Своеволие философии

Таковы благие наставления нашей родительницы-природы. Я часто задумывался над тем, почему смерть на войне – все равно, касается ли это нас самих или кого-либо иного, – кажется нам несравненно менее страшной, чем у себя дома; в противном случае, армия состояла бы из одних плакс да врачей; и еще: почему, несмотря на то, что смерть везде и всюду все та же, крестьяне и люди низкого звания относятся к ней много проще, чем все остальные? Я полагаю, что тут дело в печальных лицах и устрашающей обстановке, среди которых мы ее видим и которые порождают в нас страх еще больший, чем сама смерть. Какая новая, совсем необычная картина: стоны и рыдания матери, жены, детей, растерянные и смущенные посетители, услуги многочисленной челяди, их заплаканные и бледные лица, комната, в которую не допускается дневной свет, зажженные свечи, врачи и священники у вашего изголовья! Короче говоря, вокруг нас ничего, кроме испуга и ужаса. Мы уже заживо облачены в саван и преданы погребению. Дети боятся своих новых приятелей, когда видят их в маске, – то же происходит и с нами. Нужно сорвать эту маску как с вещей, так, тем более, с человека, и когда она будет сорвана, мы обнаружим под ней ту же самую смерть, которую незадолго перед этим наш старый камердинер или служанка претерпели без всякого страха. Благостна смерть, не давшая времени для этих пышных приготовлений.

Фрэнсис Бэкон

Как-то раз Бэкон написал эссе, в котором размышлял о тяжелом уделе человека, облеченного высокой должностью. Всего через шесть лет ему самому досталась самая высокая должность во всем королевстве (нельзя сказать, чтобы он к этому не стремился).

В своих сочинениях Бэкон категорически высказывался против лихоимства. Ближе к концу жизни во взяточничестве обвинили его самого, и это положило конец его чиновничьей карьере (большинство современных историков считают, что обвинения были несправедливы, а все дело – политически сфабриковано).

Иногда иронические коллизии бэконовской биографии принимали по-настоящему зловещий вид. Долгое время ему покровительствовал граф Эссекс. Однажды Эссекса обвинили в заговоре против короны, а Бэкона назначили в комиссию по расследованию дела – правда, в то время эти двое уже не поддерживали отношений. По итогам расследования был вынесен обвинительный приговор и Эссекса обезглавили.

Иронией отмечена сама смерть Бэкона. В «Новом органоне», демонстрируя возможности своего метода, он блестяще проанализировал природу тепла, открыл связь между теплом и движением. Но для него самого это знание не стало силой: Бэкона убил холод.

Кто он был такой? Циничный политик, не избегавший сомнительных решений, когда они обещали карьерный рост? Лицемерный писатель, отстаивавший принципы, которых в собственных делах он не придерживался? Или, может быть, трагический персонаж, тайно страдавший от того, какие поступки ему порой приходилось совершать, занимаясь делами государства, совсем непохожего на то, которое он изобразил в своем утопическом творчестве? Трудно сказать наверняка. Однако после его смерти все коллизии его жизни постепенно отошли на второй план, заслоненные самым большим противоречием. Со временем его метод стал символом тех преобразований в истории западного мира, которые практически полностью уничтожили авторитет религии. Но это был метод, придуманный набожным христианином с единственной целью: помочь человечеству преодолеть последствия грехопадения и приблизить царство Божие. И это противоречие, пожалуй, трагическое.

Даниил Аронсон

О смерти 78

Люди страшатся смерти, как малые дети потемок; и как у детей этот врожденный страх усиливается сказками, так же точно и страх смерти. Конечно, мысль о смерти как каре за грехи и переходе в иной мир благочестива. Но боязнь ее как неизбежной дани природе есть слабость. Да и в благочестивые о ней размышления примешивается порой доля суетности и суеверия. В иных монашеских сочинениях о смертных муках нам напоминают, какова боль, ощущаемая человеком, если терзать хотя бы кончик пальца его, и каковы, следовательно, должны быть муки смерти, когда разрушается все тело. А между тем смерть зачастую менее мучительна, чем повреждение одного члена, ибо самые важные для жизни органы не есть самые чувствительные. “Pompa mortis magis terret quam mors ipsa 79 ” – слова эти заключают в себе и философскую и житейскую истину. Стоны, судороги, мертвенный лик, слезы друзей, траур, погребение и прочее – вот отчего смерть предстает ужасной.

78

Англ.: “Of Death”. Своим сочинениям, изданным в виде книг в 1597, 1612 и 1625, Фрэнсис Бэкон впервые в английской литературе дал название essays. Издавая эти сборники своих эссе, он каждый раз увеличивал их количество: последнее прижизненное издание включало 58 текстов, посвященных самым разным темам и понятиям. Эссе «О смерти», «О высокой должности» и «О мнимой мудрости» были впервые опубликованы во 2-м, вышедшем как самостоятельная книга издании эссе Бэкона в 1612 г. «Опыты и наставления нравственные и политические» (The Essays or Counsels civil and Moral. London. No. 2, 8, 20); впоследствии в несколько видоизмененном виде – в 3-м, расширенном издании 1625 г. (No. 2, 11, 26) и в латиноязычном, подготовленном или самим Бэконом, или под его руководством издании 1638 г. Данные эссе создавались после 1597 г., когда Бэкон впервые опубликовал подборку из 10-ти кратких эссе (Essayes. London) в одном томе с «Религиозными размышлениями» (Religious Meditations) и «Фигурами убеждения и разубеждения» (Place of Persuasion and Disuasion). Поскольку версия 1597 г. переиздавалась несколько раз без изменения состава эссе до ок. 1606 г., можно предположить, что до 1606 г. тексты «О смерти», «О высокой должности» и «О мнимой мудрости» не были еще окончательно завершены.

Некоторые исследователи рассматривают эссе Бэкона как форму автобиографии: работа над ними хронологически «накладывается» на период его максимальной жизненной и творческой активности, а каждая из последующих редакций расширяется как за счет осмысления нового жизненного опыта, так и за счет результатов научных и философских изысканий Бэкона. Первое издание 1597 г., опубликованное Бэконом в возрасте 36 лет, выстраивается тематически вокруг сюжетов, интересных в первую очередь студенту и молодому джентльмену в его частной жизни (начинается с эссе «О занятиях науками»). Лишь два последних текста в этом издании («О партиях» и «О переговорах») имеют отношение к политической деятельности, но они кратки и не завершены. В издании 1612 г. на первое место выходит «О религии» (в окончательной версии 1625 г. с измененным содержанием «О единой религии»), которая рассматривается с позиции государственного деятеля, как одна из животрепещущих политических тем современности. Издание 1625 г. тогда уже 64-летнего Бэкон начинает с рассуждений «Об истине» и «О смерти».

Подзаголовок 2-го издания свидетельствует о том, что Бэкон рассматривал свои эссе как советы практического и моралистического толка, сформулированные на основе прагматического анализа конкретных жизненных ситуаций и проблем. Рассуждения Бэкона трезвы и практичны, им чужда Монтеневская самоуглубленность и скептицизм; отдельные эссе во 2-м и 3-м изданиях по форме изложения больше напоминают научные трактаты. Два эссе – «О высокой должности» и «О смерти» тематически перекликаются с двумя эссе Монтеня («О стеснительности высокого положения» и «О том, что философствовать – это значит учиться умирать»).

Эссе «О смерти» публикуется в переводе З.Е. Александровой по изданию: Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1978. С. 356–357. (Философское наследие).

79

«Атрибуты смерти устрашают сильнее самой смерти» (Сенека. Письма, III, 3).

Заметьте, что нет в душе человека такой даже самой слабой страсти, которая не побеждала бы страха смерти; а значит, смерть не может быть столь уж страшным врагом, раз есть у человека целая рать, способная ее одолеть. Месть торжествует над смертью; любовь ее презирает; честь призывает ее; горе ищет в ней прибежища; страх предвосхищает ее. А когда убил себя император Отон, жалость – это слабейшее из чувств – многих побудила искать смерти из сочувствия императору и в знак верности. Сюда же Сенека прибавляет еще прихотливость и пресыщение: “Cogita quamdiu eadem feceris, mori velle non tantum fortis, aut miser, sed etiam fastidiosus potest” 80 .

80

«Подумай, как долго делал ты одно и то же; желать смерти может не только мужественный или несчастный, но также и пресытившийся» (см. Сенека. Письма, X, 1).

Ведь человек бывает готов умереть, не будучи ни храбрецом, ни несчастливцем, оттого только, что ему наскучит однообразие. Заметьте и то, как мало действует приближение смерти на сильных духом, ибо каждый из них до конца остается самим собой. Цезарь Август умер с любезностью на устах: “Livia, conjugii nostri memor, vive et vale!” 81 ; Тиберий – продолжая лукавить; как говорит Тацит: “Jam Tiberium vires, et corpus, non dissimulatio, deserebant” 82 ; Веспасиан – с шуткой, сидя на стульчаке: “Ut puto deus fio” 83 ; Гальба – с изречением, подставляя шею убийце: “Feri, si ex re sit populi Romani” 84 ; Септимий Север – впопыхах: «Adeste, si quid mihi restat agendum” 85 . И так далее.

81

«Ливия, помни, как жили мы вместе; живи и прощай!» (Светоний. Жизнь двенадцати Цезарей (Божественный Август, 99)).

82

«Уже Тиберия покидали телесные, покидали жизненные силы, но все еще не покидало притворство» (Тацит. Анналы, VI, 50).

83

«Кажется, я становлюсь богом» (Светоний. Жизнь двенадцати Цезарей (Божественный Веспасиан, 23)).

84

«Рази, если так нужно римскому народу» (Тацит. История, I, IU).

85

«Помогите, если мне еще остается что-либо сделать» (Дион 1Кассий. Римская история, LXXVI, 17).

Стоики, несомненно, уделяли смерти чрезмерно много внимания и пышными к ней приготовлениями делали ее еще более устрашающей. Мне же более по душе тот, “qui finem vitae extremum inter munera ponat naturae” 86 . Умереть столь же естественно, как и родиться; а для младенца второе, быть может, не менее болезненно, чем первое. Кто умирает за важным делом – подобен раненному в жарком бою, поначалу едва ощущающему боль. Поэтому, кто поглощен благими помыслами, тот поистине избавлен от мук смерти. Но всего слаще, поверьте, звучит гимн “Nunc dimittis” 87 , когда человек достиг достойной цели и оправдал ожидания. У смерти есть еще то, что она открывает врата доброй славы и унимает завистников: “Extinctus amabitur idem” 88 .

86

«Что почитает за дар природы предел своей жизни» (Ювенал. Сатиры, X, 358).

87

«Ныне отпускаешь» (Лук., 2, 29).

88

«И после смерти его будут любить» (ср.: Гораций. Послания, 11,1).

О высокой должности 89

Высокая должность делает человека слугой трех господ: слугой государя или государства, слугой людской молвы и слугой своего дела; он уже не хозяин ни себе, ни своим поступкам, ни своему времени. Не странно ль стремиться к власти ценой свободы или к власти над людьми ценой власти над собою? Возвышение стоит трудов; а там одни тяготы влекут за собой другие, тягчайшие; возвышение требует порой унижения, а честь достается бесчестьем. На высоком месте нелегко устоять, но нет и пути назад, кроме падения или по крайней мере заката – а это печальное зрелище: “Cum non sis, qui fueris, non esse, cur velis vivere” 90 . Нет, люди не в силах уйти на покой, когда хотели бы; не уходят они и тогда, когда следует; уединение всем нестерпимо, даже старости и немощам, которые надо бы укрывать в тени; так, старики вечно сидят на пороге, хотя и предают этим свои седины на посмеяние.

89

Англ.: “Of Great Place”. Эссе публикуется в переводе З.Е. Александровой по изданию: Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1978. С. 373–376. (Философское наследие).

90

«Так как ты уже не тот, что был, у тебя нет причин быть привязанным к жизни» (Цицерон. Письма к близким, VII, 3).

Высоким особам, чтобы считать себя счастливыми, необходимо справляться о мнении других, ибо сами они не могут чувствовать счастья. Им надо думать о себе то, что думают о них другие, кто охотно оказался бы на их месте, и тогда они счастливы или слывут таковыми. Но втайне они, быть может, иного мнения; ведь они первыми узнают о своих горестях и последними – о своих ошибках. И всегда высокие особы – чужие самим себе; в сутолоке дел им недосуг позаботиться о здоровье телесном или душевном: “Illi mors gravis incubat, qui notus nimis omnibus, ignotus moritur sibi” 91 . Высокая должность позволяет творить как добро, так и зло; в этом смысле она – проклятие, ибо, чтобы уберечься от зла, мало не хотеть его, надо еще и не мочь. Зато возможность делать добро есть подлинное и законное оправдание властолюбию, ибо добрые помыслы, конечно, угодны Богу, но людям от них не более проку, чем от сладостных снов, покуда помыслы не воплощены в дела; а это невозможно без высокого сана и власти, служащих удобной позицией. Заслуги и добрые дела есть цель наших трудов, а сознание таковых – венец нашего отдыха. Кто может, как господь Бог, созерцать свои творения, может и почить от трудов своих. “Et conversus deus, ut aspiceret opera, quae fecerunt manus suae, vidit quod omnia essent bona nimis” 92 – а там и отдохнул в день субботний.

91

«Смерть страшна, тяжела тому, кто, хорошо известный всем, сам до смерти не знал себя» (Сенека. Тиэст, 470–472).

92

«И обернулся бог, чтобы взглянуть на дела, которые совершили руки его, и увидел, что все это очень хорошо» (см.: Быт. 1:31).

В отправлении должности следуй лучшим образцам, ибо примеры стоят целого сборника прописей. А спустя немного, возьми за образец себя самого и со всей строгостью выясни, не лучше ли шло у тебя дело вначале. Не пренебрегай и примером тех, кто в той же должности выказал себя дурно – не для того, чтобы порочить их память и тем прибавлять себе заслуг, но чтобы знать, чего надлежит избегать. Итак, вводи улучшения без похвальбы и без поношения предшественников и прежних порядков; но возьми себе за правило не только следовать достойным примерам, а и самому создавать их. Возводи все установления к первооснове и старайся проследить, в чем и как подверглись они искажениям; но совета ищи и у старых времен и у новых: у старых заимствуй, что лучше, у новых – что пригоднее. По возможности будь последователен, дабы люди заранее знали, чего ожидать; но не будь чересчур самонадеян и своеволен и разъясняй свое поведение, если отступаешь от обычных своих правил. Блюди подобающие тебе права, но не взывай при этом к законам; лучше утвердиться в своем праве молча и de facto, нежели заявлять о нем громко и вызывающе. Блюди также права своих подчиненных и считай за большую честь руководить в главном, нежели вмешиваться во все. Привлекай помощников и советников и не гони за докучливость тех, кто осведомляет тебя, но, напротив, встречай их приветливо.