Сын атамана
Шрифт:
– - Вон и сами голос подают! Ахти!
– - спохватился он вдруг.
– - А оружие-то мы забыли в пещере!
– - И то ведь!
– - сказал с досадой Курбский.
– - Ну, Данило, нечего делать, идем назад.
– - Нет, нет, княже, Бога ради!..
– - вскричал Гришук, хватаясь за рукав своего молодого защитника.
– - Тише, милый! Неравно услышат.
– - Умоляю тебя, княже, Христом Богом!
– - Но как же мне явиться в Сечь без всякого оружия?
– - Там у кого-нибудь новое купишь. Я, право, не пущу тебя...
– - Так я один схожу, -- сказал Данило.
– -
– - Ну, так что же?
– - А то, что всю шайку при сем самом раз в ангельский чин снаряжу. Нож в бок -- и делу конец.
– - Что ты, Данило! Креста на тебе нет! Убивать во сне безоружных...
– - А скольких людей они сами живота уже решили! Не чини мне только помехи; я один с ними управлюсь.
– - Нет, Данило; нам они оставили жизнь, и мы на них волоска не тронем. Недаром отец Серапион предрекал мне, что ты еще натворишь мне бед!
– - Прости, государь, по простоте слова молвилось. Из твоей воли я не выйду. Они и без нас, я чай, до палачовых рук дойдут. А за оружием-то все же вернуться надыть...
Но тут вступился в дело старик Яким:
– - Нет, братику, теперя и я тебя не пущу! Кто тебя ведает, что у тебя на уме!
– - Да дерзну ли я без своего господина? Я трясусь за ним как хвост за бараном.
– - Заговаривай зубы! Мы с Бардадымом побратались, я поклялся перед Богом не выдавать его с товарищами -- и не выдам.
– - А коней-то все-таки уведешь у них?
– - сердито усмехнулся Данило.
– - За коней мы рассчитались дуваном. Ну, а теперя ступайте-ка все за мной.
Несмотря на почти непроглядный мрак, старый каменник шел по отлогому скату лесистой балки совершенно уверенно. Вскоре они очутились перед входом в другую пещеру, из глубины которой донеслось еще явственнее то же призывное ржанье.
– - Ты, Данило, иди-ка со мной, -- сказал старик, а вы, паничи, обождите тут.
Немного погодя, оба вывели из пещеры трех оседланных коней.
– - Да ведь нас четверо?
– - заметил Курбский.
– - Трое вас, -- отвечал Яким с тяжелым вздохом.
– - Я не еду.
– - Боже ты, Боже мой!
– - вскричал Гришук.
– - Клятва тебя держит?
– - Клятва, да. Знать, такое уж мне предопределение вышло.
– - Но ведь клялся ты разбойнику...
– - А я чем же лучше? Свой своему поневоле брат. О себе же, касатик мой, не полошайся: князь Михайло Андреевич не откажет доставить тебя до места.
– - Но ведь ты знаешь, Яким... коли пойдет в огласку...
– - Знаю, радость моя, все знаю, что ты хочешь сказать. Но я сейчас вот поверил все Даниле...
– - И тайна твоя в груди у меня, что искра в кремне, -- подтвердил запорожец.
– - Но ты, Яким, остаешься здесь на верную смерть...
– - От смерти, миленький мой, не спрячешься, -- отвечал со вздохом дядька.
– - А может, Господь еще и помилует: ведь я же не убег с вами, а яко бы сплю теперича с ними в непробудном хмелю. Почем мне знать, как вы трое вызволили друг дружку, как раздобыли коней? Выведу я вас сейчас на большую
Говоря так, Яким подсадил своего панича в седло, взял коня его под уздцы и пошел вперед. И вот они в открытой степи.
– - Отсель, Данило, дорогу по звездам ты и сам найдешь?
– - спросил Яким.
– - Еще бы не найти!
– - был ответ.
– - А ты, княже, как пойдешь обратно из Сечи, не завернешь ли опять в Самарскую пустынь?
– - Коли будет время, -- отвечал Курбский.
– - Хотелось бы повидать еще раз отца Серапиона...
– - Ну вот. Так от него, может, и оружие свое получишь: к нему прямо вышлю, буде Господу угодно будет еще дни мои продлить. Ну, а теперича храни вас всех Бог!
Он наскоро приложился к руке своего панича, и тот почувствовал на руке своей горячую слезу. Тут бедный мальчик не выдержал и с седла обнял за шею дядьку.
– - Ну, полно, не махонькой ведь!
– - говорил растроганный старик, насильно отрываясь.
– - Авось, еще и свидимся... Прощай, княже! Прощай, Данило! Не забывай обещанья-то... Да коней, чур, не пускайте вскачь, чтобы паничу моему больного плеча не растрясло...
– - Яким! Погоди еще, послушай...
– - в отчаяньи крикнул Гришук вслед уходящему.
Но тот уже не слышал, или не хотел слышать, и пропал в темноте ночи.
Глава тринадцатая
"ПУГУ! ПУГУ!"
Утреннее солнце сияло уже на небе, а наши три путника ни разу еще не сходили с коней. Пока заря не рассеяла сумрака безлунной ночи, движение их немало замедлялось пересекавшими степь извилистыми балками и выбалками, речками и речонками. Но и теперь им приходилось ехать только мелкою рысью, а то и шажком, так как недавно лишь сросшаяся ключица Гришука не выносила сильных толчков. Настроение же мальчика, несмотря на бессонную ночь и разлуку со стариком-дядькой, с первыми лучами дня разом переменилось. Как будто робея сам заговаривать с Курбским, он обращался с разными вопросами к Даниле и заливался звонким смехом над его, по большей части, шутливыми ответами. Так, спросил он запорожца, отчего у него одна только правая шпора.
– - А на что мне другая?
– - отвечал Данило.
– - Как пришпорю коня в правый бок, так левый все равно бежит рядом.
– - А нагайка у тебя для чего?
– - продолжал, смеясь, допытывать Грищук.
– - Нагайка-то? Чтобы конь мой не думал, что не одни птицы по воздуху летают.
И в доказательство он нагайкой заставил своего коня сделать такой воздушный прыжок, что сам едва не вылетел из седла.
А солнце поднималось все выше и выше; становилось жарко.
– - Хоть бы водицы испить!
– - вздохнул Гришук.
– - А что, Данило, -- сказал Курбский, -- погони, верно уже не будет? Можно бы сделать и привал.
– - Можно и должно!
– - согласился Данило.
– - В животе у меня самого словно на колесах ездят. Пропустили мы, жалко, два, а то три зимовника. Но вот никак опять один.
В самом деле, в отдалении, над зеленым ковром степи показалась небольшая землянка. Данило вонзил единственную шпору в бок заморенного коня, подскакал к окружавшему землянку плетню и издал условный запорожский клич: