Святослав (Железная заря)

Проведшего пьяную ночь в игре в зернь брата убитого императора, Льва Фоку, бесцеремонно разбудили посланцы от претора и друнгария флота. Похмельная голова младшего Фоки отказывалась принимать новости. Налитое слугой в золочёную чашу вино заставило мысли бегать быстрее.

— Отдай все свои богатства, но привлеки горожан на свою сторону пока не поздно! Цимисхий убил базилевса и не остановиться перед истреблением его родни! — говорили посланцы.

Но Лев думал уже о другом. Как всякий пакостный человек, прячущийся за спиною своего покровителя, он мыслил лишь о том, как спастись. Да и поможет ли богатство? В городе его люто ненавидели лишь за одну спекуляцию хлебом во время голода. Он попросил час на раздумье.

— У тебя нет часа! Решай немедленно!

Но слуги уже выталкивали вон надоевших господину посланцев. Возможно, младший Фока, подвигаемый сторонниками бывшего базилевса, и решился бы на мятеж, но Ноф с Цимисхием думали на шаг вперёд. Иоанн прислал Льву послание, в котором обещал не трогать его семью. Позже оставшихся Фок сошлют на остров Лесбос, но это будет потом, а сейчас успокоившийся Лев велел запереть ворота своего дворца и никого не пускать, продолжив лечить душу вином.

Несостоявшихся мятежников — претора, друнгария флота я друнгария виглы [82] сместили с должностей и убрали пока за город с глаз подальше. Сняли также и всех топархов областей, назначив своих людей на их места. В течение седмицы деятельных распоряжений Цимисхий стал полноправным правителем, исключив всякую возможность мятежа. Дело было за малым: венчаться на царство. Но, как и ожидалось, на пути стало ещё одно препятствие — патриарх Полиевкт.

82

Вигла — 1) константинопольская ночная стража, находившаяся в подчинении «ночного эпарха» — друнгария виглы; 2) пограни'пшш сторожевой пост; 3) дозор, высылаемый за пределы военного лагеря. Виглаторы — воины, несущие службу в виглах.

Патриарх, впрочем, понимал, что переворот всё-равно бы свершился и неизвестно, сколько крови пролилось бы, а так убит только сам император и несколько десятков человек заточено в узилище — дешёвая цена за смену власти. Но Полиевкт не был бы Полиевктом, если не указал бы каждому своё место и не выгадал для церковной власти отнятое Никифором Фокой.

— Я не венчаю тебя диадемой императоров! Я не благоволю убийцам, а требую их наказания! Грехи на тебе — преболюбодеяние и убийство самого базилевса, которого ты даже вовремя не удосужился погребсти, целый день труп его валялся на снегу на заднем дворе!

Цимисхий молча с деланным смирением слушал патриарха, ожидая его условий.

— Но я знал тебя как добропорядочного гражданина страны ромеев, — продолжал патриарх, взор умных глаз стал теплее и, как показалось Иоанну, в них промелькнуло лукавство, — тьма я; цветной похоти застила твой разум и ты стал орудием в руках дарственной блудницы.

Наконец-то! Цимисхий подобрался, готовый принять любые разумные условия Полиевкта.

— Из-за неразумных решений Никифора власть церкви пошатнулась. У нас отбирали земли, лишая доходов на строитель-п-во новых храмов для укрепления веры. Власти императора не обойтись без неё, ибо она объединяет народ, а стало быть, идёт на юльзу власти базилевсов. Никифор обвинял нас в мздоимстве. Да, бывали случаи злоупотребления саном, ибо не каждый чело-зек способен побороть в себе искушение, а Богу всё же служат земные люди. Но мздоимцы наказаны и в этом я могу поклясться. Нельзя из-за одной паршивой овцы вести на убой всё стадо. Обещай мне, Иоанн, что ты отменишь все указы Никифора Фоки, ущемляющие права Божьей власти, кою представляет на земле наша церковь.

Итак, просьбы Полиевкта, касаемые его власти, закончились. Осталось лишь выслушать мирские пожелания.

— Людям надоела смена базилевсов прихотью императрицы Феофано, заботящейся лишь о своём личном благе. Молва приписывает ей отравление Константина и его сына Романа, а теперь твоими руками она убила Никифора Фоку. Не кажется ли тебе, сын мой, что и тебя ждёт такая же незавидная участь? Удали от себя блудницу, очистив ложе своё.

Что была Феофано для Цимисхия? В отличие от Фоки он был избалован женскими ласками и чары императрицы действовали на него до тех пор, пока он не достиг своей цели. Точнее, пока он позволял ей властвовать над собой. Без неё будет даже лучше, но он не мог избавиться от Феофано просто так.

— Я не могу сделать это, — сказал он, — только лишь с твоего на то благославения.

Старый лис Полиевкт и новый правитель Византии поняли друг друга, как два торговца, заключающих взаимовыгоден сделку.

— И последнее: назови мне убийц императора, ибо нельзя оставлять безнаказанным убийство царственных особ.

— Это был Лев Валент и никто больше, — не моргнув глазом, соврал Иоанн. Они с Василием Нофом уже обдумали, кого можно принести в жертву. Полиевкт сделал вид, что поверил.

Феофано сослали на остров Проконис. Не смирившись с заточением, самолюбивая императрица бежала оттуда назад в столицу, где нашла убежище в Святой Софии. По приказу Василия Нофа её грубо выволокли из храма под смех видевших это горожан. Говорили, что Феофано ругалась при этом, как пьяная уличная воровка, застигнутая на месте преступления. На этот раз её сослали в далёкий армянский монастырь Дамидию, где она и пробыла до своего освобождения сыном Василием, который к тому времени стал императором.

Полиевкт венчал на царство Иоанна 25 декабря 969 года. На улице нового базилевса приветствовали войско и народ, который как всегда при смене власти, ждал перемен к лучшему. После правления Константина Порфирогенита Роман и Никифор были ушатом холодной воды. Цимисхию было легче, чем им — он [травил после Никифора, а не после Константина.

Он учёл ошибки Фоки, так и не сумевшего найти общий язык с чернью. Вместо зрелищ на ипподроме, призрачно уравнивающих разношёрстный ромейский народ, он решил прославиться щедрыми благотворительными жестами. Он передал львиную долю своих земель земледельцам, а накопленные сокровища — больнице прокажённых. За деланную простоту, сострадание к неимущих, ему простили грех убийства. И уже мало кто вспоминал, что ещё недавно Иоанн Цимисхий любил роскошь, пиры и женщин, был горд и брезглив. Зато у всех на устах было то, что новый базилевс отважен на ратях и является одним из лучших воинов и полководцев Византии.

Глава 8

Начиналось всё сначала. Русы вторглись в Болгарию, с бою взяв Переяславец. Вести приходили одна другой мрачнее, на этот раз Святослав не стал щадить никого, кто против него поднял меч. И снова как тогда, князь не спешил на Преслав, но уже по иным причинам — как докладывали и чему больше всего верил Сурсувул — ждал прихода остальных сподвижных и подручных ратей. Время было собрать войско. Созванная по этому случаю боярская дума ничего не решила: все надеялись на византийскую помощь.

— Вооружим мы рать и чего? — хмуря брови говорил болярин Димитр. — Повторится такой же разгром как на Дунае. Только озлим Святослава.

— Русы Доростол изгонной ратью взяли без боя. Народ не хочет с находниками сражаться. Одна надежда на Византию! — говорил Димитру боярин Мануш.

Но в Константинополе было явно не до болгар. Старого базилевса свергли, а новый только утверждался на престоле. Вскоре стало ясно, что ромеи не помогут, а Святослав, стянув войска в кулак, пошёл в сторону Преслава. Боляре заговорили о сдаче города, чтобы тем самым спасти столицу и, возможно, царя Петра и царевичей, которых привезли из Константинополя после мирного посольства. Драться никто не собирался: без ромеев в одиночку со Святославом было не совладать. Для Георгия это означало полный крах. В одночасье рушилось всё, что кропотливо он создавал десятилетиями. Он никто для русов и станет предателем для ромеев. Он собирался биться за свою власть и, вопреки боярскому мнению, велел готовить город к обороне.

Поняв, что Сурсувула не убедить, бояре решили поговорить с самим Петром. Последнее время он сильно сдал, и Георгий взерьёз опасался его расстраивать, поэтому сам крайне осторожно докладывал ему о текущих делах, призывая более никому не верить.

Бояре в обход Сурсувула переговорили с Петром и царь затребовал великого боярина к себе в покой, из которого уже редко и выходил. Чувствуя тяжёлый разговор, Сурсувул, мрачный, пришёл к Петру, сразу же заметив нездоровый блеск в царских очах.