Святой конунг

— Почему она не стала слушать священника Йона? — спросил он.

Сигрид вздохнула. Она не понимала, как может быть Кальв таким слепцом, чтобы не видеть своей вины.

— Я знаю, что ты считаешь меня виноватым во всем, — продолжал он, — и я не отрицаю, что причастен к этому. Но если бы это был не я, это был бы кто-нибудь другой. Девка была просто вне себя, она не может больше жить без мужиков. И теперь, когда у нее есть все возможности для того, чтобы получить отпущение грехов и начать новую жизнь, и она отказывается это сделать, никто не может ждать от меня, чтобы я взял всю вину на себя.

Сигрид не нравился тон, которым он говорил о Хелене. Она считала, что он ошибается, но не знала, что ответить ему.

— Есть какие-нибудь новости из Каупанга? — немного помолчав, спросила она. В этот день с юга пришел корабль.

Ничего особенного. Королева Альфива сетует на то, что бонды слишком ленивы, чтобы платить королю Свейну те налоги, которые он требует. Она хочет, чтобы я поторопил их.

— И что ты думаешь делать?

— Я не собираюсь брать на себя невыполнимую задачу. Ни Свейну, ни его датчанам не станет хуже оттого, что они малость попостятся; люди в усадьбах куда больше нуждаются сейчас в еде.

— Я думаю, что ты, как лендман короля Свейна, должен выполнять его указы.

— Если король чем-то недоволен, пусть сам даст мне знать. Король Кнут не заставит меня быть мальчиком на побегушках у его любовницы.

— Ты не единственный, кто так думает. Эйнару Тамбарскьелве она тоже не очень нравится.

— Что в этом удивительного? Говорят, король Оппланда Эйстейн поставил своего пса властвовать над Трондхеймом. Но король Кнут превзошел его: он сделал нас слугами сучки.

Сигрид бросила на него быстрый взгляд: ей показалось, что он преувеличивает.

— Лучших слов она и не заслуживает, — ответил он, когда она сказала ему об этом. — Она думает только о том, как бы получить выгоду для себя и своего сына, и она не брезгует ради этого никакими средствами. Бергльот дочь Хакона была совершенно права, сказав, что за изменой короля Кнута Хакону Эрикссону стоит Альфива. Эйнар рассказал ей о том, какие слухи ходят в Англии: что король был причастен также и к смерти Эрика ярла.

— Я слышала, что ярл истек кровью, когда у него вырвали язык за его болтливость…

— Некоторые считают, что король Кнут сожалеет о том, что рана оказалась слишком глубокой.

— Стало быть, король Кнут пришел к власти в Норвегии путем измены и подлости? — сказала потрясенно Сигрид. — Если бы Бергльот что-то знала об этом, она бы, я думаю, рассказала бы мне.

— Наверняка Эйнар не рассказывал ей об этом. Возможно, он считает, что она и так подняла слишком много шума по поводу того, что Кнут убил сына ее брата, — сказал Кальв и неожиданно улыбнулся. — Причиной его злобности по отношению к Альфиве является, по-моему, то, что он чувствует себя дома в подчинении у бабы.

— Ты прав, это не доставляет ему особой радости, — тоже улыбаясь, сказала Сигрид, — но Бергльот не становится хуже оттого, что он питает неприязнь к Альфиве, — добавила она. — Впрочем, я думаю, что за всем этим кроется еще кое-что…

Кальв вопросительно посмотрел на нее, а она продолжала:

— Ругая королеву, он пускает бондам пыль в глаза, делая вид, что он на их стороне; королю же Кнуту она явно надоела, иначе он не отослал бы ее в Норвегию. И, сваливая всю вину на королеву, не затрагивая при этом короля Свейна, он заявляет королю Кнуту, что во всем поддерживает юношу.

Кальв задумался. Обняв его, Сигрид спросила:

— Ты, я надеюсь, не считаешь, что тобой помыкают бабы?

— Разве такое со мной возможно? — с усмешкой произнес он.

— Не знаю.

— Если такое и случалось, я сам этого не замечал. Но временами ты морочила мне голову. Кстати, это у тебя здорово получается.

Он снова улыбнулся.

— Возможно, я смогу теперь сделать тебе ребенка, — сказал он, — раньше у меня этого не получалось.

— Ты считаешь себя виновным в том, что у нас нет детей?

— Ты сама могла убедиться в этом после случая с Сигватом!

Сигрид ничего не сказала. Возможно, он был прав. Во всяком случае, ее отношения с ним были теперь не такими, как прежде.

— Мы попросим об этом святого Олава, — сказала она.

— Не думаю, что это особенно поможет, — ответил он, — мне кажется, что ты кривишь душой, называя его святым…

— Я думала, ты уверен в святости короля.

— Это я. Но для меня всегда было утешением слышать от тебя, что он вовсе не святой! — Он хохотнул, но тут же серьезно добавил: — Я уверен в том, что он святой. Но мне не нравится, что ему приписывают такую власть, потому что считаю, что после смерти он так же мстителен, как и был при жизни. Чего только стоит этот неурожай!

— Все потому, что королю Свейну сопутствует удача.

— Удача и раньше сопутствовала потомкам Горма.

— Можно подумать, что король Кнут отнял удачу у потомков Горма своим предательством. Кстати, нет никакой уверенности в том, что Свейн — сын Кнута.

— Да… — задумчиво произнес Кальв.

— Ты говоришь, что король Олав мстителен, — продолжала Сигрид, — а как же обстоит дело со мной, кого он простил? А как было с Туриром, который убил его? Первым чудом, которое совершил король, было то, что он исцелил его рану и обратил его в христианство. Разве это не свидетельствует о том, что он больше не жаждет мести?

— Может быть… — согласился Кальв. — Но Турир не служил королю, как я. И мне кажется, что события, происшедшие с тех пор, как я отвернулся от него, вовсе не свидетельствуют о том, что он простил меня — как до его смерти, так и потом.

— Я не думаю, чтобы святой был мстителен, Кальв. Это противоречит христианству.

— Я сам слышал, как священники угрожают карой Господа, так почему же королю Олаву не быть столь же мстительным, как Господь? И я не могу сказать, что вижу в мести что-то дурное; что было бы, если бы никто не мстил за свои обиды? Даже наказание по закону тоже своего рода месть.

— Тебе следует поговорить об этом со священником, — сказала она. — Ты говорил, что грабил монастыри и церкви потому, что считал, что Бог перед тобой в долгу после того, что ты узнал о Сунниве.

Он кивнул.

— Так оно и было, — сказал он, — с момента принятия крещения я старался сделать все, чтобы быть хорошим христианином. И мне казалось, что за это, по крайней мере, Бог должен утихомирить короля Олава. — Немного помолчав, он продолжал: — Раньше Бог хорошо вознаграждал меня. Мне везло до тех пор, пока я не отвернулся от короля.