью нору, когда я толкаю матрёшку к члену и делаю движение бёдрами ей навстречу.

Она громко ахает и жмурит глаза, прикусив губу. Твою мать, мы же только начали, а у Гаса-младшего уже молоко убежало.

Сжимаю её пухлую губу, извлекая из жемчужного капкана, и даже не успеваю убрать пальцы, как влажный рот ловит их и втягивает в себя. Я ни хера не из тех слабаков, которые стонут во время секса, но сейчас шиплю и, чудом, не вою.

Матрёшка распахивает зелёные глазищи и щурится. До основания погружает указательный и средний пальцы в рот и щекочет языком между ними. А я, как свихнувшаяся кобра, управляемая дудкой факира, не могу оторвать от неё взгляда, пока матрёшка продолжает объезжать мой член и ублажает пальцы так умело, словно у неё во рту три языка.

Толкаю пальцы между её розовых губ, кайфуя от тёплой влажности. Спорю, она и там такая же. Дышу, как марафонец на сорок первом километре, пока отчаянно трахаю её рот, словно это поможет мне кончить.

— Нравится, матрёшка? — хриплю, не прекращая глубже задвигать пальцы ей в горло.

— Член мой ты тоже будешь так сосать?

Матрёшка хлопает ресницами в знак согласия и прикусывает подушечки пальцев острыми зубами.

И у меня срывает башню окончательно. Я готов повалить матрёшку на пол, разодрав к хренам её штаны и всё то, что там под ними есть, с камешками или без, и трахать, пока уставшие от её визгов и стонов соседи не вызовут полицию. Держусь только потому, что хочу растянуть этот момент подольше.

— Снимешь для меня свою майку, Сла-ва? — рычу, вытаскивая из её рта влажные пальцы. Это нужно прекратить, потому что кончать в штаны в моём почтенном возрасте стыдно.

Матрёшка обводит розовым язычком припухшие губы и устремляет на меня изумрудный с поволокой взгляд.

— Ты хочешь, Гас?

И снова это Гас...Гас, как же охеренно она это говорит.

— Повтори, — хриплю ей в губы.

Матрёшка наклоняется над моим ухом, укрывая нас копной своих волос, и стонет:

— Ты хочешь, Гас?

Мычу что-то нечленораздельное в ответ и как вампир, присасываюсь к её шее. Вкус её кожи, блядь, будто райский нектар, карамельный, как и цвет, скользит под моим языком словно шёлк.

Сла-ва слегка отстраняется и одним движением стягивает с себя майку. И я, забыв обо всём на свете, ошарашенно пялюсь на её обнажённую грудь. Как Корбен Даллас перед рыжеволосой Милой распахиваю рот, и в голове вертится восторженный рефрен «Само совершенство». Кому нужны силиконовые дойки, когда есть это? Два небольших идеальных полушария, высоких и тугих, с аккуратными бежево-розовыми сосками.

Сглатываю, и как хоббит к кольцу, тяну пальцы. Едва касаюсь напряжённой вершинки, матрёшка дёргается как от удара током. Закрывает глаза, откидывая назад голову, и стонет:

— Ещё.

— Ещё, Гас, — подсказываю ей, сжимая сосок пальцами.

— Ещё Гас, — эхом отзывается матрёшка и выгибает спину.

Чёрт, такая отзывчивая. Что же с ней будет, когда я буду долбиться внутри неё членом? Рычу, как оголтевшая псина, и обхватываю сосок ртом. Клубника и сливки — мой любимый десерт. Глажу его языком, вдавливаю внутрь и снова втягиваю в себя, чувствуя, как матрёшка танцует тверк на моём члене.

— Сколько парней у тебя было, Сла-ва? — бормочу ей в кожу. Какого хрена меня, вообще, это интересует? К чему вскрывать этот ящик Пандоры? Потому что мечтаю трахнуть её без резинки?

Уже хочу забрать свой вопрос обратно, когда русская стонет:

— Только один. Хочу, чтобы ты стал вторым.

Пиздец. Вот тебе и русская шлюха. Ей же двадцать три. Почти девственница. У тихони Ками в шесть раз больше. Но вот что меня настораживает — так это невероятное чувство восторга, подпирающее моё возбуждение. Я радуюсь, что у неё был только один? Какое мне, вообще, до этого дело? Я же трахнуть её хочу, в конце концов, а не в жёны взять.

Гоню от себя идиотские мысли и сливаюсь с её грудью во влажном французском поцелуе.

— Гас, я сейчас, — хнычет матрёшка, вонзаясь ногтями мне голову, и я снова едва не стону от кайфа. Хочу, блядь, хочу, чтобы она сделала мне больно, хочу носить на себе её отметины. Прижимаю ягодицы матрёшки к члену и начинаю трахать, как обезумевший, прямо через её дурацкое трико. Пусть кончит так, ей будет с чем сравнить позже.

Отрываюсь от груди матрёшки, чтобы посмотреть на выражение её лица, когда она приходит к финишу. И она не разочаровывает: щёки розовые, глаза закрыты, кусает губы и хрипит в сладкой судороге. Само, блядь, совершенство.