Сытые годы

Так-с, а это неожиданный поворот. — соображал я, лихорадочно переваривая полученную информацию. Честно говоря, каюсь: была у меня мысль попытаться если не убить, то свести с ума моего братца. Я даже продумывал вариант, навеянный прекрасным советском фильме «Миллион вбрачной корзине», когда якобы убитый слуга, является к своему убийце, дабы свести оного с ума и тем самым лишить право на наследство. Но Бог миловал, эту опасную мыслишку сумел задавить, что называется в зародыше, да и состояние моей маМА, не позволяло подвергать её новым жестоким испытаниям. А в свете последних весьма непростых договорённостей, такой вариант вообще невозможен и более того, он крайне опасен.

Все эти размышления заняли всего лишь несколько секунд, после чего я встал. Мой визави практически синхронно повторил моё движение, после чего я негромко, но тоном с нотками торжественности начал: господин генерального штаба подполковник, примите слова благодарности от Соправителя трона Российской империи и просто от Александра Михайловича Романова, который доверил вам надзор за лечением моего брата. Ибо его неожиданная смерть или сумасшествие сыграло бы на руку врагам России в их намерениях раздуть пламя новой смуты. Затем мы пожали друг другу руки и вновь присели. Желая окончательно разрядить обстановку, я воспользовался оставшейся на столе после чаепития бутылкой коньяка и плеснув в два стакана грамм по сто пятьдесят сосудорасширяющего средства и передвинув один из них поближе к Вешинскому, произнёс: «За Россию»! Приняв сие лекарство и заев его долькой лимона, посыпанного шоколадом, уже обычным дружеским тоном спросил: что будем делать, Михаил Илларионович?

— По роду своей прошлой деятельности, — ответил заметно успокоившейся подполковник, — мне часто приходилось бывать за границей. В прошлом году во Франции я встретился с ординатором психиатрической клинике Московского университета Токарским. Естественно, меня он не мог знать, а я видел его фотографию, когда ознакомился с материалами по его старшему брату. Александр Ардалионович, проживая в Саратове длительное время находился в дружеских отношениях с супругой, а затем и с самим Николаем Гавриловичем Чернышевским [52] , который на протяжении многих лет находился в поле зрения разведок нескольких европейских стран, как живой символ для многочисленных революционеров на территории Российской Империи. А дальше Токарский старший состоял в так называемом «бродячем клубе», объединяющим присяжных поверенных, весьма оппозиционно настроенных к собственному отечеству. А это настоящее золотое дно для наших внешних врагов, ибо весьма часто способны наносить вред России совершенно бесплатно, а уж если есть возможность заработать, то за тридцать серебряников продадут всё и всех. Его младший брат, Ардалион Ардалионович проходил стажировку в Париже, у самого академика Шарко. Было предположение, что он мог явно или не явно стать связывающим звеном, по которому секретная информация по последним военным разработкам попадёт в руки Второго бюро. Лягушатники нам не друзья, как бы они не старались ими казаться. Находясь в это же время в Париже и обладая многочисленными знакомствами, я смог через свою агентуру организовать наблюдение за Токарским-младшим. К счастью, подозрения оказались беспочвенными. В настоящее время, он работает на Медицинском факультете Московского университета и по слухам докторская диссертация практически уже готова [53] .

52

Факт из РИ. Имел место и в альтернативной реальности

53

В РИ защитился позже, но направление работ Токарского было таким же.

— А не сообразить ли нам Чайковского? — спросил я. понимая, что коньяк уже вот-вот начнет изливаться из ушей, а информацию следует воспринимать всё-таки на трезвую голову. Через пару минут Вешинский явился с горячим самоваром и свежезаваренным чаем. После чего продолжил, предварительно разлив чай по стакан с серебряными подстаканниками и подвинув ко мне вазочку с колотым сахаром.

— Кроме того, у меня есть хорошие знакомые в Императорской Военно-медицинской академии, которые также работают в этой сфере. Правда, господин Токарский, по моему мнению, более компетентен в практических аспектах лечения гипнозом алкоголизма. Об эффективности его методики можно судить по том, что деньги и не малые, необходимые для заграничного вояжа, дал парализованный сибирский промышленник из города Кяхты в качестве гонорара или, если угодно, благодарности за значительное улучшения состояния своего здоровья. Кроме того, я не стал бы пренебрегать и теми возможностями, по исцелению алкоголизма, которые есть у православной церкви. Кстати, на протяжении последних двух лет в селе Нахабино служит настоятелем отец Сергий Павлович Пермский. И свидетельств об исцелении от зависимости к зеленому змею уже не счесть. Но принимать решение о расширении круга лиц, допущенных к нашему пациенту, можете только вы.

^{(Настоятель Покровского храма в Нахабино — Сергей Павлович Пермский с группой студентов. Фото 1904 года)}

Ну да, ну да…как что так решать только вам, Ваше Императорское Величество, а как отвечать за содеянное, так увольте. Хм… Но что-то дельное в рассказанном нашим цербером имеется.

Глава двадцать пятая Заварушка на полушку

Политическая интрига была для него коммерческим делом. Благодаря своему большому уму он оказывал влияние на главарей-заговорщиков; благодаря своим деньгам он держал в руках мелкоту — второстепенных чиновников. В стране всегда существовала революционная партия, и Гудвин всегда готов был служить ей, ибо после всякой революции ее приверженцы получали большую награду.

(О. Генри «Короли и капуста»)

Африка. Французское Конго. Район Браззавиля

24 апреля 1890 года

Лейтенант французского иностранного легиона Марк Шаповски, получивший в этой иностранной организации новое имя Марк Поллок, был по-своему счастлив. В Легион он попал не совсем по своему желанию: Марк слыл удачным контрабандистом, но, при перевозке товара в Марсель команду его шхуны «Неополетанка» ждал неприятный сюрприз. Чтобы избежать каторги, часть команды рискнула броситься вплавь, Марк был одним из немногих, кто достиг берега. Но полиция рьяно искала неудачников. Спасла нашего моряка открытая дверь вербовочной конторы Иностранного легиона. Человеку, попавшему в эту непростую организацию, меняли фамилию (если надо, то и имя), отслужив, он начинал всё с нового листа. После усиленной подготовки молодой рекрут (а на то время Марку исполнилось двадцать один год) оказался в Алжире. Семь гребаных лет он отслужил в этой жопе мира. Дважды был ранен. Перенес какую-то чертову болячку, от которой чуть было не отдал концы, но Бог миловал. После неудачной экспедиции легионеров в район Тиндуфа, в которой отряд потерял всех офицеров, возглавил его и сумел вывести оставшихся в живых к своим. За это получил правительственную награду и возможность стать лейтенантом. При борьбе с повстанцами-арабами был серьезно ранен, но, поскольку контракт его не истек — направлен в спокойное место, которым была колония Среднее Конго (оно же Французское Конго) с центром колонии в Браззавиле. К лету девяностого года французы заключили договора практически со всеми сколь-нибудь значимыми племенами в этом районе. Правда, примерно года назад бельгийцев по ту сторону реки Конго стали заменять англичане, выкупившие эту провинцию после смерти ее владельца, короля Леопольда. Но и с лимонниками галлы в заруб не шли, сохраняли благопристойные добрососедские отношения.

Марк курил недорогую самокрутку, которую набивал местным ядреным самосадом. Табак тут выращивать начали не так давно, климат был не самый лучший. Но везти зелье из более подходящих районов оказалось слишком дорого. В кармане мундира легионера лежал «десерт» — настоящая кубинская сигара. Очень дорого и не каждому доступно. Лениво поглядывая на медленно приближающийся караван британских солдат лейтенант Поллок думал о посещении Мэри, точнее, как зовут эту «даму полусвета» на местном наречии, даже и думать не хотел — произнести это имя вслух для него было задачей на уровне бинома Ньютона. У Мэри было два преимущества: она оказывала благожелательное внимание далеко не каждому, и кожа ее была чуть светлее, нежели у остальных аборигенок.

Бросив остатки самокрутки на землю (урнами никто не озаботился, да и зачем, собственно говоря, природа мусор сама утилизирует) Марк направился в квартал веселых дам, в котором его Мэри и обитала. В ее домике, сложенном из говна и палок (практически, в прямом смысле этих слов) места было достаточно как раз для увеселения галантного кавалера, каким господин Поллок себя и считал. Правда, мелькнула мыслишка чуток доплатить и сообразить тройничок, тем более, что по соседству с типа Мэри жили несколько не таких страшных на морду лица девиц, ходивших, к тому же с вызывающе торчащими грудями, не прикрытыми одеждой. Но от приятных прожектов его отвлёк непонятный гомон, идущий от причала, обернувшись, легионер увидел, как на пристань под крики и ор аборигенов высаживаются красномундирники. И тут у пана Шаповски сыграла чуйка, которая не раз и не два спасала его в этой жизни. Внизу живота стало как-то слишком прохладно, и тяжесть такая образовалась, что прям сейчас надо отбежать в кустики. Ага! Только дело тут не в не самой некачественной пищи, нет, если уже так приперло, значит, надо смываться — и никаких альтернатив, если хочешь остаться в живых, нет. И он бросился куда глаза глядят, уверенный, что этот шум неспроста. Не должны лимонники тут высаживаться! Это место для себя пометил галльский петушок. Как назло, из оружия при себе только нож, ну как нож — что-то вроде кортика, извините, нет, мачете. Не очень длинный, но толстый массивный клинок с односторонней заточкой и несколькими зубцами по тупому краю. Он был прекрасно приспособлен не только для уничтожения человекоподобных существ (к коим легионер относил всех аборигенов скопом), но и для прорубания прохода в густых джунглях, если туда занесет его нелегкая. Но сейчас нелегкая несла лейтенанта прямиком к селитрянице, месту, куда сбрасывались всякие отходы жизнедеятельности, а нигде в ином месте в обозримом пространстве спрятаться было нереально. До леса надо еще добраться, а раздавшиеся выстрелы подсказывали, что сначала следовало озаботиться об укрытии, ибо кто его знает, кто и что там прячется в этих чертовых зарослях.

Назвать Браззавиль городом было еще большим преувеличением. Кучка хижин аборигенов, здание администрации (совмещенная с домом губернатора), да казарма легионеров, вот и все капитальные постройки. А! Еще небольшой форт, в котором несли службу два десятка ветеранов. Пристань и склады не из камня, а из тех же палок с добавками говна. Так что нырнув в яму с отходами, благо, она прикрывалась навесом из пальмовых листьев, наш лейтенант почувствовал себя в относительной безопасности. Конечно, по уму, он должен сейчас всё бросить и возглавить оборону форта, мужественно погибнув, перед смертью высказав что-то пафосно-возвышенное, о чём никто никогда не узнает, но Поллок прекрасно знал, что фактически, городок оставался безоружен. В крепостице, сложенной из грубо обработанных бревен, имелась всего одна пушка, да и та была отлита еще до наполеоновских войн, так что ТАМ справятся и сержанты — Левандовски и Шарп. А он пока посидит в безопасности.

Браззавиль пылал. Немногочисленное белое население (администрация да несколько ушлых торговцев) беспощадно вырезали, тем более лимонники не церемонились с черномазыми скотами, которые массово бежали в джунгли. Были разграблены и уничтожены склады, пристань пылала, горели и остатки форта, отчаянно обороняемые взводом легионеров. Впрочем, при таком перевесе противника им ничего хорошего не светило. Дерево хорошо горит. Так что терять людей при штурме укрепления никто не собирался. Под прикрытием деревянных наскоро сколоченных щитов штурмующие просто обложили стены горючими материалами и подожгли их. Лейтенант Поллок пережил немало паршивых минут. Но когда враг исчез и всё стихло, он выбрался из спасительного убежища и пошел отмываться к реке. Запах помоев полностью перебить не удалось, но хоть что-то. А вот одежда пришла в негодность — полностью. Он направился в дом к Мэри, надеясь, что его запасной комплект формы, который там хранился уцелел. Аборигенки нигде не было, ее дом был разрушен, но не сгорел, и одежда нашлась, правда, довольно грязная, но да черт с ним, с болотом.