Сыновья

Сидевший невдалеке с погонами летчика капитан встрепенулся и, что-то сказав в микрофон, позвал Бунцева:

— Товарищ подполковник, вертолеты на подходе.

Бунцев взял наушники и микрофон. Ему сразу же ответил Першин. Подполковник спросил:

— Как скоро появитесь над нами?

— Через пятнадцать минут, — ответил Першин и пошутил: — Что, соскучились?.

— Точно. Да и работа есть для вас.

Бунцев сообщил координаты пещеры и коротко поставил задачу вертолетчикам.

И вот над дорогой появились вертолеты. Три из них сразу же пошли на посадку. Началась погрузка. Душманов и охрану из афганского разведвзвода посадили во вторую машину, в первую же загрузили раненых.

Загруженные вертолеты взмыли вверх, они сразу же в сопровождении пары боевых машин взяли курс на Кабул. Раненых как можно быстрее надо было доставить в госпиталь. А на дорогу сразу же приземлилась следующая тройка. Солдаты работали сноровисто. Бунцев видел, как оба француза, сидя в теньке под охраной афганского автоматчика, с интересом наблюдают за погрузкой.

Радист коротко доложил:

— Капитан Бочаров сообщает, что они уже в пещере, духи оказывают слабое сопротивление.

Бунцев нервно прошелся вдоль большого валуна. Ох, как не любил он находиться в такие минуты далеко от места боя. На душе гораздо спокойнее, когда видишь все своими глазами и можешь действовать мгновенно.

Бочаров и Иванько вместе с первыми же солдатами ворвались в пещеру. В ней было мрачно и сыро, где-то в глубине слышался шум падающей воды. Справа лежали и сидели пленные. Это были афганские военнослужащие.

«Где же наши?» — подумал Бочаров и тут же услышал голос Иванько:

— Товарищ капитан, идите сюда!

Бочаров заспешил в противоположный конец пещеры. При свете карманных фонарей он увидел советского солдата. Афганский и советский медики хлопотали около него. Изможденный, раненый, он был в тяжелом состоянии. Бочаров присел около него.

— Кто ты, браток?

— Младший сержант Утянский, — тихо ответил лет двадцати паренек. Он понимал, что его форма превращена в лохмотья и уже ничего не говорит о звании, и поэтому представился по уставу, но тут же добавил: — Игорь. Я — из Куйбышева. В случае чего, сообщите родителям и моему командиру старшему лейтенанту Нечакжу, что я духам не поддался. Получил ранение в ноги и голову, был без сознания. Поэтому и смогли меня захватить.

— Успокойся, Игорек. Теперь все уже позади. Сейчас тебя отправим к нашим, в госпиталь. Скажи, где еще могли припрятать наших ребят?

— Живые здесь все, — Утянский, тяжело и часто дыша, рукой показал в темноту. — Там они закрыли воду, и она постепенно заполняет огромную впадину. Всех погибших бросали туда.

— Наши там есть?

— Да, трое… Рядового Костю Кулькова эти гады связали и живого… бросили.

— Фамилии еще двух знаешь?

— Да, сержант Мухин Володя. Он от пыток умер. И рядовой Постников Коля. Душманы у него фотографию нашли. Он на ней с командиром и ребятами своего взвода сфотографирован. Бандиты и какие-то два иностранца требовали, чтобы Постников их фамилии назвал, а Коля им фигу показал. Они его палками со свинцовыми наконечниками били, а когда он потерял сознание, бросили в воду. Туда же бросали и убитых афганцев.

«Сколько там замученных? Кто они? — думал капитан. — Сможем ли мы узнать, кто еще из наших погиб в этой пучине?»

Бочаров вызвал КП и доложил обстановку Бунцеву.

Выслушав донесение, комбат подошел к французам и негромко сказал:

— Спасибо. Одного из четверых мы спасли…

ЗАПИСКА

Дни шли за днями. Ребята уже хорошо изучили двор, своих охранников, которые дежурили в три смены.

Леонов и Николаев познакомились со всеми пленными. По единодушному мнению образовали взвод. Командиром был избран старший сержант Тамарин, а его заместителем младший сержант Леонов.

Некоторые солдаты мысль о побеге сначала восприняли как несерьезную затею, но постепенно даже они воспряли духом. Еще больше стали уделять внимания ослабленным, чтобы они побыстрее окрепли и могли обходиться без посторонней помощи. Особенно тяжело было Мещерякову и Киселеву. Парни практически не могли самостоятельно ходить по камере. Они лежали на бетонном полу, молча переносили страдания.

Вот и сейчас Киселев лежал с закрытыми глазами, а Мещеряков отрешенно глядел в потолок. Леонов подсел к ним, дотронулся до плеча Мещерякова:

— Что грустишь, Серега? Сильно болит что-нибудь?

— Душа болит, сердце болит от того, что мы, солдаты, в плену у этих пакостников, — он поморщился и лег поудобнее. — Я кляну себя, что не вцепился в горло хоть одному из них и не прихватил с собой на тот свет. Смог же это сделать Володя Каширкин.

— А кто он?

— Отличный парень, рядовой. Его духи без сознания взяли после того, как БТР наскочил на фугас. Володе ногу оторвало, а он, придя в себя, руками и уцелевшей ногой отбивался от духов.

Антон понимал, что Мещерякову надо дать возможность излить душу, выговориться. Поэтому он попросил:

— Расскажи мне Серега, как ты оказался у духов и о парне этом, о Каширкине.

— Да попал я в их лапы, как и ты, и Каширкин, как большинство наших ребят: будучи без сознания. Помню, пришел в себя, чувствую, что по рукам и ногам крепко связан. Вскоре оказался в Панджшере. Слышал небось об этом ущелье?

— Там, где лазурит духи добывают? Слышал. Наш батальон там бывал.

— Да, там Ахмад-Шах командует духами. Страшный район. Горы до самого неба. Ущелья глубоко в землю уходят. А духов с любыми, самыми современными видами оружия — хоть пруд пруди. Меня привезли в кишлак. Сразу же привели какого-то иностранца. Все уговаривал меня написать расписку о том, что я добровольно ушел из части и прошу политического убежища на Западе. Ну я, конечно, послал его куда положено. Иностранец тут же ушел, и за меня, наверняка по его команде, взялись духи. Били тонкой металлической цепью, резиновой палкой, шлангом с завинченной на конце большой гайкой. До костей, сволочи, тело рассекли. Лупят, а их переводчик по-русски долдонит: «Примешь ислам?! Примешь ислам?!»

Меня на дворе приковали цепью к двум разлагавшимся трупам, даже без сознания слышал их запах. Не помню, сколько дней прошло. Пришел в себя и вижу: сбрасывают недалеко от меня с арбы нашего парня. Ноги у него нет, вместо ноги кровавое месиво. Духи заставили крестьян бросать в него камнями. Затем привязали его веревкой к лошади и в небольшую пещерку отволокли. Думали, наверное, что он скончался. Пещера была недалеко, к вечеру и меня туда бросили. Смотрю, а парень жив. Когда мы чуть окрепли, удалось сбежать. Ну куда денешься в Панджшере, когда все вершины ихние? Нас поймали, били долго и ногами и цепями, чем попало. После этого мы расстались. Однажды один дух, который чуть-чуть по-русски разговаривал, мне неожиданно рассказал целую легенду об одноногом русском, которого смерть не брала. Я сразу же догадался, что речь идет о Володе Каширкине. Он несколько раз убегал, его ловили и зверски избивали, а он выживал и снова пытался бежать.

Как-то раз во время налета афганской авиации на душманскую базу Володя снова убежал. Но куда может убежать изможденный парень на костыле? Дух мне сказал, что его поймали и убили.

Мещеряков помолчал и с тихой яростью промолвил:

— И почему я не сделал того же? Лучше в земле лежать, чем здесь вшей и блох кормить.

— Ничего, друг, потерпи. Теперь нас много, рванем все вместе.

— Нет, Антон, я уже отбегался. Сдохну в этой яме.

— Ты что, спятил?! Брось, Серега, не дрейфь!