Святослав

Темная женская фигура метнулась, обогнув землянку, к дубам, у которых недавно стояли на привязи кони, к колодцу, где они поили коней, к круче, с которой она часто смотрела на Рось.

Растерянная женщина смотрела на небо, с мольбой простирала руки вверх, к звездам; но ни одна звезда ей не улыбнулась, на небе не было ни одного облачка, которое могло бы спуститься к ней.

И тогда она упала на росистую траву, обхватила голову руками и зарыдала, застонала, затужила так, как может тужить только мать — безудержно, безутешно…

— Владимир! Сыночек мой! Дитятко мое! Солнышко мое, жизнь моя, радость моя, где ты, где ты, отзовись!

Ты был со мною — и я смеялась, ты был со мною — и не было у меня большей радости, почему же ты ушел от меня, почему покинул?

Боги в высоком небе, люди на широкой земле, помогите же мне, спасите меня, верните мне сына-сыночка!

Тебя бы я, сыночек, качала, качала, только бы я радость от тебя видала…

От самого сердца шли простые слова, плакала, стонала обокраденная, обездоленная мать. Если бы у камня был голос, он отозвался бы на этот крик. Но у камня голоса нет, а больше никто не мог услышать ее среди ночи.

И за все время ей ни разу не пришла и не могла прийти в голову мысль, что она, простая женщина Полянского рода, дала жизнь ребенку, который станет когда-нибудь великим князем Киевского стола, и что через тысячу лет люди вспомнят ее, рабыню Малушу, и удивятся ее великой, святой любви.

7

В покоях княгини Ольги не ждали князя Святослава. Когда он внезапно распахнул дверь и остановился на пороге, он увидел мать, сидевшую на лавке, священника Григория, стоявшего перед нею и в чем-то, казалось, ее убеждавшего, да еще ключницу Пракседу, которая с чем-то возилась в углу.

В этом не было ничего необычного: княгиня всегда по вечерам звала к себе священника, каждый вечер к ней заходила и Пракседа, чтобы посоветоваться насчет завтрашнего дня.

И в светлице все было как всегда: в двух углах горели свечи, на столе лежал хлеб и стояла корчага с водою, ложе княгини прибрано, всюду подметено.

Но было в светлице и нечто необычное: в темном углу Святослав заметил люльку, а в ней — дитя…

Он стоял и думал: что ему делать? Он хотел, его тянуло броситься вперед, склониться, как велело сердце, над люлькою, посмотреть, взять на руки свое дитя. Но он не знал, колебался: может ли он выдать свои чувства, когда в светлице находятся священник Григорий, Пракседа?

Его поняла и помогла ему мать-княгиня.

— Ты ступай, — приказала она Пракседе. — И ты, отче, — виновато добавила она, — отдохни, нам с князем нужно поговорить…

Князь Святослав ждал, пока они выйдут, потом быстро прошел вперед, остановился перед люлькою. Княгиня Ольга, взяв в руку свечу, прошла за ним следом и стала позади него.

При свете свечи он увидел сына, который лежал, заверну-, тый в белое полотно. Сын спал, у него были закрыты глаза, он дышал ровно и спокойно, нежный румянец играл на его щечках.

И было в этом детском личике то, что заставило содрогнуться сердце князя Святослава. Личико это — высокий лоб, темные брови, прямой носик, маленький рот — напоминало ему Другое, родное лицо Малуши.

— Владимир… солнышко! — вырвалось у Святослава, он не нашел других слов, чтобы выразить свою радость и счастье, и очень осторожно, чтобы не задеть люльку, наклонился и поцеловал Владимира в теплый лобик.

В эту минуту он испытывал не только радость, но и боль -не сына целовал князь, а утраченную молодость, и, когда его губы коснулись теплого лобика, ему показалось, что он целует далекую Малушу.

Потом он поднял голову и увидел глаза матери, стоявшей позади него со свечой в руке. Она тоже с любовью и радостью смотрела на внука. Это были те же самые глаза, которые он видел и знал всегда, в эту минуту в них были ласка и нежность. Но тут перед ним возникли события другой, давно минувшей, страшной ночи, и он прочел в глазах матери то же самое, что и тогда. Он видел в ней мудрую, хитрую, властную княгиню.

— Что ты, мать, задумала сделать? — спросил он, указав рукою на стол, где лежали Евангелие, крест и кропило, и на лавку, где стояла купель с водою.

Княгиня поняла — сын знает, что она задумала. Крест, и купель, и кропило… Да, княгиня собиралась окрестить внука.

Ей хотелось, чтобы сын понял ее и не осуждал, чтобы он знал, что иначе поступить она не может.

— Не зла хочу я, Святослав, тебе и внуку моему, — сказала она, — а добра и счастья.

— В чем добро? Где счастье? — крикнул он.

Она помолчала немного, посмотрела на Святослава, перевела взгляд на внука и продолжала:

— Ты знаешь, сын, какую муку я перенесла, когда, возвратившись из Константинополя, узнала обо всем и о Малуше. Это было большое горе, беда в нашем тереме и на Горе. И тогда я, чтобы спасти тебя, князя, должна была так поступить.

— Хорошо, — сказал Святослав, — ты сделала так, как хотела Гора, ты спасла свою, княжью, честь, ты дала мне княжну, которую я не любил и не люблю. Но для чего ты теперь, когда я стал князем, хочешь крестить мое дитя?

— Как хотела я и хочу добра тебе, — ответила на это она, — так хочу добра и твоему сыну, а моему внуку. Посмотри на него: кто он? Сын рабыни, язычник, даже имени нет у него. А я хочу — и это будет большая корысть для тебя, — чтобы он был сыном князя Святослава, я хочу, чтобы он имел свое, княжье имя.

— И этого снова хочет Гора?

— Так, сын мой, для этого я и хотела его окрестить, — закончила княгиня Ольга.

И тогда в светлице княгини Ольги настала долгая-долгая тишина. Мать и сын стояли над люлькою, смотрели на ребенка, который крепко спал, молчали…

Князь Святослав поднял голову, встретил острые, проницательные глаза матери и сказал:

— Не для того я пришел сюда, мать, чтобы ссориться с тобою, не для того стою здесь, чтобы настоять на своем. Нет, мать, над колыбелью моего сына стоим сейчас не только мы, ты да я, -вся Русская земля стоит днесь над колыбелью Владимира…

Большими темными глазами смотрела княгиня Ольга на сына Святослава и словно не узнавала его: тот же Святослав -и не тот, такой же — и не такой. Нет, он был теперь не таким, как раньше, теперь он был таким, как отец его Игорь*…

— Слушай, мать, и подумай, что ты сотворила, — продолжал сын. — Я говорю это не для того, чтобы сказать, что ты желала зла земле Русской. Нет, ты хотела и много сделала доброго для Руси, ты отомстила за отца и примучила древлян, ты, желая людям добра, уничтожила дань и завела уроки и уставы, ты многое сделала, устрояя Русскую землю, ты была мудрой и прехитрой княгиней земли Русской, Киевского стола… Но, — продолжал Святослав, — устрояя Русскую землю, ты забыла, что есть в ней тьма племен, земель, людей. Ты, мать, забыла, что есть у них множество врагов. На Гору оперлась ты, а всех людей своих стала считать врагами, ты окружила Гору высокими стенами, окружила себя боярами, воеводами, тиунами, ты отнимала у людей и отдавала Горе земли и леса, озера и реки. А когда увидела, что содеяла, испугалась и на помощь себе позвала Христа…