Сядьте на пол

Нравятся ли они детям? По-моему, не очень. "И на злого врага налетел медведь!" — вот это да, это на цитаты расходится. Может, Барто — это вовсе не детские стихи? Может, этот вирус жалости и сюсюкальности переносят взрослые, которые сами — а вовсе не их дети — страдают от одиночества и страха перед той качающейся доской?

Нет, я понимаю, надо учить детей сочувствию. Но как-то многовато у нас этого нытья в книжках для тех, кто по возрасту больше склонен веселиться. В детском саду они встречают страдальца Гадкого Утенка, в первом классе — столь же несчастную Серую Шейку. В пятом классе ребёнку приходится топить Му-Му вместе с Герасимом. Это просто шедевр унылой и совершенно ненаучной фантастики: почему просто не отпустить собачку? Не отдать знакомым? Не послать подальше барыню и свалить на Север вместе с собакой, здоровый же мужик! Нет, надо топить и страдать, ведь слезливый барин Тургенев плакал и нам велел.

А начинается оно с самых первых книжек, с Барто. Однажды, когда я наводил дома порядок, она снова попалась мне под горячую руку. Я просто сел и переписал её. И дети напевают новую версию гораздо охотнее старой:

Зайку бросила хозяйка, под дождём остался зайка — со скамейки влез на стол и танцует рок-н-ролл! Дождик-дождик, водолейка! Громче стукай по скамейкам! Пусть бегут домой хозяйки — на свободу вышли зайки!

# # #

Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу: "Ох, доска кончается, Сейчас я упаду!" Упал — и с горки мчится, кричит: "Хочу ещё!" Кто падать не боится, тот бык, а не бычок.

Сказочная мнемоника

Так-так. Автор только что призывал отбросить "родительское умиление", а теперь сам развесил уши? Не беспокойтесь. Мы всего лишь продолжаем изучать детский язык, чтобы использовать его для более успешного общения.

В 2014 году я проводил семинары по верёвочным фигурам, которые большинству людей известны лишь в виде игры "колыбель для кошки". На самом деле это очень большая культура, своего рода невербальный язык, на котором когда-то рассказывали сказки жители всех тихоокеанских побережий, от Чукотки до острова Пасхи. Вот и я на своём занятии долго рассказывал детям интересные (как мне казалось) истории о распространении верёвочных фигур по миру, и сами фигуры показывал разные. Но наибольшее оживление вызвала та, при виде которой все хором закричали: "Череп! Череп!"

То же самое повторилось на другом семинаре. Показываю я красивые (как мне казалось) полинезийские фигуры с соответствующей сказкой, и вдруг одна продвинутая девочка говорит: "А можете показать, как делать Кости Оленя?" И соседи сразу: "Мы тоже хотим Кости!" Откуда такой интерес? Конечно, дело в табуированности самой темы "черепов и костей". А где вернее всего можно найти табуированные темы? В мифологии, причём в самой языческой.

Вот сказки эскимосов: сплошное преследование и жёсткие разборки между родичами. В одной истории бабушка гонится за внуком, поскольку не хочет, чтобы он засматривался на девушек. В другой старик решил наказать мальчика-сироту, который его дразнил. Или такая сказка: три охотника с собаками погнались за медведем, но один потерял рукавицу, замёрз и отстал; а второй отстал потому, что его племянницы подрались и заблудились, так что пришлось послать старого рыжего пса их разыскивать…

Суровая жизнь, да? Зато очень доходчивый способ запоминания базовой астрономии. Ведь бабушка и внук — это Альтаир и Таразед. Старик и сирота — Арктур и Муфрид. Три охотника — пояс Ориона, потерянная варежка — Регул, окруженный собаками медведь — Плеяды, дерущиеся племянницы — Гиады, а рыжий пёс — Альдебаран.

Сам я много раз в жизни пытался запомнить звёздное небо по классическим атласам. Но вся эта разрозненная греко-арабская смесь Антаресов и Сагитариусов совершенно не укладывалась в голове. К тому же "классические" созвездия включают кучу звёзд, которые не видны невооруженным глазом; то есть полную картинку никогда не разглядишь и не запомнишь.

Зато, рассказывая детям простые сказки языческой астрономии, с самыми яркими и практичными звёздами, которые использовались в календарях и навигации, я обнаружил, что небо стало ближе и понятней. Выглядываешь вечером в окно на север — слева Акула, справа Паук, а посередине Два Охотника жарят на костре Кенгуру. Именно так видели небо в Океании: у нас это Большой Ковш, Орион, Близнецы и Капелла.

А верёвочная астрономия индейцев навахо сложилась у меня в другую сказку, где есть Солнце, Луна, Венера, Плеяды, Млечный Путь, Полярная звезда, Большой Ковш, Кассиопея и даже Бабочка — звёздное скопление в созвездии Скорпиона. Если вы закроете глаза и попытаетесь перечислить все названные объекты — не сможете. Потому что они ничем не связаны. Другое дело — сказка, которую дети просят рассказать снова и снова (см. главу «Лагерь»).

Существует множество техник запоминания, но как мне кажется, "сказочная" среди них недооценивается. А между тем, именно парадоксальные, необычные образы наш мозг фиксирует лучше всего. Таким способом я научил Кита запоминать телефонные номера. Вот как это начиналось: однажды мы ехали из садика в маршрутке, и Кит выдвинул теорию о том, что слово "пять" какое-то неправильное. Потому что в нём есть и пять, и шесть.

— Ну, они смешиваются, как краски на палитре, — объяснил он, к удивлению окружающих пассажиров.

Я поддержал идею и сказал, что цифры "пять" и "шесть" тоже очень похожи. Нарисовал их для убедительности на запотевшем стекле маршрутки.

— Это не цифра, это кошачий хвост, — заметил Кит.

Ага, подумал я. И по возвращении домой сочинил ему такую считалку:

Папа выдал мне тетрадку, пишем цифры по порядку. Палка — это единица. Двойка — это лебедь-птица. Тройка — сломанный браслет. А четвёрка — пистолет! Цифра пять — погнулась ложка. Цифра шесть — свернулась кошка. Над семёркой флаг возник. А восьмёрка — снеговик. И воздушный шар — девятка… Хватит! Я закрыл тетрадку. Там на кухне бублик есть. Он как ноль, но можно съесть!

Так у нас появились картинки-образы для каждой цифры. Дальше можно составлять фантастические истории из картинок для любого номера, который хочется запомнить. Допустим, номер [phone]. История такая: "Шар несёт на палке кошка, снеговик стреляет ложкой, а из шара выпал гусь в двух браслетах — ну и пусть!".

В другой раз с помощью сказки мне удалось рассказать маленькой Еве о своей работе. Мы ехали на майские праздники в Крым. В поезде я посетовал, что забыл взять для Евы книжку с пальчиковыми играми. А жена Маша говорит: "Но ты же знаешь все эти фигуры, сочини игру сам!" Я залез на верхнюю полку, вытянул перед собой руки, и, перебирая знакомых пальчиковых зверей, начал сочинять:

Шла лошадка, цок-цок-цок, за собой везла возок. На возу сидел пастух, у него в руках — петух. В петушином клюве — мак, в маке ползает червяк. Червячок сказал "Дидос!" — все упали под откос! И лежат и не встают, дятла-доктора зовут. Только дятел улетел, у него ведь много дел: Плачут в поле хомяки: "Расплодились червяки!" Все червём поражены — и собаки, и слоны. Даже здоровяк-пингвин робко спрятался средь льдин, и ругает из-за льдей дятлов, ос и лошадей. Ну а мой девиз таков: вся беда от петухов! Тащут в клюве все подряд — вот кому всадить заряд! Петухом не будь, дружок! Дай-ка мне свой пирожок.