Тагир. Ребенок от второй жены

— Давай поговорим, Ясмина, — глухой голос Тагира застает меня уже у самой двери, к которой я подошла первой. Прошагала расстояние так быстро, будто за мной черти гнались. Но нет, только само исчадие ада следовало за мной по пятам.

Замираю, чувствуя его присутствие за спиной так отчетливо, что холодные мурашки бегут по коже. Хватаюсь за ручку двери и не двигаюсь, ощущая, как он подходит ближе и практически дышит мне в спину.

— Так больше не может продолжаться, — твердо произносит, отчего у меня екает сердце, но я сдерживаюсь из последних сил. Не оборачиваюсь и избегаю прямого взгляда. — Ты… Возможно, уже беременна.

Последнее предложение упало в тишину и осталось без ответа.

— Сегодня ты можешь спрятаться в доме, но, когда мы переедем в другой, помни, там мы будем вдвоем, — добавил, когда уже перестал ждать, когда я соизволю нарушить обет.

Не сдался. Он никогда не сдавался, мой Тагир. Хотя нет, не мой. Чужой! Он изменился и стал чужим, способным на подлость, измену, насилие. Если бы я могла говорить с ним, я бы сказала, что ненавижу его всем сердцем. Презираю за то, что уничтожил мою душу. Разрушил семью.

А теперь стоит и давит на меня своим присутствием, будто верит, что между нами возможно что-то, кроме ненависти и кровопролития. Ждет, что я заговорю с ним, потеряв собственную честь. Не может понять, что не нарушу обет! Ради памяти, ради себя останусь сильной, не растоптанной врагами.

Когда ты успокоишься, Тагир Юсупов? Прекратишь изводить меня и портить жизнь? Ты можешь и дальше пытаться собрать осколки разбитой жизни, но без меня. Ничего не починить, не склеить. Никогда.

— К двери Наили приставлена охрана, ей выходить запрещено, — добавил в конце, тяжко вздохнув. — Больше она тебя не тронет. Тебе нужен отдых. Иди спать.

Это было произнесено жестко, словно всё произошедшее стало последней каплей. Переполнило его чашу терпения. Долго же ты терпел, Тагир. Надо было почти убить меня, чтобы ты понял, что за змею пригрел под своим боком.

Выдохнула, сосредоточилась и потянула дверь на себя. Мне предстоит серьезный разговор с той, которая когда-то была мне ближе сестры, а сегодня покусилась на святое. Чужую жизнь. Мою.

Иду без сил, еле передвигая ногами и поднимаясь по лестнице. Чувствую, как он буравит взглядом мою спину, но не спешит следом. Остается внизу. Знает, что не желаю его видеть Тошно от него. Голова слегка кружится, но я прохожу по коридору и останавливаюсь у каморки, пытаюсь забыть слова матери, но они занозой засели в груди.

Тагир не соврал. У двери действительно стоял охранник. Новый. Незнакомый мне. И когда Юсупов только успел, ведь мы оба были в больнице? Впрочем, удивляться нечему, он всегда был такой. Делал множество дел одновременно, не упускал ни одной детали.

— Я зайду, — сказала хмурому мужику не терпящим возражения тоном.

Он наклонил голову набок, глаза его расширились, словно он меня узнал, а затем кивнул, отворачиваясь и теряя интерес к моей персоне. У меня заколотилось сердце, я опустила голову и прикусила внутреннюю часть щеки, и весь нерастраченный гнев так обуял меня, что я толкнула дверь с силой, но руки у меня при этом дрожали от предстоящего серьезного разговора.

— Наиля, — процедила, шагнув внутрь и закрывая за собой дверь.

Больше церемониться я не намерена. Пусть говорит мне все претензии в лицо. Не желаю больше слышать ложь и гнилую лесть, терпеть подставы.

Вот только в ответ на свой хриплый окрик слышу лишь кашель и сипение. Наиля лежит на животе, а рядом с ней на стульчике покачивается Фаина, обтирая ту тряпицей.

— Госпожа в бреду. Нельзя ей было на скачки ехать, — поясняет мне, когда я подхожу ближе.

Я с горечью усмехнулась, окончательно убедившись. Все в этом доме подчиняются Наиле. И пусть она угрожала этой женщине плетями, но она с такой заботой продолжает заботиться о хозяйке, что это начинает напоминать стокгольмский синдром.

— Оставь нас, — произношу вслух, отсекая любые эмоции, кроме собственной обиды и злости от разрушенной жизни.

Но Фаина продолжает причитать, совсем не слушая и игнорируя меня.

— Ты плохо расслышала?! — рявкаю, чувствуя, что вот-вот потеряю контроль и скачусь в истерику.

Женщина застыла и глянула на меня с удивлением. Да, никто не ожидал, что и у кроткой второй жены хозяина есть голос. Наткнувшись на мой тяжелый взгляд, Фаина застыла, а затем подорвалась с места. И когда хлопнула дверь, мы с бывшей подругой остались одни.

Сажусь на освободившийся стул. Наиля поворачивает ко мне голову боком, приоткрывает губы и кривится.

— Наиля, — прикусываю щеку, стискиваю пальцами колени.

Она промолчала, прикрыла глаза, а затем повернулась на спину, бездумным взглядом окидывая потолок. Как ей не больно? Лежит прямо на израненной спине, как самая настоящая мазохистка. Ее глаза масляные, с каким-то странным блеском, после она перевела взор на меня. Вздрогнула.

— Ты… Ты! — мышцы лица ее дернулись.

Я застыла, оцепенение охватило позвоночник, заставляя сидеть с прямой спиной и не двигаясь.

— Ты пыталась меня убить, — захрипела, выдыхая жар вместо углекислого газа.

Лицо мое стало восковой маской, я не отрывала глаз от Наили. Вид у нее был нездоровый, словно она болеет уже довольно долго и давно. Кожа посерела, глаза впали, уголки губ скорбно опустились. Жалость было раскинула свои щупальца по телу, но я задавила всё на корню.

Первая жена Тагира оскалилась, стала тяжело дышать, шипела сквозь зубы.

— Ха-ха-ха, — стала смеяться словно сумасшедшая. — Я умерла.

Ее смех испугал, по-настоящему, до дрожи. Это не смех здорового человека. Больного. Не телом. Душой.

— Ты жива, Наиля. Что ты несешь? — процедила сквозь зубы, надеясь, что мне показалось.

Страх змеей вполз под кожу, заставляя сидеть и опасаться чего-то неведомого. Повернула голову. Показалось, что заплясали темные тени на стене. Там всё спокойно, просто свет от качающейся лампы взбудоражил мой рассудок. У страха глаза велики. Вот только как убедить в этом собственный разум?

— Я умерла, умерла… — продолжала качать головой Наиля. Волосы у нее слиплись, облепили лоб и щеки. Засмеялась, улыбнулась во весь рот, оскалилась по-звериному. — Иначе почему ты тут?

— Я здесь живу, — сглотнула и привстала, отодвигаясь на шаг назад.

Стало вдруг страшно. Дико, по-первобытному. Такой ужас испытывает разве что ребенок, но поделать с собой я ничего не могла. Отгородилась от нее спинкой стула так, будто это меня защитит от ее бреда.

— Не-е-ет, нет-нет, я тебя убила, да-а-а, — прикрывая глаза, начала шептать она, покрываясь испариной.