Святилище
Шрифт:
– Давайте, давайте. Юджин угощает. Платить ничего не надо. Подходите и пейте. Лучшего парня, чем он, на свете не было.
Люди пили, отходили, их место занимали другие с протянутыми чашками. Время от времени появлялся официант с фруктами и льдом и опускал их в чашу; Юджин доставал из чемодана под столом новые бутылки и выливал туда же; затем, отирая рукавом пот, возобновлял хозяйским тоном свой хриплый монолог.
– Давайте, давайте. Юджин угощает всех. Я просто-напросто бутлегер, но лучшего друга, чем я, у него не было. Подходите, пейте. Этого добра еще хватит.
Из танцевального зала послышались
– Пусть исполнят что-нибудь джазовое, - предложил тот, что был с владельцем.
– Никто так не любил танцевать, как Рыжий.
– Нет-нет, - возразил владелец.
– Юджин накачал всех дармовой выпивкой, они бросятся танцевать. Это будет неприлично.
– А что, если "Голубой Дунай"?
– спросил руководитель.
– Нет-нет, никаких блюзов, - сказал владелец.
– В этом гробу лежат останки.
– Это не блюз, - сказал руководитель.
– А что же?
– спросил другой.
– Вальс. Штрауса.
– Иностранца?
– сказал второй.
– Черта с два. Рыжий был американцем. Насчет вас не знаю, но он был. Неужели не знаете ничего американского? Играйте "Я не могу дать тебе ничего, кроме любви". Ему нравилась эта вещь.
– А они все кинутся танцевать?
– сказал владелец. Взглянул в сторону столов, где уже раздавались пронзительные женские голоса.
– Начните лучше с "Ближе, мой Бог, к Тебе", - сказал он, - и отрезвите их чуть-чуть. Я говорил Юджину, что рискованно так рано подавать пунш. У меня было предложение повременить, пока не тронемся в путь. Но можно было догадаться, что кому-то потребуется превратить похороны в карнавал. Начните торжественно и продолжайте в том же духе, пока я не подам знак.
– Рыжему это не понравилось бы, - сказал второй.
– И ты это знаешь.
– Тогда пусть отправлялся бы в другое место, - сказал владелец.
– Я просто оказываю услугу. У меня не похоронная контора.
Оркестр заиграл "Ближе, мой Бог, к Тебе". Публика утихла. В дверь вошла, пошатываясь, женщина в красном платье.
– Ого, - сказала она.
– Прощание с Рыжим. Он будет в аду раньше, чем я доберусь до Литтл-Рока.
– Ш-шш, - пронеслось по залу. Женщина плюхнулась на стул. К двери подошел Юджин и стоял, пока музыка не стихла.
Давайте, люди, - завопил он, раскинув руки широким, щедрым жестом, идите, пейте! Юджин угощает. Чтобы через десять минут не осталось здесь ни единой сухой глотки, ни единого сухого глаза!
Сидящие сзади потянулись к двери. Владелец подскочил и замахал руками оркестрантам. Корнетист поднялся и заиграл "В Твоем раю", но толпа из задней части зала продолжала утекать в дверь, возле которой размахивал руками Юджин. Две пожилые женщины в шляпках с цветами тихо плакали.
Все толпились и шумели вокруг иссякающей чаши. Из танцевального зала доносилась звучная игра кларнета. Двое грязных молодых людей с монотонными выкриками "Дорогу. Дорогу" протолкались к столу. Открыв чемоданы, они стали выставлять на стол бутылки, а Юджин, уже откровенно плачущий, откупоривал их и выливал в чашу.
– Подходите, пейте. Будь Рыжий мне даже сыном, я не мог бы
любить его больше, - хрипло кричал он, возя рукавом по лицу.К столу протиснулся официант с миской льда и фруктов и стал высыпать их в чашу.
– Что ты делаешь, черт возьми?
– напустился на него Юджин.
– На кой здесь эта дрянь! А ну, пошел отсюда.
– Ры-ы-ыжий!
– орали все, сжимая стаканы, а Юджин, выбив из рук официанта миску с фруктами, снова принялся лить виски в чашу, расплескивая его на руки и в протянутые стаканы. Оба парня лихорадочно откупоривали бутылки.
В дверях, словно бы занесенный медными звуками музыки, появился обеспокоенный владелец и замахал руками.
– Послушайте, - крикнул он, - давайте кончать музыкальную программу. Она стоит нам денег.
– Ну и черт с ним, - закричали в ответ.
– Чьих денег?
– Кому какое дело?
– Чьих денег?
– Кто там жадничает? Я заплачу. Клянусь Богом, я оплачу ему двое похорон.
– Люди! Люди!
– кричал владелец.
– Понимаете, что в этом зале останки?
– Чьих денег?
– Остатки?
– возмутился Юджин.
– Остатки?
– повторил он прерывающимся голосом.
– Кто-то хочет оскорбить меня...
– Ему жаль денег Рыжего.
– Кому?
– Джо, дешевому сукину сыну.
– Раз так, давайте перенесем похороны. Это не единственное заведение в городе.
– Перенесем Джо.
– Уложим этого сукина сына в гроб. Пусть будет двое похорон.
– Остатки? Остатки? Кто-то хочет...
– Уложим сукина сына в гроб!
– пронзительно завопила женщина в красном. Все бросились к двери, где стоял, размахивая руками, владелец, сквозь рев толпы раздался его пронзительный вопль, он повернулся и побежал.
В главном зале пел приглашенный из варьете мужской квартет. Певцы слаженно выводили колыбельную песню "Мой сыночек". Все сидящие пожилые женщины плакали. Официанты принесли им пунша, и они, плача, держали стаканы в пухлых, с кольцами, руках.
Оркестр заиграл снова. Женщина в красном, пошатываясь, вошла в зал.
– А ну, Джо, - заорала она, - открывай игру! Убери к черту этого жмурика и открывай игру!
Какой-то мужчина попытался ее урезонить; она обрушила на него взрыв непристойной брани, потом подошла к покрытому черным крепом столу и швырнула на пол венок. Владелец, сопровождаемый вышибалой, бросился к ней. Схватил, когда она поднимала другой. Тот, кто пытался урезонить ее, вмешался, женщина пронзительно выругалась и, не разбирая, стала колотить их обоих венком. Вышибала схватил мужчину за руку; тот вырвался, бросился на вышибалу и, опрокинутый ударом кулака, отлетел на середину зала. Вмешались еще трое мужчин. Упавший поднялся, и все они вчетвером бросились на вышибалу.
Вышибала сбил первого с ног, увернулся и с невероятным проворством выскочил в главный зал. Там играл оркестр. Его тут же заглушило внезапное столпотворение, треск стульев и крики. Вышибала обернулся и встретил натиск четверых мужчин. Они сцепились; еще один отлетел и проехал на спине по полу; вышибала отскочил. Затем повернулся и бросился на них; завертясь, они отлетели к гробу и ударились о него. Оркестр перестал играть, музыканты с инструментами взобрались на стулья. Венки разлетелись; гроб зашатался.