Сын

— Ладно, попробую зайти к Рейнолдсам, — вздохнула она.

— Нет-нет. Входите.

Два года она жила в Торреоне у кузена, но кузен оказался каррансистом, пришли виллисты [103] и убили его, потом жестоко избили Марию и жену кузена, а может, сделали и еще что похуже. Деньги, что у нее были, закончились, и она почти месяц прожила на улице. Наконец решила, что ничего больше не остается, кроме как вернуться сюда. Она несколько раз повторила, будто напоминая мне, что она гражданка Америки. Я заверил, что знаю это. Хотя, конечно, выглядит она как типичная мексиканка.

103

Сторонники президента Мексики Венустиано Каррансы и сторонники лидера повстанцев Панчо Вильи.

Удобно ли выразить соболезнования по поводу семьи? Полагаю, не стоит. Я промолчал. Мы стояли в кухне, я разогревал бобы, карне асада и тортильи, приготовленные Консуэлой. Руки у меня дрожали. Я чувствовал спиной ее взгляд. Бобы пригорали, она не выдержала и отодвинула меня от плиты. Я сконфуженно улыбнулся, мол, не привык возиться со стряпней, но ответной улыбки не последовало. Пока бобы разогревались, она нарезала помидоры, лук, перец, перемешала.

— Если вы не возражаете, я поем.

— Да-да, конечно. У меня как раз есть дела наверху.

Она кивнула, не отводя от меня глаз, и не прикоснулась к еде, пока я не вышел.

Я сидел в кабинете, чувствуя себя так, словно из меня высосали все жизненные силы… Вся энергия, мечты, университетские надежды вдребезги разбились о скалы этих прерий. Я едва не позвонил шерифу, чтобы он приехал и арестовал ее, хотя и не смог бы объяснить, по какой причине. Мы убили ее родных, сожгли ее дом, украли ее землю… это она должна звонить шерифу… ей следовало появиться у нас на пороге в окружении сотни парней с ружьями наизготовку.

Может, выбраться через окно на крышу террасы — до земли всего пятнадцать футов, — спрыгнуть вниз, сбежать и никогда больше не возвращаться?

Или просто подождать, пока кто-нибудь, например мой отец, а лучше Нил Гилберт, вышвырнет ее отсюда, заведет подальше в кусты и перережет последнюю нить? Перед глазами Педро из-под опущенного века Лурдес скатывается слезинка, голова Аны запрокинута, а рот широко распахнут, будто даже мертвая она продолжает кричать.

Я должен ей все рассказать. Я же старался, изо всех сил — может, она видела? Я стоял между двумя сторонами, но все равно они начали стрелять.

Вытащив из сейфа две тысячи долларов, сунул в карман. Нужно отвезти ее в больницу в Карризо или еще куда-нибудь, где зарегистрировано ее рождение, выправить документы, помочь устроиться, быть любезным, но твердым: здесь ей делать нечего.

Она срезала кожицу с манго.

— Какие у вас планы? — спросил я как можно мягче.

— Прямо сейчас я планирую съесть это манго. С вашего позволения, разумеется.

Я смолчал.

— Помните, как мы сидели вместе у нас на галерее? — Нож соскользнул, но она продолжала чистить манго, не обращая внимания на порез.

— Принести пластырь?

— Не стоит, благодарю. — И сунула порезанный палец в рот.

Я уткнулся взглядом в стол, потом принялся рассматривать комнату, узоры на потолке. Она опустила голову; плечи подрагивали, лица я не мог разглядеть. Что бы я ни сказал, любое мое слово будет понято ложно.

И тогда я решил просто прибрать посуду.

— Мне, конечно, не следует здесь находиться, — заговорила она.

— Все в порядке, — успокоил я.

— Для моего брата было не в порядке.

— У вас есть еще родственники?

— Зятья. Надеюсь, они мертвы, но вообще они из той породы людей, что выживают в любых обстоятельствах.

Понятно, как поступил бы на моем месте любой нормальный человек. У нас вечно жила куча старых друзей отца, состарившиеся одинокие пастухи, те, у кого не осталось родственников или не о чем было с ними говорить; десятки стариков доживали свой век в наших бараках, обедали вместе с вакерос или с нами, в зависимости от степени близости к отцу. Но тут другой случай. Или должен быть другой.

— Я живу один, — сказал я. — У отца свой домик выше по склону. Жена от меня ушла, сыновья на фронте.

— Это угроза?

— Напротив.

— Я представляла, как ты пристрелишь меня, — тихо произнесла она. — Думаю, ты все еще на это способен.

Сочувствие вмиг улетучилось. Я остервенело тер уже чистую тарелку.

— Тогда зачем ты пришла?

Тишина.

— Можешь переночевать здесь. Наверху полно свободных комнат, по лестнице налево, выбирай любую.

Пожав плечами, она впилась в манго, сок потек по ободранному подбородку. Сейчас она походила на нищенку из Нуэво-Ларедо, окончательно опустившуюся, но пышущую гневом. Я вновь понадеялся, что она откажется, оставит меня в покое, что пищи в доме врага будет достаточно.

— Отлично, — сказала она. — Я останусь на ночь.

23 июня 1917 года

Спальня показалась недостаточно безопасным местом, и я устроился в кабинете, заперев дверь на ключ. Зарядил пистолет, разрядил, опять зарядил. Слышал ее шаги в коридоре, хотя понимал, что ковры слишком толстые и мне просто мерещится.

Около полуночи я все-таки разрядил пистолет. Да, я ничем не отличаюсь от прочих, во мне бушуют такие же темные инстинкты. Я не боюсь ее физически. Все гораздо хуже.

Задремал я с первыми проблесками рассвета. Взошло солнце; я перевернулся на другой бок и опять уснул. Издалека донесся звук, которого я давным-давно не слышал; осознав, что это значит, я мгновенно подскочил и оделся.

Консуэла стояла на пороге гостиной, наблюдая за кем-то. Завидев меня, она тут же ускользнула, как будто я застал ее за чем-то недостойным.

Мария играла на рояле. Она, должно быть, расслышала мои шаги, потому что резко выпрямилась и чуть сбилась, но играть не прекратила. Волосы она распустила, обнажив шею; я запросто мог пересчитать позвонки. Не знаю, что она играла. Что-то старинное. Немецкое или русское. Я встал в нескольких шагах позади; она продолжала играть, не оборачиваясь. И я ушел в кухню.

— Мне готовить для нее завтрак? — Консуэла сверлила меня взглядом.

Я кивнул.

— Кофе есть?

— В кофеварке. Frio [104] .

Я все равно налил чашку.

Консуэла принялась нарезать нопаль [105] и заталкивать его в сэндвичи.

— Ваш отец в курсе?

— Скоро будет.

— Я должна относиться к ней как к гостье или…

— Именно так.

Не знаю, насколько хорошо она знала Гарсия. Но в любом случае Гарсия были богатыми, а Консуэла — служанка. Солнце уже давно встало, теплый воздух сквозь открытые окна заливал дом. Я на четыре часа опаздывал на работу. Я достал из ледника несколько кусков кабрито, завернул в салфетку вместе с тортильей.

104

Холодный (исп.).

105

Съедобный вид кактуса.