Святая Русь - Князь Василько

Застыли девушки, застыл и князь истуканом. Он во все глаза смотрел на красавицу, и у него учащенно забилось сердце.

– Кто ты?
– не свойственным ему осекшимся голосом, наконец, спросил он.

– Олеся, - тихо отозвалась девушка.

– Олеся?.. Так вот кто ты. Слышал о тебе.

– Беда у меня, князь.

Владимир хотел еще что-то расспросить, но его остановили печальные, страдальческие глаза.

– Ну, хорошо, я подумаю о твоей беде.

Владимир вышел из сеней, а девушки потянулись в рукодельную горницу.

С той минуты лицо Олеси не выходило у князя из головы. Не прошло и дня, как ему вновь захотелось встретиться с этой необыкновенной красавицей. Но, как и где? В свои покои, куда вхожа Гордислава, ее не позовешь, да и в хоромы Чертка везти негоже: разговоры пойдут по всему Угличу.

И вновь ему пришел на помощь его верный и ближний боярин, хотя тот, помогая князю, ставил перед собой определенную цель. Нет, не корыстную, а благовидную. Намедни он узнал, что Владимир собирается погостить к своему брату Васильку. Обычно, он отлучался на три-четыре недели и всегда оставлял Углич на его, воеводу Чертка. Но так было до женитьбы Владимира. Ныне же появилась княгиня Гордислава, и она непременно захочет единовластно повелевать городом во время отсутствия супруга. Но эта самодурка может таких дров наломать, что и всем Угличем не расхлебаешь. Надо уговорить Владимира Константиныча, дабы он собрал Боярскую думу и дружину, пригласил на совет княгиню и твердо объявил, что город остается на воеводу Чертка. Решение князя сразу же возвысит его не только среди дружины, но и среди всех угличан. Довольно Владимиру потакать Гордиславе.

Но допрежь боярин поговорил с князем о юной бежанке:

– Прости, князь, может, что не так… но я увез Олесю из Углича.

– Куда?
– порывисто спросил Владимир.

– В свой охотничий терем. Там ей будет повадней.

– Добром или силой увез?
– нахмурился князь.

– Допрежь супротивничала: зачем да куда? Но затем успокоилась. Я ей сказал, что так повелел князь, кой пообещал, что избавит ее от беды. Она даже обрадовалась.

– Молодец, боярин. Хитро придумал.

– Всегда рад тебе услужить, Владимир Константиныч.

* * *

Владимир прибыл в охотничий терем Протаса Чертка после полудня. Спешился у нарядного высокого крыльца, кинул повод подбежавшему гридню.

– Все ли слава Богу?

– Всё спокойно, князь.

Владимир взошел на крыльцо, огляделся. Он никогда еще не бывал в охотничьем угодье боярина. И впрямь прекрасное место: изукрашенный причудливой резьбой терем стоит близ тихого небольшого озерца, окаймленного зеленоглавым, светлым бором. Воздух хрустально-чистый, живительный. Благодать!

Протас Черток норовил сопровождать князя: мало ли потребуется какая помощь. Но Владимир наотрез отказался:

– Дело тут собинное, боярин. Обойдусь без нянек. Пусть лишь твой человек дорогу покажет.

Владимир не спешил уходить с крыльца. Сейчас он был явно взволнован, никогда еще не был он таким возбужденным. Почему эта девушка так будоражит его сердце? Что это с ним? Он даже не решается войти в терем. Но когда робость приходит - победа уходит. Он же всесильный князь! Смелей, Владимир! Девушка его давно ждет, а он присмирел, как овца под рогатиной.

Перед светелкой князя встретила миловидная служанка.

– Всё ли готово?

– Да, князь, - с поясным поклоном ответила служанка.

– И столы накрыты?

– А как же, князь? И яства добрые и лучшие вина заморские.

– Добро. Коль понадобишься, жди у дверей.

Владимир решительно вошел в светелку и тотчас увидел девушку, стоящую подле оконца. На ней было алое парчовое платье, расписанное золотной вышивкой и жемчугами, на шее - ожерелье сканого серебра, в мочках ушей - сверкающие золотые сережки с драгоценными камушками; на ногах - алые сафьяновые сапожки с серебряными кистями.

Постарался боярин Черток. Это по его приказу облачили в богатые наряды Олесю. Она же не хотела:

– Мне и в своем сарафане хорошо, не хочу наряжаться.

Но Черток и слушать ничего не хотел:

– Негоже так, девица. Сам князь к тебе пожалует. Ты ж не простолюдинка, а дочь именитого ростовского купца.

Олеся неохотно согласилась.

– А где плат или кика?⁹⁷– спросила она служанку, помогавшую ей облачаться.

– Боярин не велел покрывать твои волосы. Будешь в жемчужном налобнике.

– Но то ж грех!
– запротестовала Олеся.
– Я - замужняя женщина.

– О том ничего не ведаю. Таков боярский приказ…

Вот и предстала Олеся перед князем в полной своей красе, да такой, что вновь повергли Владимира в изумление. Великолепный наряд, со вкусом подобранные украшения и роскошные волосы превращали Олесю в девушку неземной красоты. И вновь князь растерянно застыл, куда только девалась его решительность. Он не мог отвести от Олеси глаз, коя робко стояла у окна.

– Здравствуй, Олеся.

– И тебе доброго здоровья, князь.

И вновь тягостное молчанье.

«Нет, надо было с собой боярина взять, а то буду стоять столбом», - подумалось князю.

С большим трудом, преодолев смущение, Владимир пригласил девушку к столу.

– Откушай, Олеся.

– Спасибо, князь, но я не голодна.

– И всё же я прошу тебя. Глянь, какие вкусные яства.

– Прости, князь, но я, в самом деле, неголодна.

Владимир подсел к столу и вновь пригласил Олесю:

– И всё же не откажи князю, хоть что-нибудь да откушай.

Олеся повиновалась, ведая, что отказаться от приглашения потрапезовать, исходящего даже от простолюдина - осрамить и хозяина и его дом. Она села за стол, покрытой чистой льняной скатертью. И чего только на нем не было! Всякие яства чудесные, меды сладкие, душистые вина заморские, ромейские сладости, фрукты - и всё это на золотых и серебряных подносах и блюдах, в кубках и чарках, ендовах и братинах, жбанах и корчагах… От яств, питий и пряностей глаз не отведешь!

Владимир поднимал крышку того или иного блюда и предлагал:

– Может, жареного лебедя или осетринки, или кусочек мяса под чабером? Всё сочно, духовито, с пылу - жару, само в рот просится. Я, извини, ладушка, с дороги проголодался, откушаю и тебе советую. Ну, хоть самую малость.

– Откушаю, князь, - всё также тихо и робко молвила Олеся, и потянулась за румяным яблочком.

– Да разве с этого пир начинают?
– улыбнулся Владимир.
– Вот ты глянь на меня, - и князь принялся за сочный, поджаристый кусок мяса, запивая его хмельным медом.