Священные камни и языческие храмы славян. Опыт эпиграфического исследования

Первым следствием данной главы является отрицание господствующего в современной российской (и не только в российской) науке взгляда на славянское, особенно восточнославянское язычество как на религию без храмов, а также на религию без какой-либо системы и без культа. Я не могу похвастать тем, что всю жизнь занимаюсь проблемой славянского язычества, хотя с 1996 года читаю в Государственной академии славянской культуры курс славянской мифологии; есть исследователи с гораздо большим стажем. Что же мешало им поднять этот, в общем-то лежащий на поверхности пласт данных? На мой взгляд, тут было несколько причин. Первая из них состоит в наличии более или менее установившейся традиции; она идет еще от Рюриковичей, которые боролись за власть с мощной оппозицией в виде жречества, и, победив, старались представить русское язычество чем-то немощным, хилым и убогим, не идущим ни в какое сравнение с христианством. Вторая причина — распространение христианства не только на Руси, но и во всей Европе; христианство оказалось конкурентом язычества уже в чисто духовной сфере и с удовольствием присоединилось как к очернению язычества (переведя не только языческих духов, но и даже богов в разряд “нечистой силы”), так и в сочинение мифов насчет его ущербности и неполноценности. На эту традицию наложился отпечаток ранней академической историографии России, связанной с именами Миллера, Байера и Шлёцера, которые считали Россию страной отсталой и варварской, в которой априори не может быть ничего путного; стало быть, если славянское язычество кое-где в Х веке и существовало, то только у западных славян, которых посещали немецкие епископы или хронисты (Титмар Мерзебургский, Адам Бременский, Гельмольд). А коль скоро просвещенные немцы не посетили ущербных восточных славян, стало быть у последних ничего такого просто не было. Не могло быть у славян и оригинальной письменности, поэтому все попытки моих предшественников-эпиграфистов показать наличие самобытного славянского письма на Руси воспринималось учеными из академических институтов как чистая фантазия, хотя фантастическим является как раз чтение ими смешанных кирилловско-руничных текстов как чисто кирилловских или иноязычных (например, исландских, — это на Руси-то!). Мои многочисленные попытки демонстрации этого славянского письма натыкаются на глухую стену непонимания: раз об этом не говорил ни Шафарик, ни Срезневский (а Любор Нидерле писал открытым текстом, что у славян до Кирилла никакого собственного письма не было), стало быть, его и не было. Иными словами, как в известном анекдоте из серии “физики шутят”: если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов. Но раз не было никакой оригинальной славянской письменности, стало быть, надо читать либо всякого рода церковные поучения против язычества (но это уже сделали в начале ХХ века Аничков и Гальковский), либо искать свидетельства заезжих иностранцев (германцев, шведов, арабов, персов, армян и т.д.). Этим, собственно говоря, и занимается академическая наука. А поскольку данное поле уже почти все перепахано, новые знания прирастают в час по чайной ложке, то есть за столетие удается продвинутся всего на десяток новых фраз. Но зато такого рода откровения вне конкуренции: шведский, исландский, арабский, персидский или армянский языки у нас не относятся к числу распространенных, так что критику работ одного исследователя может провести другой исследователь лет, скажем, через пятьдесят, когда уйдет в мир иной не только сам “корифей”, но и его ученики. Но зато какая великолепная демонстрация учености! Скажем, Б.А.Рыбаков не владел средневековым персидским или арабским языками, но с удовольствием цитирует “Худуд ал-Алем” и сравнивает строки Ибн-Хордадбеха со строками Ибн ал-Факиха. И он был весьма удивлен, когда я ему показал нашу родную, славяно-русскую руницу. Но он-то хотя бы проявил интерес, что показывает несомненную широту мышления этого выдающегося историка-слависта. Другие же (при этом именно эпиграфисты!) настолько при выкли видеть в непонятных начертаниях знаков на древностях Руси иностранный импорт или “подражание иностранному” (скандинавам, арабам), что абсолютно неготовы видеть в этих изгибах начерки собственного славяно-русского письма. И потому многочисленные надписи на гравюрах, на самих храмах, на земле вокруг них и на их территории, которые я продемонстрировал в данной главе, являются для них тайной за семью печатями. Однако свое невежество в знании именно русской письменности они выдают ... за строгость академической науки! Да ведь это анекдот! Как бы сказали в таком случае современные средства массовой информации, они используют свой “административный ресурс” — их принадлежность к НИИ системы Российской академии наук. Как будто само звание “ведущего научного сотрудника” дает им право прикрывать собственное незнание и непонимание “позицией академической науки”. Наука как раз призывает считаться с фактами и относиться к ним беспристрастно, и в первую очередь такое требование предъявляется именно к академической науке; на деле же мы видим отстаивание архаических убеждений, сложившихся много веков назад в иной политической, идеологической и научной обстановке. Ignoratio non argumentum est (“незнание — не аргумент”) — гласит одно из популярных латинских изречений.

Так что в данной главе был развеян миф, сложившийся в академической науке о славянской мифологии о том, что у славян не было ни храмов, ни какой-либо устоявшейся иерархии богов, и что в лучшем случае существовала местная, локальная система культов. Славянская мифология и сложившаяся на ее основе религия оказались первой устойчивой и организованной системой мировой религии на пространствах Евразии, но либо в предшествующий период, либо в позднем средневековье, существуя параллельно с ранним христианством Руси, тогда как язычество великокняжеского периода в виде так называемого “пантеона Владимира” действительно представляло собой нечто более рыхлое, искусственное и подорванное постоянным натиском на жречество со стороны первых Рюриковичей. Закончилось это государственным принятием христианства в Х веке, хотя само язычество развивалось вплоть до XIII века, начало сдавать свои позиции только в XIV веке и подверглось окончательному разгрому дишь с реформой Никона в XVII веке. И строительство языческих храмов (пусть в меньшем числе и только на окраинах Руси) продолжалось вплоть до реформы Никона. То есть язычество существовало очень долго и до, и после крещения Руси.

Надеюсь, что данным новым материалом я смог также продемонстрировать большие возможности применения эпиграфического подхода к анализу чертежей, гравюр, фотографий деталей храмовых построек и к дешифровке аэрофотоснимков и просто фотографий участков земли под храмами, а также фотографий погребальных надгробий. Чтение надписей, нанесенных руницей и кириллицей, не только расширили диапазон применения эпиграфического метода, который прежде к такого рода объектам не применялся, но и показал, что не только руница, применявшаяся на Руси с палеолита, но и кириллица великолепно читается как на храмах раннего средневековья (за несколько веков до Кирилла), так и начертежах и гравюрах Римского периода (поздняя античность). Но самое поразительное — это кириллица Стоунхенджа и Аркаима, а это уже энеолит, 4000 лет до Кирилла!

ЛИКИ СЛАВЯНСКИХ БОГОВ

В данной, заключительной главе этой книги, я возвращаюсь к исследованию священных камней, но уже с другой целью. Теперь, когда стало ясным, зачем и в каком порядке камни находятся в славянских языческих храмах, возникает другой вопрос: а как эти камни становятся ликами? Как выглядят славянские боги? Ведь в любых словарях и даже энциклопедиях славянской мифологии мы можем видеть лики только второстепенных и притом западнославянских божеств. А как выглядели восточнославянские божества, например, актуальные для великокняжеского периода Перун и Велес, именами которых клялись средневековые русичи? Красивую картинку Перуна можно встретить в популярном “Словаре славянской мифологии”, рис. 2531. Усатый и бородатый мужчина лет пятидесяти, перед которым горит неугасимый огонь в кубке, слегка дотрагивается до странного вида зигзагообразной проволоки со стрелой на конце, горящей вроде электролампы. Но таков ли был подлинный лик Перуна?

Рис. 255

Лик Перуна (художница Надежда Антипова)

Перед нами современный художественный новодел. Сделан он профессионально, красиво, но — интересно, как бы прореагировал современный христианин, если бы ему вместо иконы Владимирсокой Божьей Матери та же художница Надежда Антипова преподнесла бы свое видение этого образа, и нарисовала бы современную красивую молодую женщину с грудным младенцем, еще не держащим головку, которая, лысенькая и в чепце, лежит на ладоне матери? Пожалуй, православный христианин подверг бы такую подмену благородному негодованию и был бы прав, ибо сила лика не в его внешнем сходстве с оригиналом, и даже не в правдоподобии, которое всегда весьма относительно, а в силе его сакрального воздействия, которое зависит от качества материала, от силы духа писавшего его иконописца и от степени намоленности самой иконы. Конечно, сейчас нет тех язычников, которые подвергли бы аналогичной критике новодел лика Перуна, а я в данном случае тоже не язычник, а культуролог, но именно с этих позиций считаю, что следует анализировать подлинные памятники язычества, а не создавать их вместо него. Ведь как мы только что выяснили, славянское и прежде всего русское язычество — это не нециональная религия в своей основе, и даже не общеславянская, а общеевразийская. Поэтому надлежит исследовать то, что известно о языческих ликах.

И вот тут мы сталкиваемся с поистине удивительным фактом: за более чем два века изучения славянской мифологии, в том числе и в академических НИИ (например, в Институте археологии, Институте материальной культуры, Институте славяноведения и т.д.), несмотря на то, что изображений славянских богов известно более десятка, мы до сих пор не знаем, кто есть кто. То есть лики есть, а атрибуции нет. То есть начальная атрибуция есть, но какая-то странная, типа “изображение бородатого мужчины”. Предсталяю себе, как вознегодовал бы христианин, если бы современный искусствовед, описывая православный храм, заявил нечто вроде такого: на серии плохо выполненных изображений в неестественных ракурсах и позах, с отсутствием знания перспективы и полутонов, можно видеть ряд микроцефалов, то есть людей с патологически мелкими черепами, неестественно крупными и выделенными косметикой глазами, патологически тонким носом и тонкими губами — это все какие-то бородатые люди от среднего до пожилого возраста со скорбными лицами. Можно ли было бы в такой, хотя и реалистической, но грубой и обидной для чувств верующего манере описывать Святого Николая, Спасителя и самого Бога-Отца? К счастью, по отношению к христианству искусствоведы ведут себя весьма корректно. Этого же правила придерживаются и археологи, откапывая или обнаруживая в руинах храмов иконы. Но по отношению к язычеству тон принят иной, здесь почему-то допустимо не узнавать славянских богов в лицо, путать их с домовыми, лешими и т.д. Пренебрежение позднего христианства к язычеству почему-то распространилось и на науку. В дальнейшем изложении я постараюсь показать примеры этого.

Но есть и другая причина подобного отношения — простое незнание. Я не буду употреблять термин “невежество”, это было бы неуважительно по отношению к коллегам, но в громадном большинстве случаев (честно говоря, во всех случаях, я еще не видел исключения, но все же хотя бы теоретически оставляю лазейку для того, чтобы оправдать коллег) лики богов подписывались, причем в ряде случаев кириллицей. Как мы уже видели на камнях, эти надписи намеренно писались многократно, разной величины и на различных частях камня, чтобы можно было читать с разных расстояний и в разных ракурсах. Возможно, что археологи эти надписи замечали, но, судя по прорисям или фотографиям, все эти надписи сознательно изымали из рисунков или давали фотографии такого малого размера или с таким плохим разрешением, что прочитать на них что-либо было действительно невозможно. Конечно, скорее всего перед нами досадное недоразумение, однако оно выглядит все-таки как намеренная тенденция. Ведь при больших и детальных фотографиях надписи бросались бы в глаза, и кое-какие из них можно было бы прочитать, а тогда надо было бы отказаться от многих устоявшихся положений — и о том, что у славян до Кирилла не было письменности, и о том, что культы славянских богов вторичны, и славяне готовы молиться на литовские, немецкие и даже индийские идолы.

Правда, все эти проблемы будут обсуждены чуть позже. Пока же постараемся рассмотреть более простые вопросы — чем лежачие валуны или лежени отличаются от стоячих камней или ликов, и нет ли между ними промежуточных форм. По крайней мере два лика в виде пластин мы уже рассмотрели в первой главе — это был Рогволодов камень, а также дорожный указатель из Твери. Еще один такой же плоский камень в виде пластины с “печатью Макоши” (“вавилоном”) из Болгарии был рассмотрен нами во второй главе. Но кроме того, что они плоские, никакой особой их специфики мы не заметили.

Если переходить к общим рассуждениям, то многие животные, поднимающиеся на задние конечности, а тем более люди, имеют вертикальное положение. Следовательно, лики должны иметь вертикальную форму. Но этого, конечно, явно недостаточно. Если говорить о несакральной, профанной стороне дела, то лики должны также иметь какие-то иные отличия; например, как мы видели, форму плиты. Но, возможно, что это морфологическое отличие должно быть какого-то иного рода, например, особо выдающийяся вперед или вверх участок камня или, напротив, какая-то яма, или даже сквозное отверстие. Возможно и отличие за счет каких-то отпечатков стоп человека или животных, или за счет изображений, в том числе и абстрактных. Возможно, что данный камень из года в год перемещается. Короче говоря, он должен быть каким-то особенным. С сакральной же стороны, он должен давать человеку свою энергию, либо мягко и нежно, как мать — и тогда это лик Макоши (лечащий, успокаивающий, дающий знания); либо много и сразу, словно наказывая — и тогда это лик Перуна. Иными словами, лики должны с одной стороны, быть такими же священными камнями, как и обычные валуны, тогда как с другой стороны, быть чем-то похожими на людей — отдаленно напоминать или их тело, или голову, или уродства, хотя бы сто-нибудь. И, вероятно, наряду со стоячими позами должны встречаться и позы силячие — все как у людей. Теперь посмотрим, так ли это.

Переход от лежней к ликам

В данном разделе попытаемся рассмотреть промежуточные формы между лежачими валунами и валунами стоячими. Такие наверняка должны найтись; по-прежнему будем обращаться к наблюдениям краеведов, туристов и “охотников за камнями”.

Лежачий лик. Прежде всего необходимо убедиться, что лики всегда имеют вертикальную форму. Нет ли среди них лежачих? Ответ, притом довольно простой, напрашивается сам собой: если лик повален, то он, естественно, будет лежачим. А не может ли быть лика лежачего не потому, что он повален, а потому, что он так задуман? Вероятно, теоретически возможно допустить и такое положение. Тогда суть лика будет уже не только и не столько в его ориентации в пространстве, сколько в двух других свойствах: он должен нести следы человеческой обработки (чем и будет отличаться от природного валуна), и должен быть посвящен определенному богу. Но тогда он практически ничем не будет отличаться от такого же лежачего камня. Полагаю, что единственным отличием будет нахождение на нем слова ЛИКЪ. Иными словами, наличие жреческой атрибуции этого камня как лика божества. Жрецам было виднее — степень их вхождения в тонкий мир была выше, чем современных ученых.

В качестве примера я хочу рассмотреть камень из московского Строгино. Описал его Лаймутис Василевичюс из Вильнюса. Вот его текст: В Москве, в новом микрорайоне Строгино, на Таллинской улице у дома № 13 а лежит гранитный валун. По бокам его рассыпаны ямочки, как бы вдавленные пальцем на глубину 3-5 мм, диаметром до 1 см. На первый взгляд ямочки расположены хаотично, хотя нетрудно выделить цепочки и треугольные группы. Об этой находке, сделанной мною в один из приездов в Москву, я сообщил в Центр археологических исследований господину В. Пирогову. Неподалеку находится Щукинская неолитическая стоянка. Можем смело полагать, что на этом месте берег Москвы был заселен уже в очень далекие времена. В западной научной литературе такие камни с ямочками, называемые der Schalenstein (нем.), упоминаются довольно часто и вызывают интерес как памятники трехтысячелетней давности. Своим рассказом я надеюсь обратить внимание любителей истории на интересную находку с целью сохранения уникального исторического камня в Москве. На сегодняшний день найдено и зарегистрировано немало таких камней. В Литве их известно 32; в Латвии археологом Ю.В. Уртанс описано 7. В Эстонии же их плиты с ямочками не раз описывались в работах, посвященных культурам неолита и бронзового века. Условия и причины появления камней с ямочками на восточных берегах Балтийского моря выяснены не до конца. В Эстонии и Северной Латвии первого тысячелетия до Р.Х. — время, которым датируются такого рода памятники, — это время курганных насыпей с каменными конструкциями (захоронения из каменных плит, каменных венков). Камни с ямочками в Литве по археологическим данным также относят к позднему бронзовому-раннему железному векам. Камни с ямочками внешне весьма разнообразны — ничем не выделяющиеся валуны, иногда плоские камни. Чаще всего такие камни находятся на берегах рек, ручейков, в их долинах. Ямочки бывают расположены на их верхних и боковых сторонах, а количество ямочек меняется от первых единиц до 89 на Палекю камне... Профессор Р. Матулис полагает, что ямочки высверливались в камне деревянной палочкой, вращаемой в углубленях, заполненных песком и водой. Часто люди считают ямочки следами, которые оставиил Черт (Вяльнас). Сохранившийся фрагмент мифа, описанный профессором П. Дундулене, повествует о Крумине, у которой была редкой красоты дочь Ния (Ниёле). Нию, срывающую по весне первый цветок, похищает Пиколис. Мать, разыскивая дочь, обнаруживает камень, на котором пальцем Праамжюса (Деваса) записана судьба ее дочери, Нии. Этот камень находится между истоками двух рек, наземной и подземной. Существует также связь камней с ямочками с представлении о мире мертвых и их посмертном бытии. П. Тарасенко указывает, что такие камни считались местом пребывания души предка, где ямочки служили своего рода окошками, через которые душа предка могла наблюдать за нами. Ямочки также служили для жертвоприношений и колдовства. Особый интерес к этим камням в старину проявляли беременные женщины или женщины, желающие иметь детей. Причины этого уже забыты. Расположение ямочек на камнях иногда соответствует расположению звезд на небесном своде, что не противоречит мифологическим представлениям о связи звезд с жизнью и смертью: родился человек — зажглась звездочка, умер — звезда упала. Й. Вайшкунас, изучавший Друкшю камень в Белоруссии, сравнивает расположение ямочек на этом камне с созвездием Кассиопеи и единственной видимой невооруженным взглядом галактикой М31. Перенесенная на камень звездная карта точно совпадает с рисунком ямочек. Камень с ямочками на Таллинской площади в Москве является одним из самых восточных исторических памятников такого рода. Загадка камней с ямочками ждет своих исследователей 2. Редактор А. Платов отмечает, что в русской литературе такого типа камни называются чашечниками и что в России они пока изучены недостаточно, хотя и известны. В данном случае слово “чашечник” к камню не подходит, ибо диаметр отверстий в нем всего до 1 см (копеечная монетка), и расположены эти отверстия по периметру примерно на экваторе камня, так что никакая жидкость в этих отверстиях удержаться бы не могла, а отверстия не могли бы играть роль чашек. Замечу также, что немецкое слово die Schale означает кожицу, кожуру, так что Schalenstein — камень “с кожицей”, я бы даже сказал “с апельсиновой корочкой”, а вовсе не “чашечник” (к большому сожалению, А. Платов часто делает не только терминологические, но и лингвистические ошибки; в данном случае он зачем-то предложил английское написание первого звука слова, и у него получилось удивительно слово Shalenstein — на с. 201 цитированного текста). В качестве известных камней-чашечников он предлагает то, что описано в его статье “Волшебные камни земли Вантит” (в вып. 2 его альманаха) — но там речь идет о Куликовом поле, о камне реки Смолка, о Камне-Алатыре и Цыган-камне, ни один из которых не является ни камнем “с корочкой”, ни ”чашечником”. Разве что на Камне-алатыре имеется “площадка ровная, с углублением в середине, напоминающая ровную чашу”. К сожалению, на рисунке видно что-то вроде большой лохани, что весьма трудно аттестовать как чашу. Лишь в статье А. Перепелицына, на которую ссылается А. Платов (вып. 3) действительно есть камень-чашечник, но вовсе не камень “с корочкой”. Так что в данном случае, в статье Л. Василевичюса, речь идет о действительно новом типе камня. При этом в списке литературы дано несколько иное название, “камни с ямочками”3. Чувствуется, что в Литве имеется интерес к культовым камням4.