Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие

Наибольшее несчастье для человека заключается в том, что человек, которому Богом дано все приятное его сердцу, чего бы он ни пожелал: богатство, слава и все прочее, не пользуется всем этим и сберегает для чужого ему человека и умирает бесплодным для себя и для других. Муж, даже многочадный и проводивший долгие· дни, но не насытивший души своей благостью, хуже выкидыша, который пришел и ушел, не коснувшись зла и не увидевши даже солнца, — ему лучше, чем лукавому, хотя бы он тысячами лет измерял свою жизнь, по не познал благости. Конец же для обоих смерть. Неразумный изобличается особенно тем, что не получает удовлетворения никакому пожеланию; а мудрый не подвержен этим страданиям. Однако, по большей части случается, что праведность жизни ведет человека к бедности.

Излишнее любопытство увлекает людей к исследованию того, что будет после смерти каждого, и они сочиняют, что знают это; но лучше заботиться о доброй памяти. И в этом отношении имеет значение мудрость. Такая или иная жизнь человека является результатом не тленного стяжания, но мудрости. Мудрость может оказать больше помощи, чем множество могущественнейших мужей в городе. Все это он познал, получив мудрость от Бога; но когда потерял ее, он перестал быть похожим на себя: мудрость убежала от него, так что ему уже невозможно было овладеть ею; он даже совершенно перестал искать ее и не помышлял больше о том, чтобы уразуметь безумные дела, суетные советы и тревожную жизнь нечестивых. Но так настроенный и одержимый смертоносною похотью, он все-таки познал, что женщина — сеть, уловляющая проходящих мимо неё, и что освободиться от нее можно только снискавшему милость Божию. Больше же всего он уразумел то, что люди сотворены Богом правыми по душе, но они сами увлеклись в разнообразные помышления.

Мудрость видна даже на лице человека, потому что она освещает стяжавшего ее. Мудрый понимает, что нельзя хулить или противоречить определениям единого Правителя и Царя, так как мудрый знает, что суд, который будет в надлежащее время, будет праведный. Всякое дело человеческое ожидает наказания свыше, а лукавый не знает, что ничто не будет забыто впоследствии. Но так как промышление Божие не следует немедленно за всеми вследствие долготерпения, и злой наказывается не тотчас после преступления, то лукавый муж и думает, что можно и дальше согрешать и ускользнуть безнаказанным. Величайшее же благо — страх пред Богом.

Между людьми часто распространяется ложное мнение о праведных и неправедных, и тот, кто праведен, кажется не таким, а нечестивый считается разумным. Это заблуждение он почитает наибольшим из всех. Некогда ему казалось, что величайшее из благ — пища и питье, и что тот наиболее угоден Богу, кто больше всего наслаждается ими в течение своей жизни, и потому он ничем другим не занимался, как только этою мыслью, и ни днем, ни ночью не отвлекался от того, что изобретено для наслаждения людям; но узнал только то, что кто осквернился этим, тому уже нельзя обрести подлинного блага.

Раньше он думал, что одинакова участь праведного и нечестивого, доброго и злого, чистого и нечистого; но теперь он знает, что это помышление неразумных, заблуждение и обман. Говорят часто, что умерший совершенно погибает, и что живая собака предпочтительнее умершего льва, что умершим не предстоит уже никакого воздаяния, после того, как они исполнили определенное судьбою. Отсюда — вывод, что нужно наслаждаться всеми благами этой жизни, не опасаясь отчета в этом, так как о том, что делают люди, не знает никто, кроме людей. Ад же, в который отходят люди, не причастен мудрости и совершенно не способен чувствовать. Но ему кажется, что спят глубоким сном помышляющие таким образом, и он почитает мудрость за нечто великое, и хотя другие не замечают мудрого бедняка, однако сила в мудрости выше силы в обычном значении. Здесь на земле не почитается мудрость, соединенная с бедностью, но она будет услышана потом, так как мудрость сильнее оружия.

Муха, упавшая в благовонное масло, портит приятное помазание; поэтому не следует вспоминать глупости вместе с мудростью. Между мудрым и глупым полная противоположность. Глупый поднимается на высоту, а богатый мудростью смиряется. Но если рабы греха ездят на коне, а святые мужи ходят пешком без почета, то это дела тирана и отца всякого лукавства. Кто злоумышляет против другого, тот забывает, что он причиняет вред себе же первому и только одному себе; а муж добрый делает добро и себе и ближним.

Необходимо делиться хлебом и всем, что служит людям для поддержания жизни, — впоследствии окажется, что человеколюбие не бесполезно для тебя. Необходимо давать щедро и раздавать свое имущество многим, потому что неизвестно, что принесет следующий день. Тем же, которые советуют наслаждаться всем настоящим и приятным, он говорит: безумствуешь, если не ожидаешь, что за все это постигнет суд от Господа.

Нужно еще в юности бояться Бога, прежде чем предашь себя пороку и прежде чем придет день Божий великий и страшный, когда не будут светить солнце, луна и звезды, поколеблются высшие силы, прекратится всякая деятельность, все в страхе разбегутся и настанет страшное время. Добрый муж с радостью пойдет в свою вечную обитель, дурные же все свое наполнят рыданием, и не поможет им ни золото, ни серебро. Для людей будет одно спасенье, если души их возлетят к Тому, Кем они сотворены.

В заключении он снова убеждает, что, с одной стороны, должно бояться Бога и соблюдать его заповеди, а с другой стороны, убедить себя в том, что все потом подвергнется суду и каждый по заслугам получит воздаяние за свои дела как добрые, так и дурные.

Это произведение сохранилось во многих греческих рукописях и почти все они усваивают его св. Григорию Богослову, среди произведений которого оно было напечатано в качестве 53 слова у Morelli и как Appendix у Caillau. Однако уже в некоторых древних кодексах отмечено существование сомнения в принадлежности его этому отцу Церкви. Leo Allatius в „Diatriba de Theodoris et illorum scriptis^“ [431] называет древнейший и отличный Ватиканский кодекс 449, в котором с другими творениями Григория Богослова нашел место и Метафраз, но на поле сделана такая заметка: . же читается и в другом списке, не менее древнем и не менее изящном — 1446. По сообщению Erw. Preuschen'a [432] , такая же схолия имеется и в Cod. Vindob. Theol. graec. 80. Нам неизвестно, кем высказаны были эти сомнения и на чем они основывались. Но для них серьезным доводом могло с. лужить прежде всего то, что по своему общему характеру это произведение не отвечает тому представлению о литературной деятельности св. Григория Богослова, какое создается на основании известных его творений: он был церковный оратор и поэт и комментариев на книги Св. Писания не оставил. Далее, хотя „Переложение“представляет только пересказ Екклесиаста, однако в нем должны были сказаться особенности языка и стиля подлинных творений св. Григория Богослова; между тем „Переложение“не обнаруживает той отделанной и сжатой формы речи, какою отличаются творения Григория Богослова: связь мыслей грубее и переходы не так плавны, как у св. Григория Богослова, — у последнего весь общий характер контекста был бы несколько мягче [433] . Наконец, кроме свидетельства рукописей, правда очень определенного, нет других известий о том, что св. Григорий Богослов писал переложение Екклесиаста.

431

У Ang. Mai, Nova Patrum Bibliotheca, VI, 95 sqq. и у Migne, PGr., t. 10, col. 1205.

432

У Ad. Harnack, Geschichte der altchristlichen Litteratur, 1, S. 430.

433

См. Billius у Migne, PGr., t. 10, col. 966–967.

Между тем древние и определенные свидетельства удостоверяют, что действительным автором переложения Екклесиаста был св. Григорий, епископ Неокесарийский. Руфин, который в свой перевод Церковной Истории Евсевия вставил сравнительно подробное сообщение о св. Григории Чудотворце, основанное на самостоятельных сведениях, утверждает, что св. Григорий написал великолепнейшее переложение Екклесиаста [434] .

Блаж. Иероним также удостоверяет, что св. Григорий Неокесарийский написал и переложение Екклесиаста, правда, краткое, но очень полезное [435] . Кроме того, Иероним дает ясное свидетельство, что он знал именно то произведение св. Григория, которое под его именем известно и в настоящее время: в своем комментарии на Екклесиаст, объясняя слова: лучше бедный, но умный юноша… (IV, 13 сл.), Иероним ссылается на переложение Екклесиаста „святого Григория, епископа Понта, слушателя Оригена“, и приводит отрывок из известного нам произведения [436] . Кроме того, в „Переложении“встречаются некоторые особенные выражения, которые Григорий Чудотворец употребляет в своей благодарственной речи Оригену. По всем этим основаниям принадлежность „Переложения Екклесиаста“св. Григорию должно признать достаточно удостоверенною.

434

1) VII, 25: in Ecclesiasten namque metaphrasin idem Gregorius magnificentissime scripsit.

435

De vir. ill. c. 65: Theodorus, qui postea Gregorius appellatus est, Neocaesareae Ponti episcopus… scripsit et metaphrasin ecclesiastis, brevem quidem, sed valde utilem.

436

Migne, PL., t. 23, col. 1049–1050: Vir sanctus Gregorius, Ponti episcopus, Origenis auditor, in Metaphrasi Ecclesiastae ita hunc locum intellexit: „Ego vero praefero adolescentulum pauperem et sapientem regi seni et stulto, cui nunquam venit in mentem, quod possibile sit, quemquam de his, quos vinxerat, ad regnum exire de carcere, et seipsum de iniqua deinceps potestate sua corruere. Evenit enim interdum, ut hi qui subadolescentulo sapiente fuerint, absque moerore sint. Qui enim postea nati sunt, quia mala praeterita nescierunt, nec adolescentulum laudare possunt, qui postea consurrexit, abducti opinione perversa et impetu spiritus adversantis.

Когда и по какому поводу это произведение написано св. Григорием, неизвестно. Несомненно, нельзя согласиться с Ад. Гарнаком, что в данном случае имели значение эстетические мотивы. Оснований нужно искать гораздо глубже и прежде всего в общем настроении св. Григория: совершенно справедливо замечание Бенгеля, что скромность, которая составляет характерную особенность св. Григория, была причиной, что из всех книг Св. Писания он предпринял выделить своим переложением преимущественно Екклесиаст, показатель суетносги [437] . Кроме того, св. Григория мог привлекать к себе и философский характер книги. Но одного этого объяснения личными склонностями св. Григория недостаточно. Дело в том, что в III веке, кроме св. Григория, еще два церковных писателя занимались комментарием Екклесиаста: св. Ипполит Римский и св. Дионисий Александрийский, — очевидно, были причины, по которым эта священная книга привлекала к себе внимание церковных деятелей, и притом причины общего, а не личного характера. Можно думать, что в это время интеллектуального и морального упадка в греко–римском языческом обществе получили преобладающее значение эпикурейско–идонистические взгляды на жизнь, которые представляли серьезную угрозу и для христианского общества. Св. Григорий, несомненно, стремился предупредить проникновение и распространение опасных, растлевающих воззрений в свою паству и решил противопоставить им мудрость ветхозаветного философа, так ярко изобразившего суетность человеческих отношений, желаний и наслаждений, — причем сильно оттенена мысль о страшном дне суда Божия и о воздаянии каждому по заслугам.

437

In not. ad Gregor. Thaumat, Panegyr., p. 232.

ГЛАВА V. К Феопомпу о возможности и невозможности страданий для Бога.

В сирийском переводе, который сохранился в древнем манускрипте, написанном в 562 г. и находящемся теперь в Британском Музее (№ DCCXXIX = addit. 12156, [438] дошло до нас довольно значительное по объему произведение, содержание которого в заглавии определено так: „К Феопомпу о возможности и невозможности страданий для Бога“. В заглавии произведения стоит просто: „мар Григорий великий“, а в конце книги, в приписке, заключающей перечень содержания рукописи, сказано: „и речь, которую составил господин Григорий, епископ Неокесарии в Понте к Феопомпу“. Эта рукопись в первой своей части содержит произведение монофиситского александрийского епископа Тимофея Элура против Халкидонского собора. По названной рукописи в 1858 г. P. de Lagarde издал сирийский текст этого произведения [439] . На основании этого издания В. Риссель в своем исследовании о Григории Чудотворце напечатал немецкий перевод этого произведения под заглавием: „Die Schrift an Theopompus "uber die Leidensunf"ahigkelt und Leidensf"ahigkeit Gottes [440] . Сирийский текст вместе с латинским переводом снова напечатан P. Martin’oм [441] под заглавием: „Ad Theopompum de passibili et impassibili in Deo“.

438

W. Wright, Catalogue of Syriac Manuscripts in the British Museum, 1871 II, p. 639–648; H. Lieizmann, Apollinaris von Laodicea und seine Schule, T"ubingen, S. 93–95.

439

Analecta Syriaca. Lipsii et Londini, p. 46–64.

440

Gregorius Thaumaturgus. Sein Leben und seine Schriften. Nebst Uebersetgung zwсиеrbisher unbekannter Schriften Gregors aus dem Syrischen. Leipzig 1880, S. 71–99.

441

У Joh. Bapt. Pitra. Analecta Sacra, IV, Paris 1883, p. 103–120, 363 -376.