Сын болотной ведьмы

Следовать за ними. Наблюдать. Снова и снова пытаться проснуться.

Безуспешно…

И тогда я понял, что это колдовской сон. Тот самый, о котором говорила Лери.

У них все получилось. Гергис – взрослый Гергис! – едет сейчас с ведьмой в ее болотное логово, а Кэрриган занял его место. И завтра утром отправится дальше в Неллис. Никто ничего не заметит. Все будут думать, что он – это я. Может, немного странный, но что же тут удивительного – отец при смерти.

Твою мать, как же я мог быть таким самоуверенным – и таким тупым бараном?! Понадеялся, что их план сорвался, поскольку не успеют узнать о моем внезапном отъезде. Что люди Вестара отловят этого ублюдка и утопят, как котенка. И даже в голову не пришло, что ведьма со своим сыночком могли заранее отправиться в эту деревню, поскольку через нее лежит кратчайший путь в Неллис. И Гергис по дороге всегда останавливается на этом постоялом дворе.

Неужели и Лери не поймет, что мое место занял сволочной самозванец? Пожалуй, именно эта мысль была самой невыносимой.

Они – то есть мы!
– ехали всю ночь, без единой остановки. Только чарами это и можно было объяснить. Я спал и видел во сне то, что происходило наяву. Солнце уже встало, когда впереди показалась развилка.

Я узнал это место. Если ехать дальше по дороге, можно попасть в деревню Одден, а затем и в замок. А если свернуть на тропу, она приведет к поляне у болот. Люди Вестара? Надежды на них не было никакой. Если охрана на постоялом дворе не увидела, как ведьма пробралась в мою комнату и как мы с ней ушли, то и стражники ничего не заметят. Даже если мы пройдем в двух шагах от них.

Так и вышло. Доехав по лесной тропе до поляны, мы спешились, и ведьма отпустила коней: наверняка позаимствовала их где-то с помощью магии.

– Иди за мной, Гергис. След в след. Здесь трясина по обе стороны от тропы, крикнуть не успеешь – засосет.

Вряд ли стражники спали. Просто не увидели. Иначе были бы очень удивлены, что наследник, уехавший в столицу к умирающему отцу, вдруг идет с ведьмой вглубь болот.

С Лери я шел первым, видя тропу перед собой. Сейчас – следом за Ольвией, глядя ей в спину, поэтому путь показался бесконечным. Ощущение кошмара нарастало с каждым шагом. Мое сознание изнывало от беспомощности, от невозможности вмешаться и что-то изменить.

Я существовал сейчас словно в двух разных измерениях. В реальности шел за ведьмой, как осел за морковкой. И при этом видел сон, в котором происходило то же самое, что и на самом деле. Но вряд ли она рассчитывала, что мое сознание раздвоится. Откуда ей было знать, что после звездного дождя во мне живет сухая, как архивные документы, память Гергиса и сознание человека из другого мира, сохранившего чувства и эмоции прежней жизни. Воспоминания об умершей матери одного соединились с детскими переживаниями другого. Но наблюдал за всем взрослый – тот, кто был в состоянии трезво оценивать происходящее.

Если бы только это как-то могло помочь!

– Вот мы и пришли, сынок, - обернулась ко мне ведьма, когда впереди показался остров с убогой хижиной. Раньше я видел ее лишь издали, из-за забора, когда ждал Лери.

– Какой красивый у тебя дом, мама, - сказал я.

Да, этот мальчик, с обожанием смотревший на нее, - он тоже был мною. Частью меня.

Ведьма открыла калитку, и я прошел за ней через двор, где на грядках росли всевозможные травы, большей частью уже увядшие. Мы вошли в дом и оказались в просторной комнате с печью, столом и лавками вдоль стен. Ольвия толкнула одну из двух дверей и провела меня в другую - небольшую, полутемную. В ней не было ничего, кроме кровати, шкафа и стула.

– Вот твоя комната, сынок, - ведьма погладила меня по голове. – Ты устал, приляг, отдохни.

Я послушно лег на кровать и тут же погрузился в новый слой сна, в котором уже не было сновидений.

Скоро я потерял счет дням: они проходили совершенно одинаково. Завтрак, обед, ужин – очень скудные, их едва хватило бы и ребенку, не говоря уже о взрослом мужчине. Но, видимо, в колдовском сне этого было достаточно. С острова мы никуда не выходили. Если шел дождь, сидели в доме, и ведьма рассказывала бесконечные истории о жизни на болоте. О животных и птицах, о призраках, которые приходят по ночам, но не могут проникнуть в дом – поэтому их не надо бояться.

Я-маленький с обожанием заглядывал ей в рот, слушая все эти байки, ходил за ней хвостом. Когда дождь прекращался и вылезало солнце, мы вместе возились в огороде. Это только мое взрослое сознание во сне видело такую, вполне трогательную, картину: мальчик помогает маме. Сторонний наблюдатель был бы здорово удивлен: наследник правителя, пачкая штаны на коленях, увлеченно срезает ножницами сухие стебли трав. Хотя откуда тут взяться стороннему наблюдателю?

Тропа после осенних дождей наверняка раскисла так, что пройти по ней было уже невозможно. До самых морозов, пока земля не затвердеет от холода. И это вызывало у меня недоумение. Откуда она вообще берет припасы? Не духи же болотные на крыльях приносят. На себе много не утащишь. Наносили с Кэрриганом летом про запас – чтобы до заморозков хватило?

И что вообще за странная идея поселиться в таком месте? Чем ей не жилось в деревне? Смотрели косо из-за ребенка от правителя? Да нет, другие мамаши внебрачных детишек Морана жили себе спокойно, никто их не пинал. Тогда уж, скорее, из-за того, что ведьма. Что, впрочем, не мешало деревенским бегать к ней за помощью во всяких сомнительных делах.

Все это тянуло за собой и другие мысли. Мое сознание работало в двух автономных режимах. Сознание ребенка, который счастлив быть рядом с любимой матерью, - оно было полностью поглощено этим. И сознание взрослого, наблюдающего и анализирующего, впадающего в бешенство от бессилия и невозможности что-либо изменить.

Цель достигнута – Кэрриган вот-вот сядет на трон. А может, уже и стал правителем. Но неужели сама Ольвия готова остаток жизни провести на болоте, карауля Гергиса? Что она-то получила от исполнения их планов? Только чувство глубокого удовлетворения от того, что сынок занял трон? Нет, что-то слабо в это верилось. Наверняка была еще какая-то другая задумка.

Мысли и чувства Гергиса-ребенка мне нисколько не мешали, и я с утра до вечера прокручивал всевозможные варианты. Это хотя бы позволяло не думать о том, что Лери сейчас рядом со скотиной Кэрриганом. Неужели она не догадается?

Нет, не может быть. Откуда ему знать, как все изменилось между нею и мной. Он будет вести себя с ней так, как делал бы это прежний Гергис. Но если догадается – что тогда? И самое страшное – если догадается он: что Лери все поняла. И она, и Марилла полностью в его власти. Даже если Ольвия и не сможет навести на них слепоту на расстоянии, я все равно не дал бы за их жизнь ни гроша. Уж слишком Лери для него опасна. От одной мысли об этом хотелось выть. Но Гергис-ребенок моему взрослому сознанию не подчинялся. Вот я и пытался отвлечься от этих мыслей, тасуя всевозможные предположения, словно карты.

На третий или четвертый день, когда Ольвия рассказывала очередную болотную историю, я, откинув уже не одну версию, нащупал вдруг очень даже правдоподобную.

Наверняка Ольвии хотелось бы жить в роскоши при дворе, но это было невозможно - хотя бы уже по той простой причине, что некуда деть пленника. Конечно, она могла бы оставить меня в каком-нибудь уединенном месте под присмотром доверенного человека, например, своих родственников Ириты и Альгиса, но я в этом крупно сомневался. Почему-то казалось, что для моего пребывания в зачарованном сне нужен наш тесный контакт.