Сын моего сына

— Можно мы выйдем в сад? — осторожно спрашиваю у Валентины Петровны.

— Конечно, — улыбается она. — Даня может там поиграть, а ты подышишь свежим воздухом. Я провожу вас.

Мы встаём из-за стола, и Валентина Петровна ведёт нас к заднему выходу, показывая дорогу через просторный коридор, украшенный картинами и дорогими безделушками.

Вдоволь нагуляв Даню, возвращаюсь в особняк. Баба Валя вновь кормит нас вкусным обедом, а после я отвожу сына на обеденный сон. Укрыв его одеялом, я сажусь рядом на кровать, прислушиваясь к его ровному дыханию. Его маленькое личико, такое безмятежное и спокойное. Надеюсь, что он не до конца понимает всего этого кошмара, что с нами сейчас происходит.

Нежно провожу рукой по его волосам. После того как Даня засыпает, я тихонечко поднимаюсь и выхожу из комнаты. Аккуратно прикрыв за собой дверь, я спускаюсь в гостиную и понимаю, что в доме мы больше не одни.

— Тимур Эльдарович вернулся. Просил тебя зайти к нему, — важным видом секретаря, сообщает мне домработница.

Вдох-выдох.

— Хорошо, — киваю. — Куда мне идти?

Валентина Петровна ведет меня к кабинету, расположенному в глубине особняка. Подойдя к массивной дубовой двери, она останавливается и тихо произносит:

— Он тебя ждет.

Собравшись с мыслями, я осторожно стучу и, услышав глухое «войдите», толкаю дверь. Кабинет был залит мягким светом, исходящим от настольной лампы. В комнате пахнет дорогим табаком и кожей. Тимур Эльдарович сидит за массивным письменным столом, перебирая какие-то бумаги. Когда я вхожу, он поднимает на меня взгляд.

— Садись, — коротко бросил он, указывая на кресло, напротив.

Я осторожно присаживаюсь, ощущая на себе внимательный мужской взгляд. Он пронизывает меня, от чего я чувствую себя маленькой и беспомощной под его пристальным вниманием.

— Я думаю, ты хотела бы поговорить, — начинает он, отложив бумаги и скрестив пальцы на столе.

Он сделал паузу, ожидая моей реакции, но я лишь киваю, стараясь держать лицо нейтральным.

— Давай начнем с твоих вопросов. Мне кажется, что в твоей симпатичной головке их очень много, — продолжает он.

Ух, он даже представить себе не может, насколько много!

— Тимур Эльдарович, скажите, только честно, зачем мы вам? Ну, я понимаю, что Даниил Сашин сын… И вам наверняка известно про наши с ним отношения и обстоятельства из-за которых мы расстались…

— Ошибаешься, — перебивает меня хозяин. — Я понятия не имею, о ваших отношениях. Александр моментами своей личной жизни со мной никогда особо не делился.

— Тогда, давайте, я поделюсь, — вздыхаю. — С вашим племянником мы познакомились, когда я училась на первом курсе, а он на четвертом. Мы тогда группами в Крым ездили дикарями отдыхать.

Его взгляд стал более сосредоточенным. Я продолжила, стараясь говорить ровно, хотя внутри все рвалось от боли и обиды.

— Это было безумное лето, полное свободы и молодых глупостей. Саша был харизматичным. Хотя, я думаю, вы сами это знаете. Он умел очаровывать людей, и я не была исключением. Мы много времени проводили вместе, и к концу поездки я уже не могла представить своей жизни без него. Вернувшись домой, мы продолжили встречаться, но вскоре начались проблемы… — я замолчала, вспоминая болезненные моменты.

Тимур Эльдарович кивает, показывая, что следит за моей историей, но остается молчаливым, давая мне пространство для откровенности.

— Ваш племянник был очень общительным и ему было мало одной меня. Вскоре появились другие девушки. Их было много. Он обманывал меня, говорил, что постоянно занят. Иногда даже не отвечал на мои звонки. Когда мне все-таки удавалось к нему дозвониться, я говорила, что ухожу от него. И он тут же снова появлялся в моей жизни. Говорил, что я себе всякой ерунды придумала. И что никого, кроме меня у него нет. И снова любовь-морковь, цветы, подарки. Потом, я узнала, что жду ребенка, — мой голос задрожал, когда я произнесла это. — Саша послал меня на аборт, который мне делать было нельзя. Поэтому единственным решением было оставить этого ребенка.

Я снова замолчала, собираясь с мыслями, чтобы продолжить.

— Мой отец и мачеха делали мне вырванные годы, но все же им пришлось смириться. В конце концов, квартира, в которой они живут, принадлежала моей маме, поэтому выгнать они меня никак не могли. Ну, до того, как появились вы. Я всегда считала, что ни Саша, ни его семья никогда не заинтересуются ни мной, ни моим сыном. Тимур Эльдарович, я не понимаю, зачем мы нужны вам.

Он на мгновение задумывается, затем его глаза встречаются с моими, и он начинает говорить, медленно и четко, словно взвешивая каждое слово.

— Ты права, когда думаешь, что раньше ты не представляла для меня интереса. Но времена меняются. Саши больше нет. Однако Даниил — его сын, а значит, он часть моей семьи, а семья для меня всегда была и остается на первом месте.

— То есть, я правильно понимаю, когда Саша был жив, то мой ребенок на тот момент не был частью вашей семьи?

— Ты что хочешь, чтобы я сейчас каяться перед тобой начал?

У Тимура начинают ходить желваки. А чего он собственно ждал, что я буду падать в ноги и благодарить его за такой широкий жест доброй воли?

Он на миг поджимает губы.

— Можете не каяться. Я этого давно не жду. А если действительно хотите помочь, то просто отпустите нас. Мы вернемся домой, у меня там есть законная часть квартиры. Ничего мои родственники мне не сделают. Я буду жить как раньше.

Мой собеседник еще больше напрягается.

— Как раньше уже не получится, — чеканит он. — Вы останетесь здесь. И твой ребенок не будет ни в чем нуждаться.

— Что, решили грех с души смыть таким способом?

Господи, Геля, прикуси язык, иначе этот мужик тебе его откусит. Хотя нет, такие не откусывают, они их отрезают, а потом отправляют в вечный круиз по реке.

3

Ангелина

— А если и так? Чем тебе плохо? Сыта будешь, одета, учебу продолжишь, если захочешь,

— Покупаете? И меня тоже?

— Почему бы и нет? Все в этом мире покупаются и продаются. Тем более, что как на женщину, я на тебе не претендую.

— А что так? Фейсом не вышла? Или женщинами не интересуетесь? — несет меня.

Боже мой, заткнись! Нельзя с ним так!

— Ну, почему же… очень даже… просто, снохачество, как-то не в моем стиле. Пусть эти занимаются любители исконной культуры. Я себя к таким не отношу.

Моя кожа покрывается мурашками от его холодного и циничного тона. Слова застревают в горле, но я стараюсь держать себя в руках.

— Боже мой, как вам это удается? Как так у вас получается, ставить людей в угол?

Он замолкает на мгновение, его взгляд становится тяжелым, проникающим. Я не могу понять, что он думает в этот момент. Ощущение, будто передо мной стена, непробиваемая и неумолимая.

— Ты не стоишь в углу, Ангелина, — наконец произносит он, задумчиво прищурившись. — В твоем распоряжении целый особняк. Я могу даже не жить здесь. Ты будешь в полной безопасности и со всем необходимым.