Святой Вроцлав

— Я попала в аварию, и вот такая осталась памятка. Я совершенно про нее забыла, пока не пошла в то странное место. И вот тут меня осенило. Люди вокруг засыпали, а мне хоть бы хны. Стояла там — и все. Потом вывела оттуда свою сестру. Уходят они оттуда без проблем. Три дня просыпалась, но теперь с ней все нормально.

Томаш поднял чашку, но до рта она не добралась. Он застыл, приглядываясь к Эве, и внезапно тело его расслабилось, как будто под кожу закачали воду. Он спросил, совершенно свободно:

— Если ты можешь заходить и выходить, тогда почему не поможешь другим, хотя бы людям из той школы?

Девушка вздохнула.

— То, что у меня кусок железки в голове, вовсе не означает, что я дурочка и отправляюсь на экскурсию. Вы там не были, так что и не знаете, как только войдешь туда, так всегда обещаешь, хоть золотыми пряниками будут тут кормить, лишь бы не возвращаться, — быстро говорила она, размахивая сигаретой. — Эти бедняги встали бы ко мне в очередь длиной в километр. Но сейчас ведь там поставили кордон, так что может быть кисло. С вами я разговариваю, потому что дело у вас горит, опять же, у вас есть бабки, а не заплатка на заднице.

Нижняя губа Томаша опустилась на сантиметр. Он сопел, переваривая слова.

— Остальное теперь зависит только от вас, — дополнила Эва Хартман.

И она усмехнулась. На ее жирном, преждевременно постаревшем лице цвела совершенно девчоночья улыбка.

— Кордон? А что с ним? — спросил Михал.

Улыбка Эвы Хартман еще сильнее помолодела. Сейчас она была чуть ли не детской.

— Не переживай. Можно войти, можно и выйти.

— Это тебе тоже пластинка в голове устроила? — буркнул Томаш.

Эва смяла банку и забросила ее в корзину на другом конце заведения. Безошибочно, на пару столиков дальше, так что кто-то даже присвистнул. Этот кто-то глянул на Эву, она на него, и больше уже никто не свистел.

— Ты подумай. Тебе шашечки нужны или ехать?

По телику уже передавали не матч, а местные новости. Камера прошлась по черному кварталу, по лицам паломников и маскам полицейских, чтобы задержаться на серьезном лице коменданта Цеглы. Тот что-то говорил, морщины на лбу говорили о серьезных идеях, только никто в забегаловке так и не узнал, что начальник над полицейскими хотел сказать вроцлавянам, потому что телевизор работал без звука, потому что бармен предпочитал видеодиски.

— Сколько? — спросил Томаш.

— Двадцать тысяч. Половина сейчас, половина потом.

Томаш скорчил маску игрока в покер, что-то просчитывая про себя. Михал развалился на стуле, избегая глаз Эвы.

— Если ее приведешь, получишь тридцать.

— Ты будто с евреем торги ведешь, — Эва закурила, выпустила дым Томашу в лицо, выдула губки, словно для поцелуя, — двадцати будет достаточно. Но вход туда стоит денег. Выкладывай бабки, или нечего и базарить. Вот тут, — она подала карточку, — мой номер. Не хотите верить, не верьте. А ты не не смотри на меня как на кусок дерьма. — Она указала пальцем на Михала. Не успел тот ответить, как девица наклонилась в их сторону и шепнула:

— Это вовсе не милая прогулка. Святой Вроцлав — это ад.

Она вышла в дождь. Томаш попросил еще кофе, но Михал вернулся с двумя по пятидесяти граммами водки. Та была теплой. Никто из них не отозвался ни словом, листок с телефонным номером лежал между ними. Они выпили свою водку и продолжали молчать. Томаш размышлял над тем, а можно ли такой девице вообще верить.

* * *

Томаш хотел договориться с Эвой у себя на квартире или в кафешке. Та отказалась, опасаясь того, что ее прицапают, такие дела необходимо устраивать в другом месте, где никто не подойдет, никто не подслушает. Где они могут быть сами. В Щитницком парке, неподалеку от Японского Сада, на мостике над речушкой, за пределами света фонарей. В одиннадцать вечера. Если нет, можете искать себе кого-нибудь другого, потому что она, Эва Хартман, может обратиться к любому из Несчастных, и ее примут с распростертыми объятиями.

— Половину сейчас, половину потом, — бурчал Томаш.

Заплатить Эве его уговорила Анна: «Это ведь только деньги, мы можем позволить быть обманутыми», — говорила она. — «А вот как бы ты себя чувствовал, если бы отказал?». А Томаш даже думать об этом боялся, так что они сунули сотенные банкноты в конверт, конверт он сунул в повешенный на шею туристский бумажник, и теперь не мог найти себе места: сначала у себя в квартире, потом у Михала. Спокойствие и тишина покинули его. Половина сейчас, половина потом.

— Что, жидишься? — спросил Михал.

— Если хочешь, могу отдать эти десять кусков тебе. Сделаешь с ними, чего тебе самому захочется. — Томаш ходил по комнате, ежесекундно поглядывая в окно, но еще чаще поглаживал себя по груди. — Беспокоит меня этот парк. Киска или нас желает бортануть, или сама чего-то боится. Впрочем, на ее месте я и сам полные штаны бы наложил. Каждый гоняется за тобой, деньги предлагает, так что я думаю, что и сам бы по паркам прятался. — Томаш скрежетнул зубами. — Ну да ладно, я на всякий случай тоже подготовился.

Из кармана куртки он достал черную телескопическую дубинку, взмахнул, та со свистом раздвинулась. Томаш провел рукой по поверхности оружия. Михал же водил глазами за черным твердым кольцом на конце дубинки и размышлял над тем, насколько будет больно, если врезать такой вот дубинкой, сможет ли Томаш ударить кого-нибудь, помимо себя, а если даже и нет, то что он сделает, если противников будет шестеро или даже один, зато с пистолетом.

— Зачем ей подставлять нас каким-нибудь, скажем, гопникам или другим бандитам, раз она может попросту умотать с бабками? Может, она все врет?

— Или попросту сумасшедшая? — Томаш спрятал дубинку. — Если кому вставили плитку в башку, он всегда творит какие-нибудь глупости. Я знаю, — фыркнул он, — сам врач! Вот угадай, что сказала Анна. Моя собственная жена сказала мне, знаешь что? — Он уселся на кровати, опирая голову на ладони, — что Малгося не вернется, но заплатить я должен. Не ради нее, а ради себя. Чтобы знать, что сделал все, что мог.

— В чем-то она права.

Томаш глянул на него скорчив страшную мину.

— В чем-то прав каждый. Но моргенштерн [74] я не оставлю.

74

Моргенштерн (нем. Morgenstem — утренняя звезда) — бронзовый шарик с ввинченными в него стальными шипами. Использовался в качестве навершия палиц или кистеней. Такое навершие сильно увеличивало вес оружия — сам моргенштерн весил более 1,2 кг, что оказывало сильное моральное воздействие на противника, устрашая его своим видом. Наибольшее распространение получил цепной моргенштерн, в котором шипастый шар соединялся с рукоятью посредством цепи. Хотя использование моргенштерна и увеличивало тяжесть ранений, наносимых противнику, но сильно затрудняло ношение оружия, его шипы мешали точному попаданию, цепляясь за близкие предметы, и часто застревали в щитах или доспехах.

Моргенштерном также называлась шипастая дубина либо булава с шипастым навершием, описанным выше. Такое оружие состояло, в частности, на вооружении швейцарской пехоты до середины XV века. Благодаря простоте изготовления, моргенштерны были популярны в период крестьянских войн в Германии. — Прим. перевод. + Википедия

— Чего?

— Эту палку. Тип, у которого я ее купил, сказал, что именно так она и называется. — Томаш глянул на часы. До него начало доходить, что та пара часов, отделяющая их от встречи с Эвой Хартман, это прикидка перед по-настоящему долгим ожиданием. — У тебя есть чего-нибудь глянуть? Хочется просто убить время.

— Чего-нибудь полегче, — досказал за него Михал и, не ожидая ответа, начал пересматривать стопку дисков. Большинство названий ничего ему не говорило, и он уже начал терять надежду, как вдруг обнаружил кое-чего для себя. «Реквием по мечте» [75] . Этот фильм он видел несколько лет назад по кабельному телеканалу. Замечательный фильм. Михал хотел было что-то сказать, но не сказал, а врубил ДВД-проигрыватель. Помогло.

75

«Реквием по мечте» (англ. Requiem for a Dream, пол. — «Requiem dla snu») — американский культовый художественный фильм режиссёра Даррена Аронофски по роману Хьюберта Селби Младшего «Реквием по мечте». В главных ролях — Джаред Лето, Дженнифер Коннелли, Марлон Уайанс и Эллен Бёрегин, которая в 2001 году была номинирована на «Оскара», в номинации «Лучшая женская роль», за работу в этом фильме. — Википедия