Святослав

— Не хули Христа! — воскликнула княгиня Ольга. — Не произноси имени его всуе… Он покарает тебя…

— Нет! — дерзко ответил Святослав. — Мои боги не благословили бы того, что благословляет Христос, мои боги — это вера отцов, твой Христос — сила твоя и бояр…

— Зачем же ты идешь против этой силы? И куда ты идешь, Святослав?

Он посмотрел за окно, в ночь, что распростерлась над Горою, городскими стенами и Днепром.

— О мать, — произнес он, — кто-кто, а я хорошо знаю эту силу. Эта сила уже один раз сломила меня. Но это случилось только однажды, во второй раз она меня не сломит. Не сломит она и Руси; не бояре и воеводы, Русь сама спасет себя… Может, тогда придет на Русь Христос, может, после нас без него не обойтись.

— Душа моя радуется. — Княгиня скрестила руки на груди. — Свет истинной веры, вижу, нисходит на тебя…

— Нет! — крикнул Святослав. — Трижды, четырежды нет! Я не христианин ныне, а эллин, язычник. А ты что делаешь? Хочешь крестить моего сына, хочешь, чтобы я был язычником, а он — христианином, хочешь, чтобы я стоял за Русь, а сын мой — за Византию?

— Не того я хотела, сын мой, — попробовала возразить княгиня. — Говорю тебе: хочу, чтобы сын твой был не сыном рабыни, а князем, чтобы было у него свое, княжье имя…

Сурово было лицо князя Святослава, гневны его слова.

— Я послушался тебя, мать, — сказал он, — и выполнил твой приказ, когда ты выгоняла отсюда, с Горы, Малушу. Так тому и быть, я сделал, как ты велела. Я женился на княжне — ты этого хотела. Я стал князем — и об этом ты просила меня… Но теперь, будучи князем, я велю…

Он смотрел на сына, спавшего в колыбели.

— Не ты победила рабыню, — говорил Святослав, — она победила тебя, княгиня. Ибо родила сына, о котором мечтал я и которого ждут русские люди. Ты боишься, потому что у тебя за спиною Гора, а я не боюсь, ибо за мною стоит дружина и вся Русь. Быть ему, как оно и есть, сыном рабыни, великим князем. Ты сказала, что у него нет имени. Нет, у него есть имя. Я и мать его, рабыня, нарекли его Владимиром, ибо хотим, чтобы он владел миром на Русской земле. И он будет владеть миром, в трудный час он спасет Русь.

Князь Святослав подошел к дверям и позвал Добрыню, ждавшего его.

— Слушай, Добрыня, — сказал Святослав, — ты сберег, привез из Будутина в Киев сына моего Владимира — быть тебе воеводой и его дядькой, расти его…

Добрыня низко поклонился князю и княгине.

— Возьми его на руки, Добрыня, и неси за мною. Гряди, Владимир!

КНИГА ВТОРАЯ НАД МОРЕМ РУССКИМ ГЛАВА ПЕРВАЯ 1

Солнце стояло еще высоко над Щекавицеи, когда на низовье Днепра что-то замаячило, а потом отчетливо вырисовалось несколько лодий — это шли, рассекая встречную волну, греческие хеландии, остроносые, с высокими мачтами и множеством рей — настоящие морские чудища.

С Подола и предградья стали сбегаться к По-чайне купцы, ремесленники и робьи люди. На таких коробах обычно приплывали падкие до наживы константинопольские гости: одни — купить, другие — продать. Однако пока хеландии добрались до устья Почайны и бросили якоря против Боричева взвоза, реку и берега окутали сумерки.

Не удалось киевлянам потолковать с прибывшими еще и потому, что едва хеландии пристали к берегу, как с Горы тотчас спустились с небольшой дружиной княжьи мужи. Обругав Подолян, они велели им убраться подобру-поздорову от Почайны. Сами же, как водится, взошли на хеландии, приветствовали прибывших, спросили, что за люди и почто пожаловали.

На хеландиях приплыли гости из Константинополя, привезли паволоки, узорочье, вина. Княжьи мужи пообещали, что утром к ним явятся тиуны, взыщут положенный устав и отведут на торг. А там уже гостям вольно будет продавать и покупать.

Но оказалось, что на одной из хеландий прибыл с многочисленной и хорошо вооруженной охраной и несколькими рабами не простой цареградский гость, а василик императора ромеев.

Услыхав от охраны, что на хеландию явились мужи киевского князя, василик выбрался — с очень нехорошим, не то усталым, не то больным видом — из-под навеса, где до сих пор лежал. Выпрямившись во весь рост, он передал через толмачей, что прибыл к киевскому князю с грамотой от императора ромеев, что дело у него весьма важное и он должен поговорить с киевским князем самолично, о чем и просит сообщить.

Княжьи мужи ответили, что время уже позднее и киевский князь поди уже почивает. Однако пообещали на следующее же утро обо всем ему доложить.

Василик добавил, что надеется, князь примет его незамедлительно, а потом нерешительно спросил, не велят ли мужи поставить у хеландий стражу. Мужи обещали поставить стражу и попросили василика не бояться — Киев-де город спокойный, рад каждому гостю, никого не обидит. С тем и удалились, оставив подле хеландий воинов.

Днепр заволокло туманом, ветер в кустах над Почайной, как казалось василику, выл таинственно и грозно, на берегу чудились голоса, а окруженная стенами и башнями грозная крепость, где жил киевский князь, гордо высилась в багряном небе. Василик, вздрагивая от холода, постоял на палубе и спустился к себе. Зная церемониал византийского двора, в силу которого императоры, прежде чем принять посла, обязательно заставляли ждать, он прикидывал: как долго киевский князь продержит его на этой холодной реке?

Но киевский кня.зь не заставил константинопольского василика сидеть без дела на Почайне. Едва над Днепром забрезжил рассвет, явились тиуны, быстро покончили дело с купцами, взяли устав, повели их на торг. Вместе с тиунами пришли те же мужи, которые были накануне, и заявили, что князю Святославу известно о василике императора, он сегодня же утром готов его принять, и попросили следовать за ними.

Нарядившись наспех в лучшее платье, в длинное, черного бархата платно, в сапожки зеленой кожи и надев на голову клобук, василик приказал рабам взять дары. В розовом сиянии восходящего над Днепром солнца он последовал за мужами по глубокому Боричеву взвозу через мост и ворота на Гору и вступил в Золотую палату княжьего терема.

По дороге василик часто останавливался передохнуть, зорко оглядывал все, отмечая в памяти и сравнивая с тем, к чему так привык в Константинополе. Здесь, в Киеве, не было ни высоких, как там, стен, ни каменных зданий, ни такого множества улиц и площадей, украшений, колонн, статуй. Однако все, что видел василик: крутой Боричев взвоз — единственный ход от Днепра к Горе, старые деревянные, но крепкие стены над глубокими обрывами, утыканные острыми кольями насыпи, мост, перекинутый через глубокий ров, город на Горе с теремами, клетями, гридницы, вокруг которых толпилось множество воинов, требище, где горел огонь и приносилась утренняя жертва, Перун, который глядел золотыми глазами на Днепр, — все это удивило его и заставило содрогнуться: высоко сидят киевские князья, нелегко к ним добраться!

В Золотой палате, куда через сени и Людную палату ввели василика, все казалось таким же суровым и таинственным. Огни множества светильников, отражаясь, играли на позолоченном и серебряном оружии; вдоль стен на скамьях сидели важные, бородатые люди в темных одеждах; в конце палаты на помосте василик увидел князя Святослава.

Василик прошел вперед, низко поклонился князю и через толмача сказал:

— Божьей милостью император Восточно-Римской империи Никифор послал меня, патрикия Калокира, с дарами и грамотой к тебе, князь Руси, дабы на вечные времена закрепить дружбу с тобой и русскими людьми…