"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит"

Внутри несколько столиков, у которых надо стоять, а не сидеть. Стойки с небольшим ассортиментом дорожных товаров, витрина со снеками, кофейный аппарат. И пожилой мужчина, читающий газету.

— Привет, — сказал он, посмотрев на нас поверх очков, и вернулся к чтению.

— Кофе сварите? — спросила Аннушка.

— Если хотите.

— Хотим.

— Тогда сварю. Эй, ты, тебя я помню. Выпить нет, даже не спрашивай, — обратился он к Донке. — А караван твой часа три как проехал, если тебе интересно.

— И как они? — спросила Аннушка.

— Спешили, вроде. Так-то мне пофиг. Кофе попили, в сортир сходили и дальше поехали. Сортир там, если что, — показал он рукой.

Я благодарно кивнул и заковылял на костылях в нужную строну. Чёрт его знает, сколько ещё ехать придётся. Когда вернулся, меня ждала кружка кофе.

— Откуда у вас кофе берётся? — спросил я.

— Привозят, — равнодушно пожал плечами мужчина. — И наши, местные, и ваши, путешественники.

— И чем вы за него расплачиваетесь?

— Да когда чем. Иногда так отсыпают, иногда поменяюсь на что-то, да и деньги более-менее ходят. Я ж понимаю, почему вы спрашиваете, всем интересно, как мы тут живём, если нам всё пофиг.

— И как?

— Да фиг его знает. Как-то. Я, вот, кафе держу и заправку. Мне нравится. Сижу один — хорошо, тихо. Потом приедут люди — тоже ничего, торговля. Снова уедут — опять хорошо, тихо. Кто-то заночует, кто-то что-то расскажет, кто-то что-то привезёт, кто-то что-то купит. Так-то мне пофиг, но всё жизнь. В газете, вон, пишут, что у молодых уже пофигизм не тот, снова какие-то амбиции зашевелились. Не сидится им спокойно. Но до меня не добрались пока, да и мало их. Рождаемость, пишут, вообще никакая. Да я и понимаю — хлопот столько, а зачем?

— Так вымрете же, — удивился я.

— Да и пофиг. Сам-то я по-любому однажды помру, а до остальных мне и дела нет. Заедет кто-нибудь — кофе ему сварю. Не заедет — так посижу, в тишине. Разве плохо?

— Не скучно?

— А как это, «скучно»?

— Оставь его, солдат, — сказала мне Аннушка. Он так уже лет тридцать, поди, сидит. Я его совсем молодым помню. Было бы скучно, давно бы свалил, его же тут ничего не держит.

— Девица правильно говорит, — подтвердил владелец кафешки, — мы делаем то, что хотим. А чего не хотим — не делаем. Все удивляются, а я уже и не помню, как до того дело было. Делаем, может, и мало, но вроде как хватает. А чего не хватает — да и хрен с ним. Пофиг. Ещё кофе?

— Спасибо, хватит, — ответила Аннушка.

— Платить будете?

— А что, можно не платить? — поинтересовался я.

— Да пофиг, — равнодушно ответил тот. — Кто-то платит много, кто-то мало, кто-то не платит совсем. Люди разные.

— Я заплачу, — сказала Аннушка и что-то кинула ему на стойку.

Я не успел разглядеть, что именно, — владелец заведения не глядя смахнул оплату в ящик стола. Когда пошли к выходу, он снова устроился на стуле с газетой, даже счастливого пути не пожелал.

Пофиг ему на наш путь.

— Зато не воюют, — сказала Аннушка, когда машина тронулась. — Ты бы хотел видеть свой мир таким, солдат?

— Я бы не стал судить по одной придорожной заправке. Кто-то же привозит ему бензин и жратву, вывозит мусор, обслуживает водопровод и канализацию, откуда-то подаётся электричество. Думаю, всё не так просто, как нам кажется.

— Да, мы, путешественники, чаще всего бросаем только беглый взгляд, — признала она. — Жизни не хватит, чтобы узнать даже один срез.

— Но эти же, как ты их назвала… корректоры, — они же изучают? Кто они, кстати?

— Ну-у-у… Так в двух словах и не скажешь. Слегка похоже на смесь детдома, дурдома и рыцарского ордена.

— Звучит загадочно.

— Она и сама оттуда, — захихикала Донка. — Просто не любит вспоминать.

— Дело давнее, — отмахнулась Аннушка.

— Не хочешь рассказать?

— Не хочу. Не сейчас. Может быть, однажды. Или нет. Я такая непредсказуемая! Отстаньте.

— Выходим, пора! — сказала Донка, и мы нырнули в туман Дороги.

Смотреть тут не на что — машина как будто катится внутри туманного еле-еле прозрачного шарика, за пределами которого мелькают расплывчатые пейзажи. Во всяком случае, так вижу я. Аннушка с Донкой, наверное, видят что-то другое. Как-то же они тут ориентируются?

— Давай на ту свёртку! — командует Донка. И Аннушка поворачивает руль, машина мягко подпрыгивает, загорается пламенный закат в полнеба.

Красиво.

— Они близко, — отмечает старая глойти, — вон, следы на песке ещё не сгладились.

В этом мире узкое шоссе переметено языками песка, который тащит ветер, вокруг нормальная такая пустыня. Примерно как там, где мы познакомились, только без бури. На песчаных перемётах видны следы колёс, явно шли грузовые машины. Кажется, мы не то догнали, не то вот-вот догоним Мирона. Надеюсь, Аннушка имеет какой-то план действий, потому что я могу разве что костылём кого-нибудь стукнуть. Несильно. Он лёгкий, костыль-то.

— Погнали, сука! — я вижу в салонном зеркале, как хищно оскалилась девушка. Мотор взревел, машина прыгнула вперёд.

— А почему мы прыгаем туда-сюда? — спросил я у Донки, которая ничем, на первый взгляд, не занята.

— В каком смысле? — удивилась старуха.

— Ну, то в туман, то в реальный мир.

— А как иначе?

— А нельзя просто по Дороге этой вашей ехать все время?

— Ты что, дурной?

— Он из проводников, — с некоторым пренебрежением пояснила Аннушка, — которые через кросс-локусы ковыряются.

— Ах, эти… — так же презрительно ответила ей Донка. — Они не вдупляют, да.

— Зато у нас мозги на месте остаются, — проявил цеховую солидарность я. — Караван провести может каждый, кто умеет открывать проход. Лишь бы машина проходила.

— Зато вы ни хрена за пределами своих дырок не видите!

— А вы, похоже, видите много лишнего, раз у вас мозги из ушей текут!

— Хватит вам, — фыркнула Аннушка. — И те и те хороши. Чтоб ты знал, солдат, по Дороге ехать можно. Но если там быть слишком долго, то может случиться… всякое. Не для людей это место. Жрёт любую энергию, как не в себя.