Святослав

Хорошо, что Добрыня не отходил от него. Мудро поступил князь Святослав, приставив Добрыню к Владимиру дядькой. И Добрыня воспитывал Владимира, как водилось в его роду: будил на рассвете, купал летом и зимой в холодной воде, учил стрелять из лука, рубиться мечом, скакать на коне, ходить на ловы.

И рос княжич Владимир смелым, мужественным, совсем не таким, как Ярополк и Олег, которых воспитывала княгиня Ольга. Да и не похож он был на них: те — хилые, вялые, а Владимир — крепкий, как дубок, неразговорчивый и задумчивый, страстный, но сдержанный, как огонь, что тлеет под тонким слоем пепла, как свежий ветер на Горе.

Был он темноволосый, кареглазый. Изо дня в день, из года в год, когда бы ни взглянул на княжича Добрыня, ему казалось, что видит он Любеч, родное городище, отца и Малушу. Такой, именно такой была когда-то его сестра!

Правда, иной стала Малуша позднее, когда прогнала ее с Горы княгиня Ольга. Добрыня был хорошим братом и если не мог спасти честь сестры, то всячески старался помочь в беде. Он часто ездил в Будутин, помогал Малуше, пытался дать ей немного золота, серебра. Но Малуша не брала у брата ни золота, ни серебра. «Это княжье, — говорила она, — а ничего княжьего я не хочу… Не надо, ничего не надо мне, брат!»

И в самом деле, сестра ничего не хотела, хлеб она, вместе с Желанью, зарабатывала на княжьем дворе. А после смерти Желани Малуша трудилась одна; в землянке у нее было пусто, но Малуше казалось, что ей ничего и не нужно.

Она только жадно расспрашивала брата, когда тот приезжал в Будутин, как живет и здоров ли Святослав, как растет и мужает ее сын Владимир: «Какие у него глаза? Какие руки? Какой голос?»

И все— таки, как ни хотелось Малуше, чтобы брат погостил в Будутине подольше, она вдруг обрывала беседу, поднималась и говорила: «Что ж, поезжай, Добрыня, ведь Владимир там один…»

И Добрыня садился на коня, уезжал, а Малуша долго еще стояла на скале над Росью и глядела ему вслед — такая же стройная, только очень худая, как былинка; те же карие глаза, но с множеством морщинок вокруг; те же уста, но горестно сжатые от боли, да еще слеза на щеке. Нет, нет, не той уж была Малуша!

А когда после поездки Святослав звал его к себе в светлицу и расспрашивал о Малуше, Добрыня замечал, что и князь был уже не прежним — те же серые глаза, те же напряженно стиснутые губы, прядь волос, длинные усы, но морщины все глубже бороздили его лоб, а прядь на голове и усы подернулись серебром. И князь Святослав изменился, как все на свете.

Но одного не мог понять Добрыня. Каждый раз, когда он возвращался из Будутина, его вызывала к себе княгиня Ольга. Как всегда, расспрашивая его о княжиче Владимире, она исподволь выпытывала, не ездил ли Добрыня случайно в Бу-дутин. И если ездил, то видел ли Малушу, о чем они беседовали, здорова ли она, не нуждается ли в чем…

Добрыня рассказывал княгине о Малуше все, что знал. Но почему это могло интересовать княгиню Ольгу, почему она обо всем так расспрашивает, а выслушав ответ, задумывается и вздыхает, этого дядька княжича Владимира не понимал.

Не понимал Добрыня и того, почему княгиня Ольга так часто приходила из своего загородного терема на Гору, к внуку Владимиру. А когда князь уехал на брань с хозарами, то взяла Владимира к себе, баловала и не чаяла в нем души.

Но юный княжич не отвечал на ее любовь, уклонялся от ее ласки, он любил только князя-отца и Добрыню.

Конечно, князь Святослав это понимал и потому никогда не брал Добрыню с собой в походы, не послал бы его и теперь. Но, зная, видимо, о Новгороде больше, чем другие, сказал Добрыне:

— Едешь ты, Добрыня, с воеводой Гудимом в Новгород собирать войско. Но думай не только об этом. Велика земля Новгородская, добрые люди там живут, однако далеко до них, Верхний Волок между нами точно стена стоит. Сойдись с людьми, потолкуй с ними, о Киеве расскажи, о Новгороде послушай.

И Добрыня поехал за Верхний Волок, в верхние земли Руси.

3

В Любеч волостелин Кожема с небольшой дружиной примчался к вечеру. Кони были в мыле, всадники шатались, как пьяные. Но задерживаться надолго не приходилось, предстояло ехать в иные села над Днепром, и любечанам было велено тотчас же собираться.

Вместе со всеми пошел и Микула. Собрались они загородищем над Днепром — там испокон веку был торг, устраивались игрища и празднества; за городищем же, в поле, покоились в курганах старейшины да и простые люди их рода.

Все стояли на круче и слушали волостелина Кожему, который, с золотой гривной на шее, сидел на коне и говорил:

— Великий князь киевский Святослав велел поведать людям своим, что греки испокон веку творили Руси великое зло, ныне же обманно замыслили убийство и смерть: думают поработить соседей наших — болгар, а потом и нас… Князь Святослав велел поведать людям своим, ~ продолжал Кожема, — что должны мы встать за честь и славу нашу, по завету отцов идти на врага. За собою кличет вас великий князь на рать!

Микула внимательно, не пропуская ни единого слова, слушал Кожему. Когда же он произнес: «За собою кличет вас великий князь Святослав на рать!» — Микула поглядел по сторонам.

Он думал, что из толпы его односельчан один за другим станут выходить почтенные люди, которые в давние времена были на брани — ведь она приносила им дань и славу, — выступят Бразд и Сварг, выйдут Гордин и Пушта. Микула думал: их будет столько, что ему не найдется места. Да и разве Мику-ле идти на рать — у них и кони и оружие, а у него голые руки.

Но почему же не выходит вперед, не подает голоса Бразд, Сварг? Только теперь Микула заметил, что Сварга между ними вовсе нет, а издали долетает звук ударов его молота — Сварг ковал кольчуги, мечи. Не выступили вперед и Гордин, Пушта -они стояли в сторонке и о чем-то толковали между собой.

— Мужи! — слегка растерявшись, с тревогой в голосе крикнул Кожема. — Земля наша в опасности, нам и детям нашим грозит смерть. Либо ромеи, либо мы… Князь Святослав кличет всех своих людей.

Часто и сильно забилось сердце в груди у Микулы. Теперь он был уверен — все выйдут вперед, их зовет князь Святослав, земле грозит великая беда, смерть готовят им ромеи.

Но снова никто не вышел. Стоя около коня, Бразд говорил о чем-то с волостелином, Сварг ковал оружие, Гордин и Пушта молчали.

И тогда Микула вспомнил своего отца Анта, вспомнил его слова о неведомом кладе, который Микула должен охранять, вспомнил, как отец говорил о том, что придут иные времена, другие люди, но Микула должен остаться таким же, должен помнить и охранять родную землю…

И если Микула раньше никак не мог понять, о каком кладе говорил отец, как и не знал того, где его искать, то сейчас ему казалось, что он все понял.