Сын ведьмы. Дилогия

Воинственный поп раздражённо распахнул входную дверь «шаманского логова» и… обмер от неожиданности. Из дальнего угла просторной белой обители на него сурово глянул святой лик иконы, подсвеченный пламенем лампады. Отец Онуфрий осторожно перешагнул порог и перекрестился на святые образа. Семён протиснулся следом, тоже осенил себя крестным знаменем, скромно умолчав, что это он сегодня установил в медпункте сей иконостас— знал, чем попа задобрить.

Онуфрий внимательно окинул взглядом высокий куполообразный потолок, только сильно вытянутый в длину. Комнату разделяло на две равные половины брезентовая штора. Сейчас она была наполовину отодвинута, и открывала спины санитара и фельдшера, склонившиеся за операционным столом. Солдат, раздетый по пояс, лежал без движений на дощатом столе. В ближней половине стоял ещё одинстол и, вдоль белых стен, расположились два ряда лежаков. В левом углу от входа устроен каменный очаг с дымоходом, в правом— занавешенные полки.

Отец Онуфрий поковырял носком сапога серую каменную крошку на полу, но пыль, будто приклеенная, не шелохнулась. Очевидно, перемешали с цементом и уложили… идеально ровным слоем! Стены и потолок тоже были идеально выровнены и чисто побелены. Онуфрий подошёл к стене и мазнул ладошкой побелку. Известь, смешанная с мелом, не испачкала руки, словно в смесь клея добавили!

— Семён, нож дай, — присел возле каменного очага поп.

В комнату вошёл Берёзкин и победно обвёл руками помещение:

— Ну, и где вы тут «чёрную комнату» видите!

— Сейчас, поищем, — взяв у писаря складной ножичек, разложил лезвие дотошный поп.

Онуфрий стал, натужно пыхтя, сверлить остриём ножа стену возле очага. Белая облицовка поддавалась усилию с трудом, но всё же настырному попу удалось проковырять воронку до самого природного камня. На срезе были видны рыжие следы спрессованной, а потом обожжённой глины. Также чётко обозначились тонкие верхние слои чёрной копоти и белой побелки.

— Ну, закоптили штукатурку, когда подсушивали, — пожал плечами унтер — офицер. — Так забелили же потом всю черноту. Зря глупые люди слух про «чёрную комнату» пустили.

— Выходит, что зря, — хмыкнув, встал в полный рост отец Онуфрий. — А что там, насчёт шаманских огненных камланий? Печкин, доложи результаты наблюдений!

Печкин отошёл от операционного стола. Глаза у фельдшера выпучились, дыхание спёрло от волнения. Семён заботливо зачерпнул водичку из бака, поднёс кружку Печкину.

— Во, даёт казачок, — жадно отхлебнув воды, выдохнул фельдшер. — Такого шаманства я ещё не видывал.

— Да ты губами не плямкай, толком говори! — раздражённо прикрикнул на взволнованного фельдшера поп.

— У солдата ранение плеча. Пуля, видать, рикошетом прошла. Но рана глубокая.

— Да ты мне про шамана рассказывай! — взял Печкина за грудки отец Онуфрий.

— Так казак рану не обрабатывал, — Печкин смутился и поправился — традиционным способом. Он временную повязку снял и рукой прямо поверх раны провёл. Так кровь остановилась, будто артерию пережали, а кожа вокруг раны чистая стала, ажно розовая, как у младенца. А грязь и запёкшуюся кровь шаман с руки стряхнул, словно сухую пыль. Потом зажигалку поднёс и на пламя ладонью махнул. Огонь сперва, будто волна, слегка всю кожу омыл, а затем казак открытым пламенем прямо по ране прошёлся, до черноты кровь закоптил.

— И солдатик от боли не визжал?! — сурово нахмурил брови отец Онуфрий, поражённый жестоким зверством эскулапа.

— Так казак его усыпил, — пожал плечами фельдшер и пояснил — Без наркоза. Одним взглядом.

— И слова никакого бесовского не сказал? — допытывался поп.

— Только по — змеиному прошипел: «Спи — и — и…»

— Ты, Печкин, и по — змеиному разумеешь? — ехидно усмехнувшись, встрял в допрос Берёзкин.

— Так он по — русски сказал, — стушевался фельдшер. — Только уж больно страшно прошипел. Я сам чуть не окаменел. Зачаровал казак солдатика, одним колдовским словом в бесчувственного истукана превратил.

— Эх, Печкин, то не чары, — махнул рукой на фельдшера отец Онуфрий. — В просвещённой Европе это называется— гипнозом. Тоже, своего рода, дьявольское наваждение, но церковью сие действо гонению не подвергается. Да и на Руси, за такое чародейство, знахарей на кострах не жгут. И раны очистительным пламенем издревле омывали, вот только секрет этот не многие ведают. Редкого казачка нам в полк занесло. — Онуфрий надолго задумался, а потом вынес окончательный вердикт — Добрый знахарь.

— Так и казак добрый! — подхватил тему Берёзкин. — Два раза как Георгиевский крест заслужил, а не дают!

— И не дадут, — тяжко вздохнул отец Онуфрий и пригласил всю честную компанию присесть за стол. — Алексей, если перевязку закончил, подходи ближе! Пока офицеров нет, посплетничаем.

Через минуту, к компании подсел виновник переполоха, и мудрый поп поведал своё видение проблемы.

— Первого Георгия не дадут, потому, что тогда надо признать промах в планировании наступления. И кому — то ответить за гибель казачьего эскадрона, что прямо под пулемётный огонь завели. А за успешный прорыв обороны противника, многие офицеры уже получили высокие награды. Ведь, исходя из статистики, потерь понесли мало. Поэтому проще про казака вообще забыть, иначе возникнут неудобные вопросы.

— Ну, ладно, старую медаль уж никак не выжилим, — отмахнулся Берёзкин. — А с второй — то, что не так?

— По — твоему выходит, что вся полковая разведка не смогла обнаружить «летучую батарею», а один сопливый казачок— всех обскакал? — склонив голову набок, взглянул унтер — офицеру в глаза отец Онуфрий.

— Да-а, честь многих офицериков заденем, — почесал затылок Берёзкин. — Уж тогда казака, точно, в разведчики переведут и на «убойное» задание пошлют. Поквитаются с выскочкой.

— А оно тебе надо, Алексей? — положил руку на плечо казаку отец Онуфрий. — Ты же не душегуб, тебе, парень, милее солдатские жизни спасать, чем чужие головы рубать.

— Рубать я хорошо обучен, но… — Алексей опустил глаза, — смысла в этой войне не вижу. Лучше уж я людей спасать буду… Сколько смогу…

— Смысла в войне солдату искать не положено, — сурово отчитал полковой священник. — Царь батюшка за всех думает… Кстати, остался ещё один вопрос: что за бесовские книжки ты по ночам читаешь? Солдаты на исповеди сказывали: про диких нехрестей, которые кожу с головы врагов сдирают и сим подвигом бахвалятся.

— Так, то приключенческий роман про индейцев, — Алексей встал и принёс книгу. — Вот, официальное издание, в столичной типографии печаталось.

— Верно, цензурой одобрено, — почитал выходные данные книги поп. — Но, всё же, чтиво бульварное.

— Так не устав же нам солдатам на досуге читать?! — возмутился Берёзкин. — А газет свежих в роту не подвозят. Только в штабе новости и читают. Вот и смута по окопам идёт. Не понять, за что воюем, за что жизни кладём?

— Газету я вам в роту посылать лично буду, — пообещал полковой поп, ему — то экземпляр первому всегда приносили. — Но вы же бумагу сразу на самокрутки пустите.

— Знамо дело, пустим, — покрутил пальцами кончик усов унтер — офицер, — но сперва зачитаем всей роте. Алексей у нас теперь каждый вечер будет лекции проводить. И, коли вы батюшка, газетки не подвезёте, то будем бульварное чтиво слушать.