Сын батрака

В середине сентября ситуация разом изменилась. Абсолютно неожиданно у Хольтера на руках оказались козыри против Бенды.

Приблизительно в это же время, а именно 19 сентября, был окончательно решен вопрос финансирования «силосного проекта». Доктор Секанина собирался на следующий день, в субботу, дать у себя на квартире обед для своих коллег, и все были поражены, когда Хольтер вдруг запротестовал.

— Я тоже собирался пригласить вас на завтра, — заявил он. — Я, конечно, не стал бы выскакивать со своим приглашением, если бы, как бы это сказать, если б у меня не было для вас сюрприза. Правда, это совсем маленький сюрприз, слишком многого ожидать не стоит. Но мне доставит удовольствие сообщить вам о нем у себя дома.

Секанина согласился, и, таким образом, обед был назначен на субботу вечером у Хольтера.

Свой сюрприз он решил подать после жаркого. Пусть жена спокойно примет все комплименты по поводу отлично удавшейся оленины. Для начала он объяснил, кто такой Хайниш. С шоферами фирменных автобусов до сих пор не бывало никаких затруднений, и с Хайнишем тоже, поэтому даже Хольтер не знал его по имени.

— Так вот, этот Хайниш, — продолжал Хольтер, — в начале недели явился ко мне вместе с Рехбергером.

Едва прозвучало имя председателя производственного совета, как все насторожились.

— Хайниш, — продолжал Хольтер, — признался, что в течение последних лет регулярно воровал у нас стройматериалы, и прежде всего цемент. Я спросил, поймал ли его кто-нибудь на месте преступления. Нет, он так и не пойман. Тогда почему же он с подобной ерундой явился ко мне? Один человек все-таки видел, как он ворует, житель Бургенланда, которого он возит на работу и обратно. Этот парень начал его шантажировать, краденое они делят пополам. Парень тоже строит себе дом. Хайниш на автобусе возит ему краденое, в какую-то деревню под Маттерсбургом. Некоторое время так все и шло, но парень стал воровать все больше и больше. Хайниш протестует, но тщетно. Ему это кажется слишком рискованным. Он решает сделать ход конем и все рассказывает Рехбергеру. Но почему же Рехбергер является с этим ко мне? Ведь он и сам мог бы уладить это дело.

Гостям Хольтера после изысканной вечерней трапезы вовсе не хотелось напрягать свои мозги, сопоставляя различные криминалистические комбинации, и они потребовали, чтобы Хольтер продолжил рассказ.

— Все очень просто, — заявил инженер, — дело в том, что второй вор работает в бригаде Бенды.

Секанина хлопнул ладонью по столу.

— Поздравляю! — воскликнул он.

До Шёллера, коммерческого эксперта фирмы, суть дела дошла не так быстро, как до остальных.

— Значит, можно сказать этому Бенде, чтобы он в ближайшие месяцы был тише воды ниже травы, а не то мы заявим в полицию об этом, как его?..

— Вурглац или что-то в этом роде, — сказал Хольтер.

— А если Бенде наплевать на этого Вурглаца, если он скажет: мне-то какое дело? — спросил Шёллер.

— Наверняка Вурглац из его бражки, — высказался Фрайбергер.

— Нет, — сказал Хольтер.

— В таком случае… — начал Шёллер. Но, не встретив поддержки, спросил: — Или такой возможности нет?

— Нет, — отрезал Секанина, — такой возможности нет. Этот Бенда ко всему еще одержимый профсоюзный деятель.

Все выпили за здоровье Хольтера. Фрау Хольтер радовалась, что после ужина, снискавшего ей столько похвал, теперь ее муж оказался в центре внимания.

Сам же Хольтер был достаточно трезв, чтобы перевести разговор на истинную причину встречи — старт «силосного проекта». Слишком недавно ему пришлось усвоить, что глупо при Секанине вылезать на первый план.

Глава двадцать вторая

Приготовления к свадьбе затягиваются

Между Францем и родителями Эрны все лето не прекращались споры: когда быть свадьбе. Эрна сперва держала сторону Франца, но потом решила сохранять в этом вопросе нейтралитет, ведь ей как до, так и после свадьбы придется жить вместе с родителями, а значит, надо с ними ладить.

Папаша Винтерляйтнер настаивал, чтобы они поженились как можно скорее. В этом пункте его полностью поддерживала жена. Обычно она осуждала мужа и всегда корила его за так называемое попустительство.

Причина, по которой родители Эрны настаивали на скорой свадьбе, была вполне понятна: здесь, в деревне, когда беременность Эрны станет заметной, о венчании в церкви не может быть и речи не столько из-за священника, сколько из-за людской молвы.

Но Франц не желал церковного брака. Не из-за своего мировоззрения, а потому что, по его понятиям, церковный брак непременно связан с настоящей свадьбой, а под настоящей свадьбой он понимал пышное празднество. А его свадьба такой быть не могла. он с самого начала сказал родителям, своим и Эрны, что пригласить надо совсем мало гостей и подать им самый простой обед. Чтобы на сэкономленные деньги опять купить стройматериалы. В июне и в июле Франц отговаривался срочной работой. И в самом деле, в июне он был по горло занят — собирался провести на участок воду и электричество. В июле, когда Франц взялся за подвал, он был занят все субботы и воскресенья.

В августе одной работой уже нельзя было отговориться. Тогда он стал ссылаться на Бенду, которого пригласил на свадьбу, но тот был в отпуске. И хотя папаша Винтерляйтнер вообще не хотел, чтобы Франц приглашал своих товарищей из Вены, он принужден был согласиться, поскольку сам намеревался пригласить на свадьбу кучу родственников.

Но откладывать свадьбу из-за того, что Бенда ушел в отпуск, с этим Винтерляйтнер мириться не желал. Тут Франц уже не видел другой возможности, кроме как надуть будущего тестя. Он заявил, что Штадлера в августе не будет, он вернется в Маттерсбург лишь к началу занятий в училище. А без Штадлера нельзя обойтись, он вызвался быть свидетелем на свадьбе.

На Штадлера даже папаша Винтерляйтнер не захотел наплевать. По его мнению, присутствие учителя произведет благоприятное впечатление на гостей и смягчит тот факт, что жених всего-навсего каменщик и сын батрака.

Итак, папаша Винтерляйтнер опять сдался. Жена обозвала его идиотом, ведь венчание в церкви в сентябре абсолютно невозможно, сказала она.

Франц охотно с этим согласился, но никому, даже Эрне, не признался, что теперь-то он добился того, чего хотел. Чтобы семейство Винтерляйтнер не возвращалось больше к этому вопросу, он настаивал на конце сентября. И свадьбу назначили на 27 сентября. Даже на неделю раньше нельзя было бы ее назначить, так как в субботу Франц собирался поехать в Вену к адвокату, которого ему рекомендовал Бенда. Ведь среди недели на это не выберешь времени.

В воскресенье — за пять дней перед свадьбой — он пребывал в прекрасном расположении духа. Эрна без долгих уговоров провела с ним всю ночь. Они спали вместе, и это доставило ей не меньше удовольствия, чем три недели или три месяца назад. Она вспомнила о своей матери, которая все время втолковывала ей, что в ее положении стыдно лезть в постель к мужчине.

Эрна думала, что теперь, когда уже все ясно, когда строительство дома здорово продвинулось вперед и назначен день свадьбы, ее мать наконец смягчится. Но вышло как раз наоборот. И даже дядя Эрны, у которого она работала, был настроен не слишком миролюбиво. Этого Эрна понять не могла.

Францу удавалось заражать Эрну своим хорошим настроением разве что на несколько мгновений. Он садился верхом, как на лошадь, на спинку кровати, а потом валился на пол, точно пронзенный стрелой, но Эрна все равно оставалась тихой и молчаливой. Ему приходилось без умолку болтать, чтобы вместе с нею не впасть в меланхолию.

В десятый раз рассказывал он ей, что адвокат, у которого он был позавчера, счел его дело довольно безобидным.

— А Зеебергер? Разве он не считает, что для тебя это может плохо кончиться? — спросила Эрна.