Свойство памяти

Поглаживая жесткую шерстку Лаврентия, Самоварова уставилась в окошко такси. Она наслаждалась минутами, особенно когда машина, идущая в крайнем правом ряду, останавливалась на светофоре, и Варвара Сергеевна, довольная, как ребенок, получала возможность разглядывать великий русский город и населяющий его ныне народ.

Однако когда они проезжали Арбатский мост, ее вдруг что-то нестерпимо кольнуло в самую душу.

В предыдущий раз она приехала в столицу в конце сентября девяносто третьего.В другой город иной страны. Самоварова, тогда еще старший лейтенант, оказалась в Москве в служебной командировке. В отделе уже не один месяц расследовали серию тяжких преступлений, и одна из ниточек вела в Москву. Задание казалось нехитрым – в тогдашнее отсутствие интернета ей нужно было оперативно посетить архив МВД и, получив там необходимые документы на имевших судимость подозреваемых, изучить их дела.

Дело о тройном убийстве в центре Санкт-Петербурга продвигалось с трудом, доказательная база провисала, а руководство особого, «интеллектуального» как его называли в городе отделения, где Никитин тогда еще был замом, страшно не любило висяков.

Сергей, несмотря на двоевластие в стране и, как следствие этого, неспокойную обстановку в столице, распорядился, чтобы она задержалась в городе на несколько дней. Он не верил в возможность гражданской войны и искренне считал, что в столице не допустят серьезных беспорядков.

Один бывший опер, с которым Никитин успел побеседовать по телефону, готов был встретиться с коллегой из Ленинграда – так по привычке все еще называли переименованный в 1991 году город – и сообщить подробности о потенциальных преступниках, гастролерах-рецидивистах, дела которых он когда-то вел.

Поселилась Варя в доме, находившемся в переулке напротив Белого дома. Произошло это по чистой случайности. Как-то вечером за пару дней до командировки к ним в отделение заехал хороший знакомец Никитина, овдовевший полковник, служивший в тот момент в Приднестровье.

Зажав под мышкой папку с делом, Варвара зашла к Никитину в кабинет, где мужчины уже вовсю гудели своими хорошо поставленными баритонами и стоя распивали молдавский коньяк. Успевший разгорячиться от выпитого полковник, узнав о ее поездке в Москву, не терпящим возражений тоном предложил остановиться в его пустующей квартире. С гостиницами в разворошенной с девяносто первого стране даже в столице было туго – многие закрывались; остальные были в те дни переполнены народными депутатами и прочими аппаратными служащими.

На вопрос Никитина, заданный шутливым тоном, – не будет ли небезопасным молодой сотруднице в одиночку находиться в сердце назревших в стране перемен, полковник отмахнулся: «У вас-то что, лучше? По всей стране дурдом».

Варе было неловко останавливаться в чужой квартире, но она, тогда еще глупенькая, охваченная грешной страстью к женатому начальнику, тешила себя надеждой, что и Сергей сможет следом вырваться в столицу на пару дней.В итоге Никитин не приехал: в этом не было рабочей необходимости, а служебные дела он всегда ставил выше личных.

Так в последние дни сентября девяносто третьего Варвара Сергеевна оказалась в гуще надвигающихся событий, впоследствии обозначенных историографами как «расстрел Белого Дома».

Москва, расстилавшаяся под окнами полковничьей квартиры, кишела демонстрациями. Вскоре к депутатам Верховного Совета, засевшим в Белом доме в знак протеста против противоправного роспуска высшего законодательного органа страны, добавились сторонники Руцкого и Хазбулатова, а сам дом окружили колючей проволокой и постами охраны подведомственные отчаянно рвущемуся к власти Ельцину спецслужбы – милиция и ОМОН.

На центральных улицах Москвы собирались тянувшие народ каждый на свою сторону ораторы. Вокруг творилось невообразимое – люди воодушевленно выкрикивали лозунги, за которые каких-то пару-тройку лет назад можно было получить большой тюремный срок.

Как гражданская единица, Варвара Сергеевна была на стороне тех, кто пытался страну сохранить, – на стороне законной власти, именовавшейся тогда Верховным Советом народных депутатов. Но их лидеры симпатий у нее не вызывали. А кипевшая и в ней, и вокруг молодая энергия рождала уверенность, что новое в лице Ельцина и его команды неизбежно одержит верх. Прежняя конструкция разрушилась в девяносто первом, и большинство тех, чьему мнению она доверяла, видели будущее России в необходимых радикальных переменах. Молодой майор Никитин до поры до времени поддерживал Ельцина.

Люди, уставшие как от советской бюрократии, так и от неопределенности и нищеты, обрушившихся на них с началом правления команды либералов, повсеместно бастовали, и очень часто (как и сама Варвара Сергеевна) сами не понимали, чего хотят. Одни и те же с утра могли выступать за Руцкого, а к вечеру уже склоняться к поддержке Ельцина.

В те хаотичные, безумные дни, даже в ведомственном архиве дежурный сотрудник мог в рабочие часы уйти на очередной митинг или выскочить на пару часиков в магазин за едой.

Наблюдаемое ежедневно из окна поначалу казалось Варе нереальным – сотни обывателей покинули дома и жгли у Белого дома костры, пели песни, шумели, кричали, гудели, стучали арматурой и строили баррикады. С балкона Белого дома выступали осажденные лидеры, а охранявшие их силовики, пропуская оппозиционеров за заграждение и обратно, запросто с ними курили и дружелюбно болтали.

Через пару дней Самоварова привыкла, что происходившее – не кино. Она мучительно подавляла в себе желание примкнуть к митингующим, ведь там, в шаговой доступности, крутил колесо истории вихрь перемен.

Бывший опер назначил встречу на третье октября. Ссылаясь на здоровье, попросил молодую коллегу из Ленинграда встретиться поближе к его дому. Нимало не смущаясь, подчеркнул, что в качестве благодарности она должна будет помочь ему дотащить до дома какие-то книги.

Договорились встретиться на станции метро «Октябрьская». Возрастной опер оказался бодрым и с виду вовсе не больным. В руках у него было две увесистых сумки.

– От матери перевожу. Она у меня в книжном до пенсии работала. Черт знает, что творится! А так хоть библиотеку на крайняк продам, – пояснил он, сообщив множество неуместных подробностей о своей личной жизни.

Пока поднимались по эскалатору, опер сетовал на происходящее в стране – гиперинфляция и девальвация, двоевластие и нелегитимность – в ту пору этими словами ловко жонглировал даже школьник. Из словесного потока коллеги Варе удалось лишь ухватить и без того очевидное – что «надвигается какая-то страшная жопа».

Сторонников и Ельцина, и Руцкого опер ненавидел одинаково, впрочем, и обратно в Советский Союз не хотел. Почти всех, начиная с бастующих шахтеров и заканчивая творческой интеллигенцией, называл «бандформированиями» и вел себя так, словно совершенно забыл, по какому поводу встретился с коллегой.