Сытин-1. Измена
Шрифт:
В ряде случаев ази, как и любой член общества, способен создать серьезные психологические проблемы.
Многих из таких ази отсылают в Ресион, где с ними работают составители обучающих лент и психохирурги, пытаясь изобрести средства устранения психологических трудностей, средства, которые заодно внесут новый вклад в науку и в конце концов найдут применение в обычной психотерапии.
В некоторых случаях решением становится переобучение, что подразумевает очистку разума и долгий период восстановления. В случае ази с проверенными генотипом и психошаблоном проблема такого масштаба всегда связана с глубокой травмой, и, если причиной травмы оказывается дурное обращение либо небрежность, Ресион от имени ази принимает меры юридического характера.
В
В крайне редких случаях, когда решение не отыскивается, когда психошаблон не в состоянии привести в соответствие с рабочими требованиями даже очистка разума и компетентная комиссия не может решить проблему гуманно, приходится санкционировать уничтожение. В основном в расчет принимается качество жизни ази, и в Ресионе, где стал правилом запрет Старшему повышать голос на ази на рабочем месте, только ближайшие родственники вправе решать, как поступить с телом, в котором искра разумной жизни уже угасла…
ГЛАВА 4
1
Эмбриофон дрогнул и выплюнул содержимое в заполненную жидкостью ванночку; Ариана Эмори извивалась и сучила ручками и ножками — крошечное тельце плавало в необъятном для него море при непривычном приглушенном свете.
Наконец Джейн Штрассен, наклонившись, выудила новорожденную из воды. Санитары тотчас перерезали пуповину и положили ребенка на столик для быстрого осмотра. Госпожа Штрассен тем временем расхаживала вокруг столика.
— Она идеальна, правда? — беспокойно спрашивала женщина. Еще час назад ее беспокойство могло носить чисто клинический, профессиональный характер; Джейн беспокоилась бы только по поводу возможного провала очередного эксперимента, случись с ребенком что-нибудь опасное. Но теперь в голосе женщины прозвучало нечто личное — неожиданно для нее самой.
«Кому, как не тебе помнить о тестах Ольги Эмори!» — восклицал двоюродный брат Джейн, Жиро; а Джейн рвала и метала, отказывалась и твердила, что в ее функции заведующей лабораториями первого отдела не входит опека над приемными детьми — как-никак, годы уже не те (сто тридцать два — не шутка!), да и работы выше крыши.
«А Ольга обзавелась ребенком в восемьдесят три года, — парировал Жиро. — Ты — женщина с характером, да и чертовски занятая — как и Ольга; к тому же ты, подобно ей, интересуешься искусством, рождена в космосе, обладаешь профессионализмом и смекалкой. Лучшей кандидатуры, чем ты, у нас нет. Вдобавок ты помнишь Ольгу».
«Ненавижу детей! — бушевала Джейн. — Юлию я зачала непорочно, и мне тем более неприятны всякие сравнения с вашей грязной гнидой!»
А чертов Жиро улыбнулся. И сказал: «Но ты включена в число участников проекта».
Именно потому Джейн Штрассен появилась здесь в этот час и беспрестанно терзалась, пока эксперты-медики осматривали беспокойную новорожденную; Джейн уже одолевали мысли о личной ответственности за судьбу ребенка.
Госпожа Штрассен никогда особенно не занималась генетической дочерью, обзавестись которой решила только из желания обеспечить себе бессмертие. Юлия была зачата благодаря любезной помощи какого-то пан-парижского математика (о чем сам он не подозревал), сделавшего генетический взнос в ресионские фонды; свой выбор Джейн сделала, рассудив, что слепая случайность и новая кровь предпочтительнее. В свое время Штрассен пришла к выводу, что чрезмерная заорганизованность привела к накоплению в генетических фондах небезупречных данных, и потому Юлия стала плодом ее личного выбора — неплохим, но и не слишком хорошим. В основном Джейн препоручала Юлию заботам нянь и занималась ею все меньше, а Юлия росла миловидной сентиментальной девчонкой, помешанной на космосе, смекалистой, но не в такой тяжелой обстановке, уже сейчас озабоченной развитием собственной биологии, и вела безупречную личную жизнь, точно какая-нибудь ази.
Но это дитя — копия
Ари, удочеренная Джейн под конец жизни — оказалась именно тем, на что она надеялась. Идеальной ученицей. То был ум, способный воспринять что угодно и дать необходимую отдачу. Правда, именно это Джейн не позволялось.Вместе с ребенком она изучала обучающую ленту Ольги. Держала руку на плече Арии. Одергивала ей свитер. Наблюдала, как гневно, отчаянно вскидывается Арии. Все это навсегда запечатлелась в памяти госпожи Штрассен. Теперь воспоминания стали еще живее.
Ибо целых восемнадцать лет она слышала этот голос. Ольга придиралась ко всем без исключения. Ольга постоянно придиралась к ребенку, так что оставалось только гадать, почему малолетняя Ари сумела вырасти нормальным человеком, хотя всецело находилась на попечении Ольги и ее ази. Ольга собственноручно делала анализы крови и проводила бесконечные психологические проверки, потому что разрабатывала теории, из которых брали начало другие теории — позже ими занималась Ари. Ольга располагала результатами ранних проверок Ари по шкале Резнера — тогда девочка сумела показать едва ли не самые высокие результаты, и с тех пор началось: носившаяся с теориями научного воспитания детей Ольга Эмори решила, будто заполучила вторую Эстель Бок, которой судьба и ресионские лаборатории уготовили многовековую жизнь. Все ресионские дети с тех пор постоянно слышали, что Ари одаренная, Ари особенная, поскольку родители ребят не могли не понимать, что на их карьере можно смело ставить жирный крест, если дитя невзначай (хоть и заслуженно) поставит синяк под глаз «ненаглядной Арианочке».
В те ранние годы освоения Сайтина, когда интеллектуалы, обходя установленные Земным Сообществом визовые ограничения, собрались на окраине тогдашнего обитаемого космоса и выстроили Сайтинскую станцию, в ее обеденном зале сходилось куда больше беглых политических теоретиков, известных психиатров, химиков и легендарных исследователей, чем людей, способных оборудовать как положено обычный туалет; омоложение было последним достижением науки, и Ресион был основан именно для работы с этим достижением; из-за «физики Бок» переписывались учебники, а умами людей, которым полагалось знать куда больше, овладевали слухи и самые фантастические теории. А Ольга Эмори обладала поистине блестящим умом и чутьем для междисциплинарных новаций, хотя в глубине души скрывала вполне реальный взгляд на положение вещей.
Что уж говорить о Джеймсе Карнате с его многочисленными идеями, о Джеймсе Карнате, который исполнился решимости прижить от Ольги ребенка, способного превзойти Бок, едва осознал, что его смерть не за горами.
Что и подтолкнуло их к этому проекту, к этой комнате.
Стало быть, рассудила Джейн, она должна во всем уподобляться Ольге. «Выше голову, Ари! Тише, Арии. Ари, принимайся за уроки», — мысленно передразнила Ольгу Эмори госпожа Штрассен, вновь и вновь называя ее стервой.
Между появлением Ари на свет и препоручением ее заботам нянек-ази надлежало делать то, что она проделывала когда-то с Юлией. Теперь Джейн, оглядываясь в прошлое, испытывала угрызения совести…
Если изменить откровенное родительское невнимание, это сделает Ари совсем другой. Благодушная невнимательность к ребенку… Теперь Джейн было крайне неприятно сознавать сделанные когда-то ошибки. Изучать Ольгу и все, с ней связанное, было все равно, что глядеться в чересчур правдивое зеркало. Жиро все-таки прав: и в сто тридцать два года узнаешь много нового.
До сегодняшнего дня Джейн испытывала к Юлии не больше материнских чувств, чем к обычной продукции лабораторий. Не больше, чем, например, к двум ази, которые как раз появлялись на свет на другом конце лаборатории. В случае с Ари — то же подсказывали опыт воспитания дочери и пятидесятидвухлетний опыт обучения студентов — надлежало исключительно точно следовать заданной программе. Для блага самого же ребенка. Ведь Джейн, как-никак, уважала Ариану Эмори, и, черт побери, если бы замысел не удался, в Ресионе осталась бы о ней недобрая память. Джейн ни на минуту не забывала, что ей уже сто тридцать два. Она на дух не переносила накладки, самоотдачу и нелогичный образ мышления.