Сын предателя

 -Вот так, придти в деревню и начать убивать?

 -Да ты что, лейтенант? Я тут тебе хочу поручить разработать операцию, а ты слюни распускаешь! Забыл, что ли, где находишься? Мне надо, чтобы немцы пришли сами к этому решению! А для этого и надо-то всего подумать, как это организовать. В общем, принимай лечение от лекаря и думай, как настроить немцев против жителей. А мы исполним всё самым должным образом!

 Староста встал с табурета, подошёл к лекарю, который в течение всей беседы из трав готовил приятно пахнувший коктейль для Фёдора, и будто даже не прислушивался к разговору.

 -Думаю, Порфирий, придётся тебе постараться, чтобы у лейтенанта не только тело оздоровело, но и голова просветлела!

 -Будь спокооен, Гаврилыч, в три недели и уложимся.

 Староста ушёл. Лекарь поставил кружку с горячим снадобьем на стол перед Фёдором.

 -Ты бы, лейтенант, не злил Гаврилыча-то. Мигом попадёшь в лапы Гестапо. У нас, конечно, не курорт, но и война не пыльная. Население безоружное. Что скажем, то и делать будут. А стрелять и не придётся. Боятся же все за свои шкуры. А вот немцы, что не по ним покажется, не спрашивая к стенке поставят! Ты пей!

 Лекарство оказалось каким-то странным. Фёдору стали видеться то ли сны, то ли миражи. Лекарь превратился во что-то расплывчатое, обволакивающее его со всех сторон. Скоро Фёдор провалился в глубокую пропасть и потерялся в нереальном мире, в котором он летал вниз головой.

 А в это время, пока у Фёдора заживало тело и светлела голова от душистой конопли, солдаты, теперь партизаны, рыскали по дворам бывших колхозников, руководимые Рыжим и Чернявым в полицейской форме, собирали продукты и одежду во имя победы, не уточняя - которой. В победу Советского Союза им уже верилось не очень, но бывшие колхозники, видя полицейскую форму, начинали злиться и верить в победу не ту, в которую следовало, и пытались что-то оставить и себе. Партизаны, однако, вошли во вкус, им хотелось не только кушать, но и получать удовольствия более изысканные, так что скоро в селе стали прятать не только съестные припасы, но и молодых девок, вызывая откровенную, ответную злобу лесных воинов.

 Немцы это болотистое, тихое по их мнению место объезжали по шоссе, доверив старосте управлять мирным населением. Селений было достаточно более богатых, и немцам пока куриц и яиц хватало.

 Фёдора действительно три недели не трогали. Рука уже вполне могла обойтись без этой надоевшей коры и, что удивительно, желудок перестал беспокоить. Но без лекарства, которое лекарь готовил каждый вечер, Фёдор уже никак не мог заснуть. Полупьяное состояние затягивало, воевать хотелось всё меньше, тем более, что немцы, служившие в тыловых частях, были ещё не так сильно покусаны партизанскими отрядами.

 Но время шло, болезнь отступила, и пора было расплачиваться за приятное обхождение.

 Староста пришёл утром, тут же перешёл к делу:

 -Ну, лейтенант, думаю, ты здорово поправил своё здоровье! Пора и за дело. В соседнем районе какой-то гад прямо на центральной улице убил немца в чине. Из-за этого гада туда направляется карательный отряд, с которым приказано и нам выступить.

 -Да я, вроде, не готов, - попытался отказаться Фёдор.

 -Слушай, лейтенант! Мы тут уже все запачкались, пока ты отлёживался! Теперь твоя очередь! Немцы хотят наказать население поголовно, если убийца не будет найден. Ну а мы - исполнители. Нам, конечно, прикажут стрелять! А может просто поджигать!

 -А парашютист с радисткой тоже пойдут?
– невпопад спросил Фёдор, не зная, как оттянуть момент своего участия в нежелательной для него операции. Мысль бежать во что бы то ни стало окрепла в этот момент окончательно.

 -А до них-то тебе какое дело?
– удивился староста, но пояснил: - Забросили их неудачно. Радистка должна была сообщать местному населению о зверствах фашистов, а парень организовать партизанский отряд. А что его организовывать. А вот они - мы, организовались и без него. И приказ секретный - организовывать жуткие зверства фашистов - выполним! Будут зверства фашистов известны бойцам Красной Армии, сдаваться в плен мало кто захочет!

 -А кто приказал-то?
– устало и почти равнодушно спросил Фёдор, уже заранее зная ответ. Ему просто нужно было время, которое он растягивал, как парашютист, готовившийся сделать последний шаг в пустоту.

 -Ты что, до лейтенанта дослужился и ни разу не получал устного приказа, что ли?

– повысил голос староста.
– Пять минут на сборы и хватит болтать, лейтенант! Мы тебя не для того тут кормим, чтобы ты в чистом белье отлёживался!

 Староста зло хлопнул входной дверью. Фёдор кинулся к окну, распахнул его и в чём был, стараясь не производить шум, выскользнул вниз на землю, шмыгнул за кусты смородины, пополз по меже и, спрятавшись за баней, стал ждать. Бежать в лес было глупо, так как, погорячившись, он даже не подумал о том, что тепла ночью будет недостаточно без тёплой одежды и сапог. Фёдор, вооружился увесистой палкой, беспокоясь лишь о том, сколько человек будут его искать.

 Скоро раздались два голоса. То были голоса старосты и лекаря.

 -Чёрт, через окно удрал сволочь!
– ревел староста.

 -Может ещё догоним?
– спросил нерешительно лекарь.

 -Да побродит по болоту и придёт, заставлю на коленях гада поползать!
– сквозь зубы процедил староста.
– Ладно, пошли, немцы не любят ждать нашего брата, пунктуальные черти!

глава 11

 В школе номер тридцать два, находившейся поблизости от дома Коли, в которой он проучился одну неделю в первом классе в семь лет, было два этажа. Хотя здание и было кирпичным, но размер школы был больше школы номер шестнадцать не намного. Поэтому и здесь учёба была организована в две смены. Восьмой класс находился на втором этаже в самом конце коридора.

 Коля чувствовал себя в новом коллективе весьма неуютно. Попав в коллектив успешно учившихся тридцати девочек и девяти мальчиков, Коля не смог поднять свою успеваемость до общего уровня.

 Учителя, наверно, долго удивлялись, как такой ученик мог быть определён именно в этот элитный класс. Ещё два восьмых класса были претендентами на увеличение численности рабочего класса.

 Именно в тех классах случались непредвиденные чрезвычайные происшествия с вмешательством милиции. И к огорчению Коли, в одном из них стала учиться Зоя, так замечательно певшая на уроках пения в младших классах старой деревянной школы номер шестнадцать. Наверно, мать Коли не была такой уж простой женщиной, какой казалась ему. Ведь она была женой прославленного спортсмена, пусть не погибшего на фронте, а только пропавшего без вести!

 Но разве не могло произойти разрыва снаряда под ногами бойца, и обезображенный труп не смогла бы опознать и родная мать? Или рядом не оказалось ни одного живого человека, потому что все пали смертью храбрых вместе с корреспондентом фронтовой газеты, и заметка не появилась об этом подвиге? И в плен мог попасть боец, но не пожелал стать предателем и был повешен на глазах жителей села или города, был просто закопан, как безвестный герой? Да мало ли на войне самых непредвиденных ситуаций!

 Наверно, Прасковья надеялась, что в лучшем классе её сынок подтянется, почему и сходила в школу на час раньше сына. Но надежды Прасковьи не оправдались. Дело в том, что до седьмого класса в этой же школе проучился брат Коли - Петя. К этому году учёбы глупость Пети выпирала уже из всех пор его мозга, и практически он не столько учился, сколько мучился сам и мучил учителей, боровшихся за стопроцентную успеваемость в школе.

 Была такая установка Партии и Правительства, что неграмотных в СССР нет и не должно быть никогда. Поэтому немало учеников школ и студентов ВУЗов сменили классы и аудитории на смирительные рубашки в психиатрических заведениях.

 Слишком умные попадали, конечно, чаще, а слишком глупые попадали тоже, но с большим опозданием. Только получив аттестат о неуспешном окончании седьмого класса, Петя был официально признан непригодным не только к учёбе, но и к самостоятельной жизни вообще. Вероятнее всего, болезнь в детстве, когда Петя прожил две недели в коме, догнала его в этом цветущем возрасте и отправила обратно в кому, из которой он уже не вернулся на трудовой фронт, став государственным нахлебником пожизненно.