Сытин-1. Измена

Результаты вскрытия показывают, что смерть Эмори наступила в результате окоченения, к тому же сказалась полученная незадолго до гибели черепно-мозговая травма; на момент разрыва трубы Эмори, вероятно, находилась без сознания. К тому же Эмори страдала от мелкого недуга, давшего о себе знать после омоложения, жаловалась на артрит в правом колене и легкую форму астмы — лечащим врачам все это было известно. Единственным сюрпризом для них явилась небольшая раковая опухоль в левом легком — ведущий лечащий врач ничего о ней не знал: на сегодняшний день это чрезвычайно редкое заболевание, однако среди первых поселенцев на Сайтине оно было распространено шире. Для полного излечения требовалось немедленное хирургическое вмешательство и интенсивная лекарственная терапия. Этот тип рака поддается лечению, но повторяется довольно часто, и прогноз, данный с учетом прочих заболеваний иммунной системы, полученных после омоложения, был бы не слишком оптимистичен».

Боже!

Выходит, она все равно долго не протянула бы.

11

Джастин сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Рядом вышагивал Деннис Най. Юноша успел принять душ, побриться и переодеться в обычную рабочую одежду — синий свитер и коричневые брюки. Уоррик-младший больше не дрожал. Попросив три таблетки аспирина, он внимательно оглядел их, дабы убедиться, что принесли действительно аспирин, — и только после этого отправил пилюли в рот. По крайней мере, если под видом аспирина все-таки принесли транквилизаторы, их было бы достаточно, чтобы в сочетании с усталостью притупить нервное возбуждение.

Отец выглядел отлично — как и положено Он всегда выглядел бодро.

«Не мог он прикончить Ари! — ужаснулся Джастин. — Просто не мог. Его заставили оговорить себя. Кто-то явно лжет…»

— Сынок, здравствуй!

Оказывается, свидание решили устроить не в одной из холодных тесных комнатушек для бесед, а в настоящем служебном кабинете. Деннис явно вознамерился присутствовать при разговоре. Впрочем, он предупредил об этом заранее. Не собирались уходить и охранники-ази. Вовсю работали записывающие устройства, поскольку здесь друг другу не доверяли, а следователям потом нужно было доказать, что отец и сын Уоррики вели во время свидания самый невинный разговор.

— Здравствуй, — отозвался юноша. И подумал, что в таких случаях полагается подойти и обнять отца на глазах у всех, кто наверняка видел проклятую видеозапись, но, черт побери, отец явно не был настроен на нежности и смотрел сдержанно, спокойно, явно собираясь сказать ему что-то, дабы взять обстановку под контроль. А потому оставалось лишь поздороваться. Все прочее лучше было держать при себе, чтобы избежать возможных промахов; Джастин ни на секунду не забывал о том, что все происходящее автоматически записывается на пленку и одно неосторожно брошенное слово может испортить всем жизнь даже сильнее, чем он, Джастин, способствовал этому до сих пор.

Нечто вроде «Прости, что я сам пытался разобраться с Ари. Прости, что ничего не рассказал тебе. Прости, что тебе пришлось узнавать обо всем самому. Все из-за меня. Все, все».

Деннис предупредил: насчет Гранта держать язык за зубами. Вообще его не упоминать. Если проговоришься — кое-кто из комитетов обязательно пожелает побеседовать с ним. И потому лучше помочь им забыть обо всем.

— У тебя все в порядке? — осведомился Джордан.

— Отлично. А у тебя?

— Сынок, я… — Голос Уоррика-старшего дрогнул.

«Боже, — испугался юноша, — он не выдержит! И все они увидят…»

— Мне уже обо всем рассказали. А потому можешь ничего не говорить. Пожалуйста…

Джордан сделал глубокий вдох и снова попробовал объясниться:

— Джастин, хочу, чтобы ты знал, почему я так поступил. Ари захватила больше влияния, чем положено в этом мире. Я действовал точно так же, как если бы пытался исправить бракованную обучающую ленту. Я ни в чем не раскаиваюсь и не буду каяться. Такое решение считаю вполне логичным. Теперь Ресион обрел нового начальника, а я получил долгожданный перевод — там Ари уже не станет вмешиваться в мою работу и выпускать в свет мои труды под собственным именем только потому, что она в них что-то подкорректировала. Я свободен. Жаль только… Жаль, что все получилось именно так. Из меня вышел хороший ученый, но неумелый слесарь. Так сказали следователи. Я поднял давление в системе, а они отследили все через систему слежения.

Начало тирады было произнесено с неподдельным гневом, от которого у Джордана дрожал голос. Но под конец Джордан взял себя в руки и отбарабанил слова, точно заученную роль, которую сыграл как заправский актер. И Джастин был очень благодарен отцу за это спокойствие — особенно, когда настал его черед говорить.

«Знаю, что это твоих рук дело», — едва не вырвалось у него. Но, решив не рисковать, он выпалил невинное: «Я люблю тебя».

И едва не потерял самообладание. Юноша закусил губу с такой силой, что почувствовал солоноватый привкус крови, а затем увидел, что и отец стиснул зубы.

— Не знаю, разрешат ли мне писать тебе, — уронил Уоррик-старший.

— Я обязательно напишу.

— Не знаю, будут ли твои письма попадать ко мне, — вымученно улыбнулся ученый. — Они полагают, будто с нас достаточно приветствий типа «Здравствуй, как там у вас с погодой?»

— Я все равно напишу.

— Они уверены… Уверены, будто не обошлось без сговора. Но ведь это не так. Сынок, клянусь, что это не так. Никто больше не был посвящен — да и не должен был ничего знать. Но кое-кто все равно испугался. Ведь Ариана для них прежде всего — политик. Именно потому она и считалась важной фигурой. Для людей она в первую очередь политик, а не ученый. Им не понять, что чувствует исследователь, когда кто-то бесцеремонно присваивает твой труд и переделывает его до неузнаваемости. Они просто не подозревают, о каком нарушении этики идет речь…

«О нарушении этики, — мысленно повторил Джастин. — Боже, ну конечно, он работает на публику. Сначала была тирада для Комитета, затем — скрытое сообщение для меня. Но если он станет болтать и дальше, они обо всем догадаются».

— Я люблю тебя, — повторил вслух юноша. — Больше всего на свете.

И раскрыл объятия; игра завершилась, актерам полагалось обняться. И даже поплакать.

Теперь он уже не увидит Джордана. И не услышит о нем.

Возможно, уже никогда.

Юноша сделал несколько шагов, точно робот. И заключил отца в объятия. Отец тоже обнимал его — долго-долго. Джастин прокусил губу, ибо только боль помогала ему держать себя в руках. Отец плакал — юноша отчетливо ощущал его безмолвные рыдания. Но, с другой стороны, это же и поможет отцу. Возможно, они вели себя перед камерами как подобает. Эх, расплакаться бы! Но по какой-то причине юноша сохранял бесстрастность — точно онемел, — хотя чувствовал боль в губе и привкус крови.

А вот Джордан сыграл свою роль не вполне естественно — говорил слишком хладнокровно, слишком опасно. Не следовало этого делать. Ведь видеозапись могли прокрутить в выпуске новостей. Посмотрев ее, люди могут испугаться, подумать, что Уоррик-старший свихнулся, уподобился переступившему роковую черту альфа-двойнику Бок. И потому его могли не допустить к обещанной работе.

Юноша едва не закричал: «Он лжет, мой отец лжет!» Но Джордан как ни в чем не бывало продолжал держать сына в объятиях. Он сделал все так, как хотел. Ведь Джордана не держали целую неделю под замком. Он беседовал со следователями и знал, что рано или поздно вырвется из Ресиона. Джордан ловко играл свою роль, играл, как отменный психолог, ибо на самом деле собирался отправиться в сенатский комитет и в конце концов добиться своего; возможно, это помогло бы не обнародовать только что сделанную видеозапись, ведь работа Джордана была слишком нужна военным и потому военные могли бы заставить замолчать кого угодно.