Святилище

– Да-да, - сказал Бенбоу.
– Теперь узнал. Припоминаю прошлый октябрь.

Тогда Хорес ехал домой через Джефферсон и остановился у сестры. Через то же самое окно они с мисс Дженни наблюдали за этой же парой, гулявшей в том же саду, где в то время цвели поздние яркие октябрьские цветы. Тот раз Стивенс был одет в коричневое и теперь показался Хоресу незнакомым.

– Он ездит сюда с прошлой весны, с тех пор, как вернулся домой из Виргинии, - сказала мисс Дженни.
– До него ездил сын Джонса, Хершелл. Да. Хершелл.

– А, - сказал Бенбоу.
– Он из первых виргинских семейств или просто несчастный временный житель?

– Учился в университете. Решил получить образование там. Ты его не помнишь, потому что он был еще в пеленках, когда ты покинул Джефферсон.

– Не говорите этого при Белл, - сказал Бенбоу. Он не сводил взгляда с пары. Те подошли к дому и скрылись из виду. Через минуту поднялись по ступеням и вошли в комнату. У Стивенса были прилизанные волосы и полное самодовольное лицо. Мисс Дженни протянула ему руку, он грузно склонился и поцеловал ее.

– Все молодеете и хорошеете с каждым днем, - сказал он.
– Я только что говорил Нарциссе, что, если б вы только поднялись с этого кресла, у нее не осталось бы ни малейшей надежды.

– Завтра же поднимусь, - сказала мисс Дженни.
– Нарцисса...

Нарцисса, крупная женщина с темными волосами и широким, глупым, безмятежным лицом, была одета в свое обычное белое платье.

– Хорес, это Гоуэн Стивенс, - представила она.
– А это мой брат.

– Здравствуйте, сэр, - сказал Гоуэн. Отрывисто, крепко и небрежно пожал руку Хореса. В эту минуту вошел мальчик, Бенбоу Сарторис, племянник Бенбоу.

– Я слышал о вас, - сказал Стивенс.

– Гоуэн учился в Виргинии, - сказал мальчик.

– Да-да, - сказал Бенбоу, - Я слышал.

– Благодарю, - сказал Стивенс.
– Не все же могут учиться в Гарварде.

– Благодарю вас, - сказал Бенбоу.
– Я окончил Оксфорд.

– Когда Хорес говорит, что окончил Оксфорд, все думают, что миссисипский университет, - сказала мисс Дженни, - а он имеет в виду совсем другой.

– Гоуэн часто ездит в Оксфорд, - сказал мальчик.
– У него там девушка. Он ходит с ней на танцы. Правда, Гоуэн?

– Верно, приятель, - ответил Стивенс.
– Рыжая.

– Помолчи, Бори, - велела Нарцисса мальчику и взглянула на брата.
– Как там Белл и Маленькая Белл?
– Она хотела добавить еще что-то, но сдержалась. Однако продолжала глядеть на Хореса, взгляд ее был серьезным, пристальным.

– Если ты все ждешь, что Хорес уйдет от Белл, он это сделает, - сказала мисс Дженни.
– Когда-нибудь сделает. Только Нарцисса не будет удовлетворена даже тогда, - заметила она.
– Некоторым женщинам не хочется, чтобы мужчина женился на той или другой женщине. Но если он вдруг бросит ее, все эти женщины вознегодуют.

– Помолчите и вы, - сказала Нарцисса.

– Да-да, - сказала мисс Дженни.
– Хорес давно уже рвет уздечку. Но ты, Хорес, рвись не слишком сильно, возможно, другой ее конец не закреплен.

Из столовой донесся звон колокольчика. Стивенс и Бенбоу одновременно шагнули к спинке кресла мисс Дженни.

– Позвольте мне, сэр, - сказал Бенбоу.
– Поскольку, кажется, гость здесь я.

– Будет тебе, Хорес, - сказала мисс Дженни.
– Нарцисса, не пошлешь ли на чердак за дуэльными пистолетами, они там, в сундуке.
– И повернулась к мальчику.
– А ты беги, скажи, чтобы завели музыку и поставили две розы.

– Какую музыку завести?

– спросил мальчик.

– Розы на столе есть, - сказала Нарцисса.
– Их прислал Гоуэн. Пойдемте ужинать.

Бенбоу и мисс Дженни наблюдали в окно за гуляющей в саду парой. Нарцисса была по-прежнему в белом платье, Стивенс - в спортивном костюме и синем пиджаке.

– Этот виргинский джентльмен поведал нам вчера за ужином, что его научили пить по-джентльменски. Опустите в алкоголь жука, и получится скарабей; опустите в алкоголь миссисипца, и получится джентльмен...

– Гоуэн Стивенс, - досказала мисс Дженни. Они видели, как пара скрылась за домом. Прошло некоторое время, и в коридоре послышались шаги двух людей. Когда те вошли, оказалось, что с Нарциссой не Стивенс, а мальчик.

– Не захотел остаться, - сказала Нарцисса.
– Уезжает в Оксфорд. В пятницу вечером в университете танцы. У него там свидание с какой-то юной леди.

– Ему нужно подыскать там подходящую арену для джентльменской попойки, - сказал Хорес.
– Для чего бы то ни было джентльменского. Видимо, потому и едет заблаговременно.

– Пойдет с девушкой на танцы, - сказал мальчик.
– А в субботу поедет в Старквилл на бейсбольный матч. Говорит, что взял бы и меня, только вы не пустите.

IV

Городские жители, выезжающие после ужина покататься по университетскому парку, какой-нибудь рассеянный, мечтательный студент или спешащий в библиотеку кандидат на степень магистра не раз замечали, как Темпл с переброшенным через руку пальто, белея на бегу длинными ногами, проносится быстрой тенью мимо светящихся окон женского общежития, именуемого "Курятник", и скрывается в темноте у здания библиотеки, а в тот вечер, может быть, видели, как, мелькнув напоследок панталонами или чем-то еще, она юркнула в автомобиль, ждущий с заведенным мотором. Студентам не разрешалось иметь машины, и молодые люди - без шляп, в спортивных брюках и ярких свитерах - взирали с чувством превосходства и яростью на городских парней, прикрывающих шляпами напомаженные волосы и носящих тесноватые пиджаки с чересчур широкими брюками.

Катанью на машинах уделялись будничные вечера. А каждую вторую субботу, в дни танцев литературного клуба или трех официальных ежегодных балов, эти слонявшиеся с вызывающей небрежностью городские парни в шляпах и с поднятыми воротниками видели, как Темпл входит в спортивный зал, ее тут же подхватывает кто-то из одетых в черные костюмы студентов, и она смешивается с кружащейся под манящий вихрь музыки толпой, высоко подняв изящную голову с ярко накрашенными губами и нежным подбородком, глаза ее безучастно глядят по сторонам, холодные, настороженные, хищные.

В зале гремела музыка, и парни наблюдали, как Темпл, стройная, с тонкой талией, легко движущаяся в такт музыке, меняет партнеров одного за другим. Парни пригибались, пили из фляжек, закуривали сигареты и выпрямлялись снова, неподвижные, с поднятыми воротниками, в шляпах, они выглядели на фоне освещенных окон рядом вырезанных из черной жести бюстов, одетых и приколоченных к подоконникам.

Когда оркестр играл "Дом, милый мой дом", трое-четверо парней с холодными, воинственными, чуть осунувшимися от бессонницы лицами непременно слонялись у выхода, глядя, как из дверей появляются изнуренные шумом и движением пары.