Святослав (Железная заря)

У больших дворов вельмож города шли бои. Выламывали ворота крепких стен, бились с челядью, заходили в дома, не щадя никого. Пешо и конно разбредясь по улицам, ратные древками копий выгоняли горожан и посадских, сбивали в кучи плачущих п ругающихся полонянников. Худощавый угор с длинными чёрными усами считал живую добычу, поднимая и опуская указательный палец, будто рубя:

— Эдь, Кэтё, Харом, Ныдь...

Кого-то, избитого в кровь, волоком тащили на аркане. Плачущая баба в шапке длинных всклоченных волос дуром бросилась под ноги печенежским коням. Но ей повезло не быть растоптанной: угры принялись отгонять печенегов, своих давнишних врагов, нечаянно набредших на чужую добычу. Обе стороны орались до хрипоты, едва понимая друг друга, некоторые стали хвататься за оружие. Подъехавший вовремя Всеслав, после долгих уговоров сподвижных воевод, развел в стороны и тех, и других. В городе было тесно от обилия озверевших от битв и грабежа ратных, выволоченного добра и стоявших криков. Помятых и избитых честных бояр, кто был жив, тащили к Святославу на суд. Грабёж города продолжался до самой ночи, и лишь спустившаяся тьма угомонила завоевателей.

Глава 11

В отличие от Никифора, Иоанн Цимисхий знал, что мало окружить себя плотным кольцом охраны и верными людьми средf4 вельмож. Страну третий год терзал голод. Дороги были забиты тысячами нищих, что, озверев, в жестоких драках над падалью убивали друг друга. Не будет сытого, довольного жизнью стратиота, не будет и войска, способного защитить императора, а значит не будет и страны. Где за счёт казны, а когда и собственным коштом Цимисхий нанимал корабли закупать и везти в прибрежные города продовольствие, чем здорово посбивал цены на рынках. Нахлынувшая на Фракию война, слухи о грядущем вторжении агарян выплеснули на границы империи толпы беженцев, которых также надо было накормить и посадить на землю.

Разрозненных и не раз битых арабов базилевс не боялся. Он отправил к Антиохии евнуха Николая с войском, ничем пока в разном деле не отличившегося, но преданного лично императору. Отобьют или не отобьют воины агарян - но поднимать мятеж ротив Иоанна они не будут. Война же с русами грозила стать серьёзной. Как стратегу Цимисхию было ясно, что нужно время, чтобы собрать как можно больше войска. Святослав уже занял Филиппопюль и вот-вот двинется на Константинополь. К русам были посланы люди, дабы тянуть их в долгие переговоры. Но даже этого будет недостаточно. Обращаясь к стратилатам, Иоанн просил набрать каких возможно людей, чтобы сдержать русов хотя бы до зимы. Спешно снимались из городов гарнизоны, за обещанную добычу вооружали полуголодных ромеев, готовых за краюху хлеба с сыром идти куда угодно и за кем угодно и, тем более, готовых убивать.

В пригороде Константинополя Лиге, славным своим красовитым храмом в честь Богородицы, чудотворным источником и недавним побоищем между армянами и моряками, смирен го ожидал Георгий Сурсувул решения имперетора насчёт себя, изредка направляя Иоанну прошения. Стремящегося укрепить престол Цимисхия эти напоминания о себе болгарского боярина выводили из себя:

— Кто такой, этот Сурсувул, что я должен его принимать?

Василий Ноф, нашедший своё место при новом базилевсе, пояснял:

— Сурсувул — это старый изношенный хитон, который за ненадобностью нужно выбросить. То, что он добежал до града Константина, лишний раз говорит о том, что без властной руки императора ромеев болгары не могут править своей страной, я она разваливается на части. Пока был жив зять базилевса Романа Лакапина, Пётр, мы непозволительно хорошо относились к болгарам. Надеюсь, эти времена минули и мы должны наказать тех, кто бездарностью своей обрушил на нашу священную империю новые страдания. Позволь мне, недостойному, избавить тебя от назойливости этого никчемного человека.

Убийцы, посланные Василием, без труда нашли дом, в котором остановился беглый боярин, проникнув туда ночью. Домовладелец провадил их до покоя Сурсувула. Отпихнув в сторону хозяина, вознамерившегося постучать в запертую дверь, ночные гос: и, не церемонясь, вышибли её вместе с ободверинами. Привстав па ложе и прикрывая заспанные глаза рукой от факельного света, Сурсувул узнал своих бывших бояр — Гроздана и Развигора. за которыми в проёме вынесеной двери стояли тёмные силуэты людей. Он понял всё.

— Сколько бы вам ни заплатили, я дам в три раза больше, если дадите мне уйти, — заверил Георгий. Его слова развеселили убийц.

— Ха! Даже ты не сможешь нам дать на каждого по три жизни! Да и некуда тебе идти, Георгий, — ответили они.

Труп Сурсувула этой же ночью отвезли на кладбище для нищих, где зарыли в безымянной могиле.

Со смертью Сурсувула закончилась эпоха изворотливой политики Византии и Болгарии по отношению друг к другу. Теперь ромейские стратиги делали всё, чтобы возбудить волну гнева в собственном народе против болгар и русов и тем самым отвлечь его от хоть и заканчивающегося, но всё ещё не прекратившегося слюда. Счастье громких побед над ненавистным врагом затмевает собственные невзгоды, заставляет гордиться собой, даёт призрачную надежду, что враг раньше, мешал жить, а теперь всё будет по-другому. К победам над агарянами уже привыкли и повторным одолением их народ не удивишь. Нужна была новая победоносная война. Нужны были новые земли с новыми данниками. Болгария, изъеденная червоточиной внутренних разногласий, должна упасть в лоно империи.

Глава 12

Филиппополь был разорён до чёрного волоса, но не потерял своего древнего величия. Старинные здания в лучах пригревающего весеннего солнца оживали, равнодушные к людской суете, радовались своей долгой жизни. Святослав не смог сдержаться it прикоснулся к шершавой прохладе камня древней колонны. Сколько она стоит здесь? Пять сотен или тысячу лет? Имя мастера, сваявшего её, давно забыто, кости давно сгнили в земле, а дело рук его продолжает жить. Жаль, что камни не имеют памяти. Не то в ней многое можно было бы прочесть: сколько раз умирал и возрождался город, какие народы здесь жили. Возможно, сотни лет назад вот так же стоял один из его предков из сарматского, готского или славянского рода, что оставил своё семя в Киевской земле. Прямо от колонн, на которую опиралось здание, полукольцом устремляясь ввысь восходили каменные скамьи.

— Это ипподром, - пояснил Станила, — как в Царьграде, только там много больше. Ромеи собираются там, чтобы поглазеть на состязания воинов.

— Это театр, — поправил Икморь, — я видел такой в Корсуне. Там скоморохи развлекают народ.

Святослав молча кивнул, соглашаясь. Он вспомнил, как Калокир некогда его водил смотреть, как люди перевоплощаются в других людей, подчас давно умерших, изображая события из их жизни. Херсонец тогда много чего объяснял русу, но Святослав так и не понял, что интересного в перевоплощении этих людей, если они не веселят глазеющих на них зрителей и не показывают подвиги доблестных воинов.

По городу так же глазея, ходили ратные, запоминая, чтобы потом рассказать об этом дома. Красиво здесь. Нет, скорее необычно. Но что-то было не то в этом холодном величии. Цепко взяло и не отпускало ощущение мёртвой вечности, будто души некогда живших здесь людей переселились в камень и, кто с насмешкой, а кто и с печалью, смотрели на живых людей. Похожее чувство охватывало на буевище, когда, казалось, мёртвые ждут ухода того, кто нарушил их покой. Чужой и чуждый город, к тому же теперь опустевший. Кто уцелел из местных, покинули его. Из бояр многие причисляли себя к древним римским родам, так это или нет — проверять незачем. Они старались нести себя гордо, идя на казнь, но были и те, кто просил пощады.

Угры растеклись по Фракии, разоряя её. Давид тоже отпустил рати в зажитье, отправив домой всех троих братьев вместе с ближними дружинами. Свенельда и Акуна с частью русских и с печенегами Святослав отправил в Преслав. Он был готов к наступлению ромеев с обоих направлений — из Фракии и со стороны Царьграда.

На византийском столе Цимисхий утвердился прочно. После смерти непокорного патриарха Полиевкта дышать ему стало легче. Святослав недаром с напряжением ожидал развития событий, держа при себе верные ему рати. Ромейские послы пришли через две седмицы после взятия Филиппополя. Их приняли подобающе в одном из дворцов, выбранном князем для временного проживания. Посольство, уставно кланяясь, скорее больше из-за страха перед расправой, на которую, как говорили в Константинополе, был скор русский катархонт, чем из уважения. Передали слово в слово обращение базилевса:

— Тебе следует покинуть Мисию, ибо ты получил обещанную императором Никифором за набег на мисян награду.

Посол говорил осторожно, будто пёс, принюхивающийся к сопернику. Святослав ответил более дерзко, вспомнив весь гнев, обуявший его при вестях о мятеже в Переяславце:

— Эта страна принадлежит мне по праву, и я уйду отсюда не раньше, чем получу дань и выкуп за все захваченные мною города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут болгарскую Фракию, на которую они не имеют права, а иначе пусть и не надеются на заключение мира.