Святослав
Шрифт:
Дальше за Росью тянулось поле, в нем появлялись одни за другими, как волны в море, различные орды; саранчою налетали они на полян, разрушали и грабили города и села на берегах Роси и Днепра, угоняли людей в неволю.
Поэтому в Будутине, княжьем селе, сидели дружинники, не раз сходившиеся на Роси и в поле за рекой с многочисленными ордами, двигавшимися вдоль границ Полянской земли. В остальное время, когда в поле было тихо, они копали рвы и насыпали валы вдоль берега Роси, обкладывали их камнями и присыпали землею, в кузницах ковали мечи и броню, готовили копья и стрелы.
Но эти люди не только оборонялись
В Будутине паслись также княжеские табуны. Под охраной пастухов, у которых в руках были бичи, а за спиной, на всякий случай, луки со стрелами, табуны эти с весны до осени бродили, утопая по брюхо в высокой траве лугов на берегах Роси.
Как и в других селах, в Будутине сидели воевода Радко, водивший дружину, и княжий посадник Тедь, который собирал для князя в Будутине и окрестных селах уроки, разговаривал от имени князя с черными клобуками, ставил княжьи знамена в поле и в лесах, именем князя творил суд.
К Радку и Тедю обратился Добрыня, когда привез с Туром в Будутин Малушу. У Добрыни был с собою княжий знак — золотая гривна. Имея ее, он мог говорить с воеводой и посадником именем княгини.
Радко и Тедь, разумеется, боялись воевод и бояр, которые очень часто наезжали в Будутин из Киева с золотыми гривнами, именем княгини забирали хлеб, скот, требовали, чтобы их ставили на покорм, давали им въездные и выездные…
Добрыня ничего у них не требовал, а просил дать ему с сестрою Малушею какую-нибудь хижину…
— Ты что же? Воеводой быть думаешь? — спроси-л Радко.
— Нет, воевода, — отвечал Добрыня, — гридень я княжий, им и останусь.
— Так, может, хочешь выпал получить? — полюбопытствовал Тедь.
— Нет, посадник… И выпала мне не нужно. Понадобится -и сам сумею выжечь. Мы должны жить здесь, пока не позовет княгиня.
Чудные дела творят княжьи мужи; воеводам и посадникам порою трудно и уразуметь, чего они хотят. Радко и Тедь посоветовались и отвели Добрыню с Малушей в землянку на берегу Роси, где жил раньше княжий пастух Пронь. Не так давно Проня смертельно ранили в лугах. В землянке осталась только жена его Желань. И так как Желань была уже стара и немощна, она с радостью согласилась принять к себе Добрыню и Малушу. Теперь жена пастуха была спокойна, что не умрет от голода и не замерзнет зимою…
Тут и распрощались Малуша и Добрыня с гриднем Туром. Он выдержал — и по дороге и в Будутине не сказал ничего, что выдавало бы его отчаяние и боль или же, не дай Бог, причинило боль Малуше. И теперь, когда Малуша и Добрыня вышли из землянки проводить его,
он не обмолвился ни единым словом, был очень весел, возбужден, улыбался.— Видите, — говорил он, — доехали хорошо, очаг у вас есть, придут и честь и слава. Прощайте! А я быстро доеду до города Киева!
Но когда Тур оставил Будутин, он не поехал дорогой, ведущей в Киев, а свернул направо, к Днепру, прямо в поле. Так и брели его лошади, пока не стемнело. Тур сидел в санях, смотрел в темную даль, ничего не видел и не слышал.
Малуше в эту ночь приснился княжич Святослав. Он будто пришел в их новую землянку, тихо открыл дверь, остановился на пороге, так, что огонь очага осветил его всего, простер руки, а потом двинулся вперед, сел рядом с Малушей, как бывало прежде, положил одну руку ей на голову, а другой обнял ее… И еще она видела, как лицо княжича Святослава склоняется все ниже и ниже к ней, глаза приближаются к глазам, губы к губам…
Проснувшись внезапно среди ночи, Малуша сначала не поняла, что произошло, правда это или сон. Но вокруг была пустота, холод, сырые стены — и заплакала Малуша в холодной, землянке пастуха Проня.
Через несколько дней Добрыня снял и повесил в углу землянки на колышках шлем и меч, взял у Желани баранью шапку покойного Проня, попросил у нее еще и топор…
Горькая обида терзала сердце Добрыни: он не мог забыть, что был добрым гриднем у княгини, у Святослава был сотенным, мог стать тысяцким, воеводою. А княгиня Ольга выгнала его из Киева, вместе с сестрою отослала в Будутин.
Но Добрыня верил, что все это пройдет, не будет так, как хочет княгиня. Они с Малушей должны, обязаны жить, нужно только беречь ее…
И пошел Добрыня в лес над Росью, где не было еще княжьего знака, свалил сухую ель, обрубил на ней сучья, распилил на части, приволок к землянке, принялся долбить челн, чтобы весною продать его черным клобукам.
Да и помимо того много дела нашлось в маленьком хозяйстве покойного Проня: запасти дров, наловить рыбы в Роси, подстрелить зайца на покори… Три человека жили теперь в землянке Проня, Добрыня должен был заботиться обо всех…
2
Зимою Микуле и Висте пришлось очень трудно. Они недоедали, голодали. Спасали рыба, овощи, выросшие вокруг землянки, грибы, собранные Вистой в лесу. Ловить зверя тоже не удавалось — вепри и медведи прятались в чаще. Микула до того изголодался, что ел бельчатину.
Вся надежда была на то, что придет весна, зашумят реки и леса, выйдут из чащи звери, из голубых глубин неба, из теплых стран, вернутся птицы, выедет Микула с конем на клочок земли у Днепра, где не будет княжьего знамени, пройдет с сохою, посеет зерно, соберет урожай…
Но разве человек может знать, что будет с ним завтра, разве человеку известно, когда придет к нему радость, а когда печаль? Изможденный, костлявый, но бодрый и живой, шагал Микула рядом со своим конем в весенние дни к пашне. Когда конь останавливался, тяжело дыша, стоял, содрогаясь всем телом, Микула подходил к нему, помогал, приговаривал: «Гей, коник, гей!»
Так дошли они до пашни на берегу Днепра. Микула пустил коня в молодую зеленую траву, а сам пошел осмотреть пашню. Правда, конь почему-то не хотел есть траву и, пока Микула ходил, все стоял, вздрагивая, словно думал о чем-то…