Та, что гасит свет (сборник)

Любовный пыл утих только с рассветом. Около полудня Наташа стала его будить.

— Отстань, любимая, — ответил он. — Мне плохо, все тело ломит…

— Ты что, забыл? У нас же сегодня экскурсия!

— Перенеси на завтра. Я что-то не в силах… Если хочешь, пойди, погуляй сама.

— Идет!

Она быстро собралась, чмокнула его в щеку и выпорхнула из номера.

Борис Антонович выпил три таблетки мовалиса и снова заснул.

Проснулся он через несколько часов от Наташиного щебета. Она трясла его за плечо:

— Боря, Боречка, проснись! Я в маленьком магазинчике такой черный брючный костюмчик нашла — отпад! А к нему оранжевый шарфик с черными узорами. Если бы только видел, что за прелесть! Я хочу его, хочу! Дай денежек, а?

— Бери, — устало отмахнулся от нее супруг.

— Ур-ра! — пропела Наталья, выхватила несколько бумажек из его портмоне и испарилась.

Борис Антонович позвонил на ресепшен, попросил чаю — побольше, целый чайник. Он открыл купленную перед поездкой книгу Уэльбека, листал и с мазохизмом примерял образы его героев на себя. «Беда всего страшнее настигает нас, когда нам покажется, что возможность счастья реальна и вполне достижима», — читал он. «Относительно физической любви я не строил никаких иллюзий. Молодость, красота, сила: критерии у физической любви ровно те же, что у нацизма. Разжигать желания до полной нестерпимости, одновременно перекрывая любые пути для их осуществления, — вот единственный принцип, лежащий в основе западного общества. Сначала ее невозможно будет уговорить, потом она застыдится, когда мы вместе выйдем на улицу, станет колебаться, а стоит ли знакомить меня с друзьями, — и, не раздумывая, бросит меня ради мальчишки, своего ровесника», «Подобно всем очень красивым девушкам, она, по сути, годилась только для секса, и глупо было использовать ее как-то иначе, видеть в ней нечто большее, нежели роскошное животное, балованное и испорченное во всех отношениях, избавленное от любых забот, от любого тяжелого или скучного труда, чтобы целиком посвятить себя сексуальному служению». Нет, ну какая жуть…

Вернувшаяся после похода по магазинам Наталья в одной майке, через которую просвечивали соски, села на кровать, скрестила ноги и стала грызть яблоко, листая только что купленный журнал.

Борис Антонович с кровати в этот день так и не встал.

На следующее утро за ними заехала на машине экскурсовод Мирра. Жена внимательно слушала ее рассказы («Хоть что-то ее заинтересовало!» — подумал Борис Антонович). Они осмотрели кучу достопримечательностей, но в памяти Бориса Антоновича отложились только Брандербургские ворота, бывшее здание гестапо, которое ни русские, ни американцы специально не бомбили, надеясь после войны найти в нем ценные архивы, да подъем на смотровую площадку какой-то высотки, откуда открывался чудесный вид на город. Обедать отправились в швейцарский ресторан, расположенный в «Сони-центре». Наталья с удовольствием уплетала баранину с ананасом, который, по идее, должен был после расщепить бараний жир. «Тридцать шесть евро, — грустно думал Борис Антонович. — И как мы будем жить в своем Верх-Исетском районе?»

Вечером пошли в ирландский паб. Он оказался шумным, с огромным количеством народа. Звучала живая музыка, Наталья кинулась танцевать с какими-то мулатами, было весело, он чуть-чуть оттаял.

Утром на следующий день опять собрались на прогулку. Борис Антонович ужаснулся — он не мог найти цепочку с крестиком! Ни на полу, ни под матрацем, ни в ванной — нигде!

— Наташа! — закричал он. — Я крестик потерял!

— Как потерял?

— Ну не могу найти, и все! У тебя своего нет?

— Ты же знаешь, я не ношу… А потом, чужой крест надевать нельзя.

— Тогда едем покупать.

— Куда?

— Должен же быть в Берлине православный храм. Ведь здесь столько русских!

— А почему именно сейчас? Дома купим.

— Да ты что! — рассвирепел Борис Антонович. — У меня завтра операция! А я без креста! С ума сошла?

Наталья только пожала плечами. Дежурная администраторша на их вопрос ответила, что православный храм находится на православном кладбище, написала адрес и вызвала такси.

Подъехав к кладбищу, они увидели закрытые ворота. Борис Антонович прошелся вдоль забора и нашел приоткрытую калитку. Взяв жену за руку, он потащил ее за собой к небольшой церквушке, возвышающейся среди неухоженных могил. Слева от калитки приютился одноэтажный домик. Залаяла собака. На улицу вышел бородатый мужчина в клетчатой рубашке с длинными рукавами и джинсах.

— Здравствуйте! — поздоровался Борис Антонович.

— Здравствуйте! — ответил тот. — Что вам угодно?

— Нам бы батюшку.

— Я батюшка. А что вы хотите?

— Понимаете, — заволновался Борис Антонович, — у меня завтра операция, а я потерял крестик. Нельзя ли у вас купить?

— Не продаю я крестики, — удивился батюшка.

— Да? — расстроился Борис Антонович. — Что же мне делать? Я боюсь на операционный стол без креста…

— Простите… — расстроился священнослужитель. — Мы с матушкой сейчас трапезничаем. Присоединяйтесь к нам, а там что-нибудь придумаем.

— Нет, нет, что вы! — замахал руками Борис Антонович. — Мы лучше пока по кладбищу походим, подождем вас…

— Как хотите. Здесь есть на что посмотреть… — Священник повернулся и скрылся за дверью.

Держась за руки, они осторожно стали пробираться мимо могил. История разных судеб открылась им. Эмигранты, одни эмигранты… Обер-лейтенант… генерал… княгиня… Российский политик Владимир Дмитриевич Набоков, отец знаменитого писателя Владимира Владимировича, маленький покосившийся черный камень — памятник композитору Глинке… Вся история русской эмиграции на небольшом клочке берлинской земли.

Их окликнул батюшка.

— Вот что могу предложить вам, — сказал он и раскрыл ладонь.

Борис Антонович увидел старинный эмалевый образок с маленьким колечком для шнурка и с облегчением вздохнул.

— Сколько я вам должен? — засуетился он.

— Да что вы, право! Ничего не надо! Давайте благословлю, и идите с богом! — Священник осенил его крестом.

Они вышли через калитку на улицу. Наталья разжала ладонь мужа:

— Дева Мария?

— Вообще-то Богоматерь. Ну да ладно…

В гостиницу Борис Антонович возвратился умиротворенным. В шесть часов должна была заехать Ирина, чтобы отвезти его в клинику, готовить к завтрашней операции.

Фрау Бергер из вещей разрешила взять книги и ноутбук, сменную одежду за ненадобностью велела оставить. В машине ехали молча, волнуясь и чувствуя важность момента. Наташе показали палату, где будет находиться Борис Антонович, объяснили, когда его можно навещать, и вежливо предложили пожелать ему удачи. Мужа она поцеловала холодновато, дежурно. Даже, казалось, хотела ободряюще похлопать его по плечу, но, видимо, удержалась.

Борису Антоновичу объяснили устройство кровати, которая с помощью многочисленных приспособлений могла оказываться в каком угодно положении и принимать форму любого, даже самого искривленного тела. У изголовья, у двери, в санузле у унитаза и даже рядом с душем имелись большие красные кнопки для экстренного вызова медсестры. Ему выдали застегивающуюся сзади длинную больничную рубашку и белые чулки, которые надо было надеть утром перед операцией. Заставили выпить слабительное — «стул» должен был быть обязательно.