Тагу. Рассказы и повести

Было далеко за полночь, когда Беглар уснул.

А Мака все сидела на тахте, и карточка Джвебе и Вардена все лежала перед ней. Когда же в окно заглянула заря, Мака встала, набросила на голову платок, вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.

Заря выкрасила небосклон в фиалковый цвет.

Люди еще спали, но на ветвях деревьев уже зашевелились, начиная свой новый день, птицы. Где-то лаяла собака, где-то мычал буйвол и спросонья орали петухи. Во дворах лежали ощетинившиеся от холода буйволы, спали прямо на земле коровы, и чей-то бык, подняв лобастую голову, большими умными глазами проводил быстро идущую по проулку Маку.

У лагеря гвардейцев Маку остановил часовой. Как ни молила Мака, сколько ни просила, он не пустил ее во двор. "Назад! Назад!" — вот и весь его разговор. И Мака медленно, то и дело вздыхая и глотая слезы, направилась тем же проулком домой.

Сейчас заря уже окрасила небосклон в розовый цвет. В темном проулке стало светлее. В некоторых домах уже проснулись люди, со скрипом отворялись двери кухонь, плакал чей-то недовольный ребенок, и надсадно кашлял после первой затяжки какой-то заядлый курильщик. Лежавшие во дворах быки, коровы, буйволы поднялись, расправляя затекшие за ночь члены и негромким мычанием напоминая о себе хозяевам. Недовольно захрюкали, ища хоть какую-нибудь лазейку в изгороди, проголодавшиеся за ночь свиньи, но что даст им лазейка, все одно ни в какую щель не пролезешь, все одно не уйдешь со двора; на коротких шеях у свиней небольшие треугольные ярма, чтобы не шастали шкодливые по соседским садам и огородам.

Рассвет быстро набирал силу.

Мака вдруг остановилась, прижав руки к груди. По переулку бежал Джвебе. Он спешил от Инды в свой лагерь — не дай господи опоздать к подъему: изведет взводный. Увидев мать, Джвебе остановился. Что делать? Повернуть назад? Прыгнуть в чей-нибудь двор? Бежать, спрятаться от глаз матери? Нет, сердце сына отбросило эти мысли, и Джвебе, опустив голову, шагнул навстречу матери.

Когда Беглар вошел в комнату Маки, Гванджи еще спал беспокойным сном — мальчику и во сне было холодно, и он, скрючившись, натянул одеяло до подбородка.

Беглар взял с тахты карточку Вардена и Джвебе. Сыновья глядели на него, напряженно и неестественно улыбаясь. В полутьме рассвета стеклянные глаза их казались пустыми, потухшими.

Лоб Беглара нахмурился, в углах губ и на лбу собрались морщины. Он долго, пристально смотрел на сыновей, и морщины понемножку разбежались. Лоб разгладился. "Наверное, Мака пошла к Джвебе", — подумал Беглар, и от этой мысли лицо его посветлело.

Гванджи проснулся сразу, как только вошел Беглар, и, чуть-чуть приоткрыв глаза, смотрел на отца. Когда лицо отца смягчилось, на губах мальчика появилась улыбка.

— Доброе утро, отец! А ты знаешь, учитель Шалва сказал — хорошо, сказал он, что Джвебе переживает.

— И что еще сказал твой учитель? — рассеянно спросил Беглар.

— Учитель говорит, что человек, прежде чем решиться на что-нибудь, должен хорошо подумать.

Беглар улыбнулся:

— Чтоб потом не жалеть, да?

Гванджи, немного робея, спросил отца:

— Ты не послушался учителя Шалвы, а теперь жалеешь?

— Не послушался потому, что сто раз обдумал все, сто раз, а то и больше, прежде чем решить.

— Почему же ты сейчас такой озабоченный?

— Потому что Джвебе наш пришел с этой проклятой гвардией.

— Но ведь тебе все равно не дали взять землю Чи-чуа, отец.

— Сегодня не дали, завтра дадут. Счастье само не приходит, Гванджи. Хорошо запомни это, сынок, — счастье надо завоевать.

— Силой?

— Если прав, то силой, — сказал Беглар. — У правды большая сила. Счастье никто не уступит добровольно. Так было прежде, так будет и впредь. Труженик со дня рождения своего борется за правду и счастье.

— Почему же он не завоевал его, если у правды большая сила?

Беглар присел на тахту рядом с сыном:

— Завоевал. В России труженики уже завоевали свое счастье.

— Утуиа Тодуа сказал мне, отец, что счастье человек обретает только на небе.

— Человек должен добиться счастья здесь, на земле, сынок. Говорю же я тебе — труженики в России уже добыли себе счастье.

— А ты откуда знаешь, отец?

— Знаю, — улыбнулся Беглар, — одна птичка принесла мне эту новость на хвосте.

Гванджи не поверил шутке отца.

— Джвебе ведь пошел в гвардию из-за денег, отец, — сказал Гванджи, вспомнив слова учителя. — Ведь Джвебе хотел, чтобы и нам легче стало. Из-за этого он и пошел в гвардию, отец. Он тоже ищет счастья.

— Ну, и нашел он его? — спросил Беглар. — Счастья деньгами не достигнешь. — Беглар остановился взглядом на желтом от лихорадки, изможденном лице сына, и жалость охватила его. — Эх, Гванджи, Гванджи, и так нам плохо, а твой брат, как стадо, согнал деревню с земли Чичуа…

— Это не Джвебе, отец, — у Гванджи от волнения задрожали губы. — Ты правда не пустишь Джвебе в дом?

— А где мать? — уклонился от ответа Беглар. На глазах Гванджи блеснули слезы, и, чтобы отец не увидел их, мальчик натянул на себя одеяло.

— А Варден слушался тебя, отец? — спросил Гванджи из-под одеяла.

— Врать не буду, кое в чем и не слушался.

— Учитель говорит, что Варден был такой же упрямый, как и ты, отец.

— Он так и сказал, твой учитель? — Беглар откинул одеяло с лица Гванджи.

— Да, так и сказал… Он сказал, что ни ты, ни Варден от своего слова не отступаете.

— Да, не отступаем, — подтвердил Беглар.

— Ну, так чего же ты от Джвебе хочешь?

Беглар не сразу ответил сыну. Не хотел ответить сразу, да и не мог. Он снова с нежностью и жалостью оглядел пожелтевшее от лихорадки лицо Гванджи. "Как много знает мой мальчик, — подумал он, проникаясь в то же время благодарностью к Шалве, — Гванджи его ученик, и Варден и Джвебе были его учениками". И тут Беглар вспомнил, как учитель стоял перед ним в поле. Ничто не выражало его волнения — ни голос, ни лицо, ни глаза, — вот только дрожащие свои руки учитель не знал, куда деть. Кроме Беглара, никто не заметил бы этого, но Беглар знал Шалву, как самого себя. Вот и сейчас Беглару слышится знакомый — среди тысяч других Беглар мгновенно узнает его — голос учителя. "Насильем никто не добьется счастья, Беглар", — сказал учитель, и еще он сказал: "Не лезь на рожон, Беглар". "Не переступай роковой черты, Беглар", "Беглар, разве этому учил я твоих сыновей — Вардена и Джвебе?" Этому учил ты их, Шалва. Этому учил и Гванджи. Этому пытаешься учить и меня.

— И я буду таким, как Варден и Джвебе, отец, — твердо сказал Гванджи, утерев слезу уголком одеяла. Беглар очнулся от своих дум. — И я буду с Гудзой Кор-шиа и Кочоией Коршиа, — продолжал Гванджи, — и я буду таким, как ты, отец! — Гванджи отбросил одеяло и посмотрел отцу прямо в глаза.

Почтмейстер Еквтиме Каличава и фельдшер Калистрат Кварцхава сидели на балконе, греясь в лучах уже подобревшего солнца. Калистрат сидел, заложив правую ногу на левую, выставив краги, хотя тут некому было любоваться ими. И толстая трость с набалдашником в виде головы бульдога тоже, конечно, была с ним, и фельдшер опирался на нее обеими руками, словно боялся, что иначе свалится со стула. Одним словом, фельдшер, как всегда, выглядел "европейцем", и кто-нибудь другой, может быть, и восхитился бы его парижским видом, но Еквтиме было не до этого — он непрерывно отирал лоб огромным, пропитанным резким запахом пота платком — багдади, затем принимался вытирать шею, но не успевал, потому что на лбу снова выступали частые, крупные капли пота. Когда же Еквтиме снова добирался до лба, пот уже стекал с лица. Вытереть мокрую грудь под распахнутой рубахой почтмейстер и не пытался — куда уж там, все равно не поспеешь. Так всю зиму и все лето обливался Еквтиме Каличава потом. Запах пота отравлял фельдшеру все удовольствие от встреч с почтмейстером, поэтому он всегда садился на почтительном расстоянии от Еквтиме. Но запах достигал его повсюду, и фельдшер научился разговаривать с почтмейстером, прикрыв рукой нос. Делал он это так ловко, что Еквтиме ничего не замечал.