Сын болотной ведьмы

– Прости, мама, прости, я не хотел.

Ее лицо дрогнуло, по нему пробежала тень, и мне вдруг показалось, что это сожаление. Да нет, не может быть, с какой стати? Она-то видела не ребенка, а взрослого мужчину.

Я понимал, что это всего лишь отсрочка. Даже если у ведьмы нет больше зелья, ничто не помешает ей приготовить новое. Но это было единственное, что я мог сделать.

Она вышла в свою комнату, чем-то там пошуршала, вернулась и перебрала сложенные на лавке сухие травы. Пробормотала что-то с досадой, из чего я сделал вывод: по крайней мере, на какое-то время слепота Лери и Марилле не грозит. Но Ютрей… От одного этого названия становилось жутко.

И все же, все же… Оказывается, кое-что я все-таки мог. Хоть и огромным напряжением мысленных сил, мне удалось заставить Гергиса подчиниться моей воле.

Теперь у меня была задача: «приручить» сознание Гергиса-ребенка так, чтобы он меня слушался. Задача непростая, поскольку каждый такой волевой акт требовал огромного напряжения. Но я заметил: с каждым разом внушить ему что-то становится капельку легче.

Вообще это было очень странное ощущение, и объяснить кому-то, как происходит взаимодействие двух сознаний, я вряд ли смог бы. Разве что приблизительно. Сознание ребенка управляло телом мужчины, но воспринимало окружающее именно с позиций мальчика. Мое взрослое я наблюдало со стороны, однако при этом чувства и ощущения маленького Гергиса были мне доступны. Комбо. Стерео. Я понимал, что не смогу совсем перехватить управление телом, но надеялся со временем хотя бы отчасти контролировать его.

К счастью, мое вмешательство Гергиса на пугало. Пожалуй, только в первый раз он не сразу понял, что за сила заставляет его сделать то, о чем он и не думал, и растерялся. Но потом, когда мне удавалось достучаться до него – далеко не сразу, - он послушно исполнял мою волю, не раздумывая, нужно это или нет. Именно это помогло мне сунуть нос в переписку и спасти Лери с Мариллой от слепоты. И я полагал, что пригодится еще не раз. Но на нечто более серьезное пока не рассчитывал.

Например, заставить Гергиса придушить эту гадину во сне и сбежать. Может, и удалось бы, и ему хватило бы сил, но вынудить ребенка убить ту, которую он считает своей матерью? Это было бы уже слишком. А потом? Если чары не развеются? Привести его в Неллис, во дворец? Где окажется похожий на правителя самозванец с сознанием шестилетнего мальчика? Без вариантов – в Ютрее.

Мне оставалось лишь одно. Набраться терпения и ждать перемен. Того, что обстоятельства изменятся. Что откроется еще какая-нибудь возможность, появится новая информация. Ведь и о том, что получится хотя бы отчасти управлять Гергисом, я сначала не подрзревал.

Беспокоила, правда, одна вещь. Эта сучка знала, какой возраст взять для зачарованного сна. Когда Гергису исполнилось шесть лет, его мать умерла. Я не знал, тосковал он по матери или нет, его чувства мне не достались. Ведьма об этом не подозревала. Возможно, у нее ничего и не получилось бы, но так уж совпало, что собственные эмоционально окрашенные воспоминания сыграли со мной злую шутку. Именно в этом возрасте, чуть помладше и чуть постарше, я часто оставался с бабушкой, суровой и скупой на ласку, очень сильно скучая по маме.

Гергис не отходил от Ольвии ни на шаг, без конца лез к ней обниматься и целоваться. Ничего удивительного, детям хочется такого контакта. Но я-то видел, что от обнимашек с мужчиной – не с ребенком! – ее развозит все сильнее.

Как бы ты, тетенька, не вздумала поучить мальчика плохому! Тебе-то наплевать, что у него после этого крыша может уехать в далекие края, а вот мне с его подсознанием жить дальше. При условии, конечно, что удастся избавиться от морока. Да и моему собственному сознанию такие впечатления точно мимо кассы.

С каждым днем управление Гергисом продвигалось еще на шажочек. Занимался я этим в основном, когда Ольвия выходила из комнаты или ложилась вздремнуть. Хорошо хоть не тащила его к себе под бочок. Видимо, какие-то тормоза у нее все-таки были. А может, подобное могло нарушить чары – откуда мне знать?

Гонял я его по мелочи: встать, сесть, подойти к окну, взять что-нибудь в руки. Воспринимал мои команды он не сразу, после неоднократного повторения, при этом я вынужден был мысленно орать. Но когда доходило, подчинялся безропотно. Напоминало игру с радиоуправляемой машинкой, но ощущение себя одновременно играющим и игрушкой было сюрреалистичным.

Где-то через неделю ворон прилетел снова. На этот раз, прочитав записку, Ольвия пришла в ярость. Бросив листок на стол, она ходила по комнате взад-вперед, что-то злобно бурча себе под нос. Наконец выдохлась, подхватила Зеггера и унесла во двор кормить. Гергис, примерно после десятой команды, подошел к столу и заглянул в бумажку.

«Марилла умерла от лихорадки. Эллерия сбежала».

Он давно уже сидел на лавке, перекладывая с места на место собранные во дворе камешки, а я никак не мог прийти в себя.

Душевная боль может быть гораздо сильнее телесной. Она может разрывать в клочья, даже если тело ничего не чувствует.

Да, с биологической точки зрения, Марилла являлась моей дочерью – и все же не совсем… Но я привязался к ней и смог полюбить. Невыносимо было вспоминать о том, как она улыбалась, гладила меня маленькой ладошкой по лицу, хватала за нос. К тому же это был ребенок моей любимой женщины, и я мог представить, как тяжело ей. А от этого становилось еще тяжелее мне. Где сейчас Лери, куда она может пойти, у кого найдет помощь? Если она убежала, значит, точно догадалась, что во дворец приехал Кэрриган, а не я.

Вернувшись, Ольвия села за ответ, и я снова заставил Гергиса подглядеть через плечо. Даже если что-то ее и настораживало, она вряд ли допускала, что ребенок может прочитать записку.

«Ищи ее как хочешь, - писала ведьма. – Пока не найдешь, не сможешь жениться снова. Когда найдешь, сразу отправь в крепость».

Ворон унес ее инструкции в Неллис, а я в самом буквальном смысле не мог найти себе места от тоски и беспокойства. Не мог отвлечься, заняться чем-то. Это у Гергиса были свои немудреные игры и разговоры с любимой мамочкой, а мне оставались одни лишь мысли. И я подумал, что так, возможно, все должно обстоять в аду. Черти со сковородками? Глупости. Только мысли, воспоминания и сожаление.

29

Прошло еще несколько дней. Может, неделя, может, больше или меньше. По моим расчетам, ворон давным-давно должен был добраться до Неллиса и вернуться. Или у Кэрригана нет новостей? Если бы Лери поймали, он наверняка бы написал. А если нет, это давало мне надежду. Смутную, неясную. Даже не на свое спасение. Просто на то, что она будет в безопасности. Но тут же приходили мысли о том, как ей удастся найти это самое безопасное место и на что она станет жить. Хорошо, если удалось прихватить хоть немного драгоценностей. Самые дорогие хранились во дворце в сокровищнице, но я знал, что и в ее шкатулке их немало. Впрочем, украшения еще надо продать, так, чтобы не навлечь на себя подозрение.

Если бы Вестар не попался в ловушку, возможно, смог бы помочь Лери. А может, даже и мне. Как? Не сам, конечно. Наверняка в Эскаре есть и другие ведьмы и колдуны, не одна Ольвия. Но что толку об этом думать. Вестара больше нет, и мне было так жаль, словно потерял близкого человека. Почему нет? Наверняка для Гергиса он был таким. Возможно, и для меня стал бы другом, кто знает.

Однажды утром Гергис проснулся от холода. Дрожа, выбрался из-под тонкого одеяла и подошел к крохотному оконцу.