Святой грааль

Из-за рощи послышалась тягучая песня. Слова не различались, но голос слышался ясно.

– Поют, – ухмыльнулся де Белен. – Из деревни, что ли, доносится?

– Должно быть, трубадур, – предположил Ван Хель.

– Вам не кажется, что здесь песни звучат чаще, чем у нас? И ночью они кажутся какими-то особенно красивыми.

– Южная луна и южное солнце рождают любовь и песни, – проговорил Ван Хель.

– Однажды мне довелось побывать на севере Дании. Тамошняя луна совершенно не похожа на луну здешнюю, – ответил де Белен, отрывая утиную ногу от жирной тушки.

– Вы обращаете внимание на такие вещи? – удивился Ван Хель, никогда не замечавший за бароном склонности к романтичности.

– Мне нравится всё красивое. А ведь луна красива, не так ли? Красивее солнца.

– Всё красивое… – задумчиво повторил Хель. – А разве есть на свете что-то некрасивое?

– Уродства хватает.

– Уродство – очень субъективная оценка качества. Поверьте, одежда, которую будут носить лет через пятьсот, покажется вам сегодня кошмарной. А жители того времени будут смотреть на наши с вами наряды как на смешные, нелепые и безобразные.

– Почему вы так думаете? – Барон перестал жевать и осторожно поинтересовался: – Разве вы умеете заглядывать в будущее?

Ван Хель молча улыбнулся.

– Вы умеете? – тише, но уже настойчивее спросил де Белен. – Признайтесь мне, откройтесь. Вы не просто умелый воин, мессир. Кто-кто, а уж я-то разбираюсь в людях. Вы знаете больше, чем любой из нас, но умело скрываете ваши знания. Почему?

– За некоторые знания можно угодить на костёр, – почти беззаботно пояснил Хель.

– Вам это не грозит, – убеждённо парировал барон.

– Почему?

– Вы чуете опасность на расстоянии. Вряд ли в мире отыщется ум, способный устроить вам ловушку.

– Ловушку? – небрежно спросил Хель. – Разве кто-то готовит мне западню?

– Каждому из нас кто-то устраивает западню. – Де Белен внимательно посмотрел на частично обглоданную утиную ножку с болтавшимся лоскутом обжаренной кожи. – Жизнь устроена по очень нехитрому принципу – напади или нападут на тебя. В мире зверей это происходит открыто, никто не ищет оправданий своим поступкам. Оправдание одно – голод, борьба за выживание. Человек же придумал тысячи поводов для того, чтобы напасть на соседа, когда в том нет никакой надобности. Нам никто не угрожает, но вся страна снялась с насиженных мест и отправилась в поход, сочинив себе врагов. Сколько крови мы прольём, сколько языков вырвем, сколько деревень спалим дотла! Зачем? Разве наши поля плохо родят? Мы голодаем? Нет, у нас всё в порядке. И всё-таки мы едем убивать… Скажите, мессир Ван Хель, вам не кажется, что Господь что-то перепутал, устраивая этот мир? Не подумайте, что меня грызёт совесть за тысячи невинных жертв, коими усеян мой пройденный путь. Ничего подобного. У меня нет совести. Просто я хочу понять, меня одолевает любопытство.

– Вы наделены пытливым умом, барон.

– Что же вы ответите мне? Может, эту землю сотворил не Бог, а Сатана, поэтому мы вынуждены претерпевать адовы страдания здесь?

– Нет, сударь, Сатана тут ни при чём.

– Тогда почему праведники страдают не менее грешников? Знаете, какие слова произнёс епископ Тьерский во время осады Миравальской крепости, когда наши отряды пробили брешь в стене и стали проникать внутрь? Я спросил его: «Как же нам быть? Там спрятались от наших мечей не только еретики, но и правоверные католики!». Он только засмеялся в ответ: «Не занимайте свою голову глупостью. Убивайте всех. Господь отличит своих от чужих!» Разве это не слова Дьявола?

– Нет, мессир, это слова епископа Тьерского, – спокойно ответил Ван Хель. – Создавая нас, Господь наделил каждого в равной мере качествами зла и качествами добра. Мы вольны в наших делах пользоваться как добром, так и злом.

– Но как же избавиться от греха? Его тяжесть временами становится невыносимой. Никакая исповедь не помогает, хотя его святейшество легко идёт на отпущение грехов.

– Тяжесть не в грехе, сударь. – Ван Хель поднялся и потянулся, мягко хрустнув суставами рук. – Греха не существует по той причине, что всё здесь происходит по воле Творца – единственного, вездесущего, всеведущего, всемогущего. Осознание ненужности наших поступков – вот что тяготит. Осознание бессмысленности растраченных попусту сил – вот что тяготит. Это вы и принимаете за грех.

Барон поднялся и, обойдя костёр, встал с противоположной стороны огня напротив Ван Хеля.

– Продолжайте, – сказал он повелительным тоном, – я должен понять вас.

– Люди не понимают главного.

– А что есть главное?

– Игра.

– Какая игра? – свёл брови барон.

– Божественная… Но мы не знаем правил этой игры. Господь сотворил нас, чтобы играть. Все мы – лишь игрушки в его руках. Человек считает себя самостоятельным существом, но он лишь выполняет заложенную в него волю Творца. «Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них ещё не было…» Помните? Сто тридцать восьмой псалом Давида.

– Помню, но этот псалом никогда не возникает в моей памяти. И как же он связан с грехом?

– Забывая о том, что мы лишь выполняем волю Господа, мы чрезмерно усердствуем, нагнетаем в себе страсти, тужимся совершить другое, лишнее. А лишнее всегда тяжело нести.

– Лишнее? Откуда же возьмётся лишнее, если всё по Его воле?

– Господь сказал вам: «Защити дом свой от врагов». И вы защитили ваш дом, отстояли семью, а затем погнались за врагом и стали уничтожать не только его, но и жечь его дома, убивать его братьев и сестёр, насиловать дочерей. Вы уже не защищаетесь, вы делаете чрезмерное. Это и есть другое, ненужное, греховное. И тяжесть этого вы несёте по жизни и преумножаете её изо дня в день.

– Но как узнать? Как остановиться вовремя?

– Скажите, сударь, как вы справляете нужду? – спросил Ван Хель, глядя в глаза барону.

– То есть?

– Вы мочитесь столько, сколько вам надо. Лишнего вы даже не сумеете из себя выдавить. Вот это и есть праведность – делать по потребности. И ничего сверх того.

– Любопытно, – не сгоняя с лица нахмуренности, произнёс барон. – Только боюсь, народ не согласится с этим.

– Вы беспокоитесь о народе или о себе? Народ, сударь, – это слишком много для каждого из нас. Мы созданы каждый для своей жизни. Служить или повелевать, познавать или оставаться в невежестве – каждый выбирает для себя… Хочу обратить ваше внимание, что я не навязываю вам моего мнения. Вы изволили спросить, и я дал исчерпывающий ответ на ваш вопрос. Мы разговаривали с глазу на глаз, я не поднимался на трибуну, не обличал ни государя, ни Папу, ни Церковь. Я открыл вам, какими принципами я руководствуюсь.

– Зачем же вы живёте?

– Играю.

– Во что? Вы же сами сказать, что правила игры нам неведомы.

– Я приспособился к этим неведомым правилам.

– Как? – жадно выпалил барон.

– Познаю мир, набираюсь опыта и через это познаю себя самого.

– Что это даёт вам?

– Мессир, вы же сами сказали, что мне известно нечто особенное и что я отличаюсь от других.

– Да, сильно отличаетесь. Неужели это – результат вашей игры?

– Никаких иных причин нет.

– Вы чего-то не договариваете, – покачал головой де Белен, – что-то скрываете.

– Того, что я сказал, вполне достаточно. Когда вы примете это, мы сможем продолжить разговор. Но пройдёт немало времени, прежде чем вы согласитесь со мной, сударь. Возможно, вы не согласитесь никогда. Зачем же мне открывать лишнее?

– Вы не доверяете мне?

– Недоверие, обман, предательство – понятия не из моей жизни. Я признаю только знание, – сказал Ван Хель.