Т. 1. Лирика Эдгара По в переводах русских поэтов

СЧАСТЛИВЕЙШИЙ ДЕНЬ [12]

Счастливейший мой час — счастливейший мой день, что сердце бедное, разбитое знавало, надежда Гордости и Силы — точно тень — давно все это миновало. Что говорю я — Силы? Да! но только той, что в грезах юности блестит надежд огнями, исчезло все давно с угасшею мечтой — но пусть идет вослед за днями. А Гордость, ты, что сделаю с тобой? Наследья твоего достало бы на двух — владела полновластно ты моей душой — о, успокойся, бедный дух! Счастливейший мой день — счастливейший мой час, мгновенья Гордости блестящей силы — были, каких мой видел — больше не увидит глаз, о, да, я чувствую, что были: но если б гордости, надежды силу вновь мне б предложили пережить с той глубиной, что я уж испытал тогда печальных снов, — я б не хотел надежды той: когда она в красе витала надо мной, на крыльях чувствовал ее я капли яда — разрушен мир души упавшей каплей той — надежде вновь она не рада.

12

Перевод Е. Зета

«СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ! СЧАСТЛИВЫЙ ЧАС!» [13]

Счастливый день! Счастливый час! И я был горд и ослеплен! Но дух мой сир и слаб мой глас — Растаял сон! Познал я сил своих расцвет, Свой молодой и смелый пыл, Но юных лет давно уж нет — Я их забыл. И, гордость я вотще познал — Пускай другим венки дарит — Еще жестокий яд похвал В душе горит. Счастливый день! Счастливый час! Ты не обман мечты пустой — Ты мне сиял, но ты погас, Мираж златой. Когда бы гордость, блеск и власть Я смог бы сноваобрести, Не стало б силы боль и страсть Опять снести. Я помню — в мощи этих крыл Слились огонь и мрак — В самом уж взлете этом был Паденья вещий знак.

13

Перевод Т. Гнедич

ОЗЕРО [14]

Я часто на рассвете дней Любил, скрываясь от людей, В глухой забраться уголок, Где был блаженно одинок У озера, средь черных скал, Где сосен строй кругом стоял. Но лишь стелила полог свой Ночь надо мной и над землей И ветер веял меж дерев, Шепча таинственный напев, Как в темной сонной тишине, Рождался странный страх во мне; И этот страх мне сладок был — То чувство я б не объяснил Ни за сокровища морей, Ни за любовь, что всех сильней, — Будь даже та любовь твоей. Таилась смерть в глухой волне, Ждала могила в глубине Того, кто здесь, томим тоской, Мечтал найти душе покой И мог бы, одинок и нем, У мрачных вод обресть Эдем.

14

Перевод Г. Бена

ОЗЕРО [15]

Был в мире мне на утре дней Всего милее и родней Забытый уголок лесной, Где над озерною волной Я одиночество вкушал Под соснами, меж черных скал. Когда же ночь своим плащом Окутывала все кругом И ветер начинал опять В ветвях таинственно роптать, Во мне рос ужас, леденя, Как холодок от волн, меня. Но не со страхом был он все ж, Но с трепетным восторгом схож И слаще для меня стократ, Чем наибогатейший клад Иль даже твой влюбленный взгляд. И верил я: под толщей вод Меня на ложе смерти ждет Та, без кого я стражду так, Что погружен мой дух во мрак И только рядом с ней, на дне, Вновь светлый рай заблещет мне.

15

Перевод Ю. Корнеева

СОНЕТ К НАУКЕ [16]

Наука! Ты, дочь времени седого, Преобразить всё сущее смогла. Зачем, как гриф, простерла ты сурово Рассудочности серые крыла? Не назову ни мудрой, ни желанной Ту, что от барда в золоте светил Сокрыла путь, лучами осиянный, Когда в эфире дерзко он парил. И кто низверг Диану с колесницы? Из-за кого, оставя кров лесной, Гамадриада в край иной стремится? Наяду разлучила ты с волной, С поляной — Эльфа, а с легендой Пинда — Меня в мечтах под сенью тамаринда.

16

Перевод В. Васильева

АЛЬ-ААРААФ [17]

Часть I

Земного — здесь простыл и след (Лишь цвет цветов), здесь Божий свет Пчелой сбирает с высоты Лучи небесной красоты. Земного — здесь пропал и звук (Лишь сердца стук), здесь лес и луг Иною — тише тишины — Мелодией оглашены, Той музыкой морского дна, Что раковинам раздана… Ах! на земле иначе. — Там Мы можем только по цветам Гадать о Красоте, мечтам Вослед, летя за ней, — куда? Ответь, звезда! Об эту пору счастлива Незейя — Ее планета дремлет, пламенея Под четырьмя светилами небес, — Оазис чуда посреди чудес. Но прочь-прочь-прочь, над океаном света, Душа-Незейя, крыльями одета, Над гроздьями созвездий мировых (Они как волны; пенны гребни их), Велению божественному внемля, Пускалась в путь, спускалась к нам, на землю. Так было раньше… А теперь она Уснула или грезила без сна И без движенья — на планете странной Учетверенным солнцем осиянна. Избранница на высших эмпиреях (Где Красота предстала на заре их, Мерцая, словно жемчуг в волосах Влюбленной девы, в звездных небесах И на Ахайю бросив свет Селены) Взирала восхищенно в даль вселенной. Раскинули куртины облаков У ног ее — весь этот мир таков: Прекрасен, но прозрачен, чтоб напрасно Всего не застить, что равнопрекрасно, — Цветной туман, цветных туманов шторм, В котором исчезает косность форм. Владычица упала на колени На ложе трав, в прелестное цветенье Левкадских лилий, легкою главой Качавших над гордячкой страстной той, Что смертного мятежно полюбила И со скалы в бессмертие ступила. А рядом цвел сефалик на стебле Багровей, чем закаты на земле, И тот цветок, что дерзко «требизонтом» Зовем (он за небесным горизонтом Возрос на самой пышной из планет); Его хмельной, медовый, дивный цвет (Известный древним, нектар благовонный), — От благости небесной отлученный За то, что он сулит восторг во зле, — Цветет, в изгнанье жалком, на земле, Где, жаля и желая, в забытьи Над ним кружатся пьяные рои, А сам он, брошен пчелам на потребу, Стеблями и корнями рвется к небу. Как падший ангел, голову клонит (Забытый, хоть позор и не забыт) И горькой умывается росою, Блистая обесчещенной красою. Цвели никанты, дневный аромат Ночным превозмогая во сто крат, И клитии — подсолнечники наши — Под солнцами, одно другого краше, И те цветы, чья скоро гибнет прелесть, С надеждою на небо засмотрелись: Они туда в июле полетят, И опустеет королевский сад. И лотос, над разливом бурной Роны Подъемлющий свой стебель непреклонно, Цветок Нелумбо, Гангом порожден (А в нем самом родился Купидон). Пурпурное благоуханье Занте! Isola d'oro! Fior di Levante! Цветы, цветы! чисты их голоса И запахи восходят в небеса. О великий Аллах! Ты с высот высоты Видишь горе и страх В красоте красоты! Где лазурный шатер Гложут звезд пламена — Там твой вечный дозор, Страж на все времена — В окруженье комет, Из сияния в синь До скончания лет Низведенных рабынь, Осужденных нести Меж недвижных огней В нарастании скорости Факел скорби своей. — Вечность — только в предчувствии Нам дарованный срок — Твоего соприсутствия Неизменный залог. В том и радость, Незейя, В том великая весть: Ибо, в вечности рея, Вечность — ведаешь — есть! Так ты судишь, Аллах. И звезда одиноко В путь пустилась в мирах К свету Божьего ока. Разум был вознесен! Он один величавый, И державу и трон Делит с Богом по праву. Ввысь, мой разум, взлети! Стань, фантазия, птицей! Мысли Божьи прочти — И воздастся сторицей! Петь кончила — и очи опустила, И лилии к ланитам приложила, Смущенная прихлынувшим огнем. — Дрожали звезды перед Божеством. Она ждала (робела, трепетала) Речения, которое звучало Сначала как молчание и свет, — «Музыкой сфер» зовет его поэт. Мы — в мире слов, но мир словесный наш — Молчания великого мираж, Лишь теням звуков или крыльям теней Мы внемлем в мире подлинных видений. Но ах! порой молчание прервет Глас Господа, струящийся с высот, — И красный вихрь охватит небосвод: «Невидимо летит в потоках света Под скудным солнцем скудная планета, Божественный презревшая закон, — За что сей мир в пучину погружен Отчаянья, мучения, позора, Изведал ужас пламени и мора, Под скудным солнцем (так мой гнев велик) Дано изведать людям смертный миг. Но, властная и вечная, не надо Пренебрегать и жителями ада; С алмазных и хрустальных эмпирей Ты с сестрами сойди в юдоль скорбей, Даруйте людям свет иного края, Как светлячки Сицилии сияя. Божественные тайны разгласи! Смиренье неземное принеси! Свет истины моей! И стань пределом Всем смелым и опорой — оробелым». Душа очнулась в златотканый час (Как на земле)! — Одна луна зажглась. Мы, люди, однолюбы, одноверцы: Единственная страсть сжимает сердце). И, как луна скользит из облаков, Восстала с ложа замерших цветов И обозрела сонный мир Незейя: То не Земля была, а Теразея.

17

Перевод В. Топорова

Часть II

Гора над миром в пламени заката — Такую лишь пастух узрел когда-то, Очнувшись от нечаянного сна, И прошептал (слепила вышина); «Спасите, небеса, меня и стадо!» — Плыла луны квадратная громада Над той горой, бросая дикий блеск На пик ее, а волн эфира плеск Еще златился в ясный полдень ночи При свете солнц, терявших полномочья. На той горе в причудливом сиянье Ряды виднелись мраморных колонн, Меж них располагались изваянья, И весь невозмутимый пантеон Был в искрометных водах отражен. Колоннами поддержанный помост Сковали духи из падучих звезд, Погибших, как злодей на эшафоте, В рассеянном серебряном полете. Сам храм — магнит лучей его держал — Короной на помосте возлежал И созерцал окна алмазным оком, Все, что творилось в космосе высоком. Когда, казалось, блеск ослабевал, Пылал огнем расплавленный металл Метеоритов, но порою все же Тревожный дух из сумеречной дрожи Трепещущим крылом туманил свет… Здесь целый мир: прекрасен он и сед. Здесь Красоты волшебная могила, Здесь опочила вся земная сила, Вся слава, вся надежда наша — лишь Бездушный мрамор, мраком черных ниш Одетый и навечно погребенный. Руины и пожарища вселенной! Обломки Персеполя, приговор Гордыне вашей, Бальбек и Тадмор, Величие, расцветшее в Гоморре. — Исхода нет… О волны в Мертвом море! Ночь летняя — час пиршества речей Эйракский звездочет и книгочей Умел, внимая звездные порядки, Расслышать их законы и загадки, — Но чутче тем реченьям внемлет Тот, Кто ниоткуда ничего не ждет, И видит, наши вечности листая, Как тьма нисходит — громкая, густая… Но что это? все ближе, все слышнее, Нежней свирели, звонких струн стройнее, — Звук… нарастанье… грянет… нарастает… Незейя во дворце… скрипичный взлет. От быстрого полета расплелась Ее коса, ланиты заалели, И лента, что вкруг стана обвилась, Висит свободно на воздушном теле. Она вступила в свой заветный зал И замерла… Но свет не замирал, Ее власы златистые лобзая И звезды золотые в них вонзая. В такие ночи шепчутся цветы Друг с дружкою, и с листьями — листы, Ручей — с ручьем — все чаще, все невинней, При звездах — в рощах, под луной — в долине. Но все, что полудух и дух почти, До музыки не в силах дорасти — Цветы, крыла, ручьи… Лишь дух единый Внимал и вторил песне соловьиной: В очарованных чащах Под сенью ветвей, Охраняющей спящих От слепящих лучей, — Искры истины! Те, что Ночною порой Сквозь сонные вежды Звезду за звездой Влекут с небосклона, Чаруя, к очам, Как взоры влюбленно Внимающей вам, Очнитесь, в эфирном Своем бытии, Веленьем всемирным, Служанки мои! Стряхните с душистых Распущенных кос След лобзаний росистых И лобзающих рос (Ведь любовь и лобзанья Ниспошлют небеса, Но покой и молчанье Предпочтут небеса). Поведите плечами, Взмахните крылами — Мешает роса Взлететь в небеса. От любви надо лики Отвратить наконец: В косах — легкие блики, В сердце — тяжкий свинец! Лигейя! Лигейя! Музыка! Красота! Темной гибелью вея, Ты светла и чиста! О, плакать ли станешь, Упав на утес, Иль в небе застынешь — Ночной альбатрос: Он дремлет над морем, Раскинув крыла, — Ты грезишь над миром, Чиста и светла! Лигейя! Покуда Свет миров не померк, Ты — певучее чудо, Берущее верх Над страхом, что гложет Людей в забытьи… Но кто ж приумножит Напевы твои? Не дождь ли, шумящий Над спящей травой Все чаще и чаще — И вот — проливной? Не рост ли растенья? Цветенье ль цветов? Ах! Подлинно пенье Не струн, а миров! Служанка, не надо! Оставь свой напев Для струн водопада, Для шума дерев, Для озера, сонно Поющего в лад, Для звезд, миллионы Которых не спят, Для диких цветов и Лежащих без сна В девичьем алькове (Если в небе луна), Беспокоясь, как пчелы… Где вереск сырой, Где тихие долы, — Там, верная, пой! Ведь люди, что дышат Легко в забытьи, Уснули, чтоб слышать Напевы твои, Ведь ночью иного Не ждет небосвод — Ни ласковей слова, Ни мягче забот, Ведь ангелы встанут В хладном блеске луны, Лишь только настанут Чары, песни и сны! И с этим словом духи взмыли ввысь, И ангелы по небу понеслись, И сны, не просыпаясь, полетели — Во всем подобны ангелам, но еле — Еле причастны Знанию тому, Что означает Смерть конец всему. Но заблужденье было так прекрасно (Хоть смерть еще прекрасней), что неясно, Зачем дыханье Знанья (или Зла?) Туманит нам восторга зеркала. А им — не дуновением — самумом Открылась бы в величии угрюмом, Что правда значит ложь, а радость — боль… Прекрасна смерть — затем ли, оттого ль, Что жизнь уже пресытилась экстазом, Что сердце отгремело, замер разум, И духи речь степенно завели Вдали от Рая, Ада и Земли! Но кто, мятежный, в зарослях тумана Смолчал, когда послышалась осанна? Их двое… Догадались: не простит Господь того, кто на небе грустит. Их двое, посетивших эту глушь… О, никогда в краю притихших душ Любовь — слепую смуту — не прощали! Им пасть — «в слезах властительной печали». Он был великий дух — и он падет. Он странник был, скиталец, звездочет, Был созерцатель в грусти неизменной Всего, что восхищает во вселенной. И что за диво? если красота Ему открылась, истинно свята, Он не молился ничему священней, Чем красота — в любом из воплощений. И ночь во мраке Анжело нашла, Ночь (для него) отчаянья и зла Нашла его клянущим мирозданье Словами из земного достоянья. С возлюбленной сидел он на холме (Орлиный взор его блуждал во тьме), Не глядя на любимую, — затем ли, Что там, внизу, — в слезах — увидел Землю? «Ианте! Погляди скорей туда, Где замерцала слабая звезда! О, свет ее лился совсем иначе В осенний час — в тот час (мне памятен тот час) — На Лемносе закат был златовлас И злато, не жалея, перенес На шерсть ковров и шелк моих волос, И на мои ресницы. Свет святой! Мгновенье счастья перед пустотой! Цветы… качались… свет… лился… туман… Я задремал… Саади… Гюлистан Мне снились… Свет лился… Цветы цвели… И смерть в тот час взяла меня с земли И увела, как за руку. Взяла, Не разбудив, взяла и повела… Последнее, что помню на земле я, — Храм Парфенон. Он краше и светлее Самой земли. Ианте, даже ты Не воплощаешь столько красоты… Орлом раскинув крылья, с высоты Я вниз глядел, на жизнь мою, что ныне Песчинкою затеряна в пустыне. Но, пролетая над землей, я зрел, Что мир земной расцвел — и постарел: Пустые храмы и пустые грады, Заброшены поля и вертограды. И красота, низвергнутая в ад, Звала меня! Звала меня назад!» «Мой Анжело! Тебе ль грустить об этом? Ты избран Богом и обласкан светом, Ты помещен на высшую звезду, И я земную деву превзойду!» «Ианте, слушай! с тех высот, где воздух Разрежен в расстояниях межзвездных (То голова кружилась ли?), вдали Я наблюдал крушение Земли! Она, морями пламени омыта, Вдруг сорвалась под вихрями с орбиты И покатилась — жалкий шар — в хаос. И я, над океаном зыбких грез, Я не летел, а падал, и светило — В глубокой бездне красное светило — Твоя звезда! Твой огненный Дедал! Я наземь пал — и сам он упадал, Всемирных страхов жуткое исчадье, На Землю, что молила о пощаде». «Да, мой любимый, мы летели — к Ней! Вниз, вверх, вокруг, под иглами огней, Как светлячки, — не ведая, доколе Светиться по владычицыной воле. Владычица ль, Господь ли судит нас — Не нам с тобой постигнуть их наказ; Одно я разумею, Землю вашу Теперь увидев, — нету в мире краше! Сперва не знала я, куда наш путь, Она, звезда-малютка, лишь чуть-чуть Мерцала в полупризрачном тумане, Но чем быстрей, чем ближе — тем сиянье Ее сильней — и застит небеса! Уже я предвкушала чудеса, Бессмертье открывала в человеке. Но свет померк — и там и тут — навеки!» Так, за речами, время проходило. Ночь длилась, длилась… и не проходила… Поникли. Догадались: не простит Господь того, кто на небе грустит.

РОМАНС [18]

О, пестрый мой Романс, нередко, Вспорхнув у озера на ветку, Глаза ты сонно закрывал, Качался, головой кивал, Тихонько что-то напевал, И я, малыш, у попугая Учился азбуке родной, В зеленой чаще залегая И наблюдая день-деньской Недетским взглядом за тобой. Но время, этот кондор вечный, Мне громовым полетом лет Несет такую бурю бед, Что тешиться мечтой беспечной Сил у меня сегодня нет. Но от нее, коль на мгновенье Дано и мне отдохновенье, Не откажусь я все равно: В ней тот не видит преступленья, Чье сердце, в лад струне, должно Всегда дрожать от напряженья.

18

Перевод Ю. Корнеева

К*** [19]

Твои уста — твоя простая Мелодия певучих слов — Цветущий куст, где птичья стая Среди моих щебечет снов; Глаза, твои глаза — светила Моей души — льют свет живой, Как будто звезды на могилу, На омертвелый разум мой; Твоя душа! — И неизменный Мой сон в ночи и на заре — О правде вечной и бесценной И всем доступной мишуре.

19

Перевод М. Квятковской

К*** [20]

Я жребий не кляну земной — Хоть мало в том земного, Что вас разъединить со мной Смогло пустое слово. Не жажду я гореть в огне Благострадальной схимы; Сострастье ваше странно мне — Ведь я — прошедший мимо!

СТРАНА ФЕЙ [21]

20

Перевод Э. Шустера

21

Перевод З. Морозкиной

Дым — лес, и дымом река, И дымные облака. Их контуры чуть видны Сквозь слезы большой луны. А лунам рождаться, зреть И таять впредь и впредь… Ночью странствуют они, Длинна их вереница. Дыханьем гасят звезд огни Их призрачные лица. Когда двенадцать ночи Показывает диск, Та, что прозрачней прочих, Начинает спускаться вниз. Все вниз и вниз и вниз… Покров над горой навис Окутал ее корону Складками лег по склону И накрыл в одно мгновенье Все дворцы и все селенья, Сколько есть их на просторе Спрятал дикий лес и море, Спрятал духов легкий сонм, Спрятал все, что впало в сон, Окутывая все это Лабиринтом мягкого света. И тогда — без сна, без сна! — Их жажда сна. Но едва встает заря, Этот лунный покров Поднимается, паря, Став игрушкою ветров, Все швыряющих вразброс, Будь то даже альбатрос. Луна для них с утра Не служит, как вчера, Покровом из тумана, Что, может быть, и странно… И радужною пылью Все станет в небесах. И ляжет этот прах На трепетные крылья Тех бабочек земли, Что к небу вечно рвутся, Чтобы затем вернуться И умереть в пыли.