Сын Льва

— А ты не понял, почтеннейший мастер Ваахрад? — Ашран показал на почти скрывшуюся под водой сабейскую бирему. — Теперь мы сможем раз и навсегда покончить с сабейскими пиратами. Наши боевые корабли и это чудесное оружие очистят от сабейской скверны гладь океана к радости наших богов — Шат-Цебу и Игерабала.

— Моя дядя прав, — с блеском в глазах сказал шофет. — Теперь я не сомневаюсь, что нам давно пора осуществить великие планы моего покойного отца.

— Фокусники! — ворчал Ваахрад, когда представление закончилось, и гостей шофета пригласили следовать к пиршественным столам в дворцовых садах. — И этим они хотят поставить сабеев на колени?

— В тебе говорит ревность и зависть, владыка, — заметила верховная жрица Куа, высокая черноглазая женщина в тяжелых златотканых одеждах. — Это действительно грозное оружие. Вот только как владыка Ашран заполучил его? Нет ли в этом чернокнижия?

— Не это важно — вздохнул Ваахрад. — Шофет и раньше Ашрану в рот заглядывал, а теперь уж точно не миновать войны.

— Тебя это печалит?

— Это возвысит еще больше жрецов Шат-Цебу и бога войны Гештана. И они снова будут получать от Дома Солнца самые жирные куски и смотреть на нас сверху вниз. Разве это может не огорчать меня, верховного жреца Игерабала? Ты слышала, Ашран назвал имя Шат-Цебу перед именем Игерабала — это о чем-то, да говорит!

— Не будем думать о плохом, — жрица Куа игриво взяла под руку опечаленного Ваахрада. — Нас ждет угощение в садах шофета, а потом мы сможем обсудить, как возвеличить наших богов.

— Союзники? — Ваахрад посмотрел на жрицу.

— Любовь и море подходят друг другу лучше, чем любовь и война, — засмеялась жрица.

* * *

Шеммер-Та-Нат не видела, как слуги унесли с пира ее вдребадан пьяного и счастливого отца. Теперь она была дочерью самого Сына Моря, и самые знатные вельможи говорили с ней с почтением в голосе. Зато она заметила, в каком раздражении покинула пир царица Куати — это случилось после того, как шофет в третий раз прислал Шеммер-Та-Нат сладости со своего стола.

Кажется, у нее появился враг. Царица Куати вряд ли ей простит такое унижение. А может, не все так плохо?

— Сын Солнца велел передать ярчайшей звезде Дарната, что сегодня сам намерен показать ей покои своего дворца, — пропищал ей в ухо евнух-прислужник. — Пусть ярчайшая звезда ни о чем не беспокоится, ее проводят к шофету, когда придет время…

Шеммер-Та-Нат ничего не ответила. У нее появилась неожиданная и, как показалась девушке, очень удачная мысль. Шофет более чем благосклонен к ней, значит, надо просить шофета помочь найти ее Леодана. Шофет все может, и если Леодан жив…

Если жив.

К горлу подкатил противный ком, глаза вновь заволокло слезами. Евнух подобострастно смотрел ей в лицо, ожидая ответа. Глупый кастрат наверняка уверен, что она плачет от счастья.

— По… благодари Сына Солнца, — сказала Шеммер-Та-Нат и сделала вид, что ее интересует ваза с фруктами и сахарным печеньем.

Мой Леодан жив, и я его найду, сказала она себе. Только вот плакать не надо, грим потечет. Надо оставаться сильной. Боги улыбаются сильным и упорным. Они исполнят ее желание.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Боги улыбаются сильным и упорным, — сказал Леодан, глядя на Вислава. — Они помогут нам. Я много раз слышал эти слова. Но все не так, совсем не так!

— О чем это ты, парень?

— Я не хочу умереть на этом корабле, — прохныкал Леодан, вытирая слезы грязной рукой. — Среди этой грязи, этих ужасных людей. Я не могу больше есть крысиное мясо. Меня тошнит. Мне кажется, что съеденные крысы бегают у меня в животе. Они мне даже ночью снятся!

— А ты тщеславен, приятель. Не беспокойся, все совсем не так плохо. Наше корыто попало в какое-то течение. Будем надеяться, что нас все-таки вынесет к земле.

Вислав сказал это таким тоном, что Леодану сразу стало легче, и он с благодарностью посмотрел на вора. А Вислав думал о другом. Очень скоро Леодану не придется сокрушаться по поводу их убогого меню — даже такой пищи не будет. Сегодня они не поймали ни одной крысы. Скорее всего, все четвероногие попутчицы уже просто-напросто съедены. С тех пор, как пять дней назад небольшая акула оборвала их снасть и унесла крючок, рыбу ловить нечем. Вислав примерно представлял себе, что начнется, когда призрак голодной смерти окончательно поселится на их корабле. Трое каторжников уже подолгу о чем-то шепчутся в трюме. Да и непонятно, как поведет себя Каста.

— Куда ты? — спросил встревожено Леодан.

— Пойду побеседую с нашей капитаншей.

— Я с тобой.

— Не стоит, парень. Побудь здесь, я скоро.

Каста стояла на носу судна. Она услышала шаги Вислава, но даже не обернулась.

— У нас нет еды, — сказал вор. — Еще три-четыре дня мы протянем. Дальше не знаю.

— Почему ты мне говоришь об этом?

— Потому что ты вроде как капитан. Хотелось узнать, что ты думаешь.

— Я думаю о том, что голодна. А ты?

— Я боюсь, что когда голод возьмет нас за горло, мы станем вести себя, как дикие звери.

— Звери? — Каста усмехнулась. — Звери не едят себе подобных.

— Значит, ты поняла?

— Твои мысли написаны на твоем лице. Ты беспокоишься об этом мальчишке, Леодане, не так ли?

— Он единственный на этом судне, кто не может постоять за себя.

— Так пусть умирает, — равнодушно сказала Каста. — Мне безразлично, что с ним будет.

— Ты очень добра.

— Да уж какая есть.

Некоторое время они молчали. Каста думала о том, есть ли край у океана, по которому их носит уже вторую неделю. Вислав думал о том, что порой женщины бывают безжалостнее мужчин.

— Ты что, влюблен в этого парня? — вдруг спросила Каста.

— Я? — Вислав не ожидал такого вопроса. — С чего ты взяла?

— Ты почти все время проводишь с ним.

— Скорее, это он тянется ко мне. И мне его жаль.

— А мне нет. По возрасту он, похоже, мне ровня, но всю свою жизнь прожил, как изнеженная комнатная собачка. Как сраный дарнатский мопс, которого по три раза на дню кормят, чешут, купают, водят к сукам и радуются, когда он лижет руки и тявкает на чужаков. Этот малый спал на пуху, ел на серебре, ни разу ничего путного не сделал. Посмотри на его руки — это руки бездельника. Руки дорогой потаскухи. В нем нет ничего мужского. Любимчик судьбы, одно слово. Не люблю таких.

— Кто тебя обидел, Каста?

— Все, — девушка посмотрела на Вислава, ее зеленоватые глаза потемнели, стали холодными и жестокими. — Всю свою жизнь я отражаю удары, которые сыплются на меня отовсюду. Моя душа и мое сердце покрыты рубцами, которых ты не можешь видеть, но они болят — и болят сильно. Поэтому я ненавижу тех, кому боги дают все. Тех, кого никогда не били, не предавали, не продавали как скотину, над кем не глумились. Тех, у кого есть счастливые семьи, у кого живы и здоровы родители, мужья, дети. Тех, кто ни разу не проливал кровь, защищая свою жизнь. Тех, у кого напомаженные волосы, кожа без единого шрама, ухоженные руки, ни разу не замаранные человеческой кровью. Всю свою жизнь я только теряю. Я выдираю жалкие клочки счастья из пасти Судьбы, оплачивая каждый из них своими кровью, потом, слезами, позором — и все равно приходит день, когда Судьба снова забирает у меня все, что я отвоевала.